Часть 6. Присяжный поверенный (1/2)
Ася причесывалась перед сном и попутно обдумывала свои слова, сказанные недавно. Казалось, они звучали чудовищно — она желает, чтобы человек отправился за решетку. Однако, с другой стороны, молодая женщина находила аргументы в защиту своей точки зрения.
«Она била меня за крамолу, била Зойку за крамолу — а тут раз! И решила сама крамолой заняться! Несостыковочка… — думала Ася. — Вот что это? Осознание того, что нужно этой самой крамолой заняться? Желание отомстить за отца или, что вернее, свое несостоявшееся будущее, которого она, скорее всего, боялась? Или просто чуть умом тронулась после гибели Владимира?»
О том, что она оставила непозволительные взгляды и действия в прошлом, Ася ни разу не пожалела. Тихая и достаточно спокойная жизнь супруги жандарма более чем устраивала. Однако, иногда глядя на других, молодая женщина критически оценивала их действия и, в некоторых случаях, одобрительно думала: «Вот молодец, все хорошо сделал». Или критиковала в глубине души: «Идиот, ты вот здесь ошибся».
Самой заняться крамолой не хотелось, не было ни малейшего желания. Однако позиция наблюдательницы чем-то нравилась Асе и позволяла прочувствовать все то же, что и чувствовал сам во время подготовки чего-либо: волнение, трепетное ожидание, надежды, но с гораздо более безопасной позиции — позиции наблюдателя.
«Да что-то зря я ляпнула — пусть бы уже Геллер выпустили, — для успокоения души подумала Ася. — Хотя, кому мои слова нужны-то?»
Несмотря на то, что конвою не было положено разговаривать с теми, кого они охраняют, за весь вечер Эльвира Марковна дважды услышала предложение не тянуть и, все-таки, подойти к столу с чистыми листами бумаги.
— Да успокойтесь вы уже! — наконец, не выдержала женщина. — Здесь больница, а не продолжение допроса! А врач полагает, что я больна, иначе бы привозить сюда не стал.
Однако какое-то чувство неспокойствия все равно оставалось. На ум пришел супруг, который явно бы разволновался, не увидев ее вечером дома. Недолго думая, Эльвира Марковна спросила:
— А муж-то знает, где я?
— Не переживайте, мужа тоже допросили или скоро допросят, — раздалось в ответ.
«Константин постарается получить свидание со мной, тогда и поговорю», — подумала женщина.
Гоня из головы мысли о том, что надо признаваться, пока на нее не пытаются повесить и погром с пожаром, Эльвира Марковна легла на кровать. Спать не хотелось, но больше заняться было нечем.
Через полчаса в палату кто-то заглянул, вызывая конвойного в коридор. Буквально через несколько минут мужчина вернулся и сказал:
— Если состояние здоровья позволяет, выйдите к супругу.
Чувствуя и радость, и волнение, Эльвира Марковна вышла в коридор, а потом зашла в какое-то другое помещение, куда ее позвали.
В небольшом кабинете ее ожидал Константин Алексеевич.
— Эльвира! — обрадовался мужчина, увидев, что супруга как минимум в состоянии ходить и не пугает его побелевшим цветом лица. — Как здоровье?
— Очень плохо, — громко ответила Эльвира Марковна и практически неслышно добавила. — Я им соврала, я не больна.
— Эльвира, на одной болезни далеко не уехать, — гораздо тише сказал Константин Алексеевич. — Сегодня уже поздно, но завтра надо адвоката звать.
— Надо, — согласилась Эльвира Марковна.
— Эльвира, — почти шепотом произнес мужчина. — А ты в чем-то виновата? Если виновата, то в чем?
— В том, что сердце доброе и других жалко, — ответила Эльвира Марковна. — Что в людей верю и то, что они не будут самовольством заниматься.
— Стачку организовала? — спросил Константин Алексеевич.
— Если бы, — вздохнула женщина. — Так, пару советов дала. О том, что буянить нельзя. И все…
— Я ни разу с подобным не сталкивался, но, может быть, адвокату не стоит знать вообще всю правду? — предположил Константин Алексеевич.
— Может быть, и так, — согласилась Эльвира Марковна.
Легкое чувство обмана не огорчало — Эльвира Марковна понимала, что она практически не соврала мужу, ведь на том самом единственном уроке женщина и вправду дала некоторое количество советов о том, как правильно действовать во время стачки.
«Сказала, что нельзя буянить, что нужно вести себя достойно, — думала Эльвира Марковна. — Говорила, что нужно четко определить требования и, может быть, чуть завысить их, чтобы было, о чем торговаться. Подбадривала, пыталась развеять сомнения, не раз повторила, что если все будет так, как я говорю — удача не должна обойти на этот раз стороной. Так кто виноват, что они самовольничать начали?»
На утреннем обходе врач, внимательно осмотрев пациентку, сказал:
— Сегодня после обеда вас выпишу. Нет оснований и дальше в больнице держать. Я, конечно, напишу документ, что вам было нехорошо, но почему-то склонен предполагать, что это было больше… Знаете, как у нервных барышень, которые учатся в закрытых пансионах. Вот только у них что-то чуть пошло не так, как они ожидали — уже обморок, а у вас, конечно, повод весомее был. В общем, не сердце это, а нервы не выдержали.
— Все может быть, — вздохнула Эльвира Марковна.
К подследственной адвоката пропустили еще часа через полтора. Внимательно выслушав версию подзащитной, мужчина сказал:
— То есть, я правильно понял, что вы были учительницей в этом классе, провели с ними всего лишь один учебный день, а потом, уже назавтра, произошло то, что произошло?
— Да, — ответила Эльвира Марковна.
— А при каких обстоятельствах прозвучало то, что имеется в показаниях Елены Игнатьевны Завьяловой? Что вы не раз говорили, что подобное поведение предосудительно? — уточнил адвокат.
Эльвира Марковна задумалась:
«Так-то это звучало постоянно. И перед первой стачкой, и после нее, и в тот самый день…»
— В тот самый день и говорила, — произнесла женщина.
— А повод какой был? — спросил адвокат.