Часть 2. Разговор (2/2)

— Со стороны не так уж и заметно, что ты чуть-чуть изменилась. Если ты о том, что переживаешь, что о положении слухи поползут.

— Да кто может до такого додуматься-то? — удивилась Зоя. — Можно подумать, никто никогда не становился чуть-чуть толще.

— Да та же Агнесса, я же слышала, что она говорила про «крепче держится», — ответила Эльвира Марковна.

— Агнесса уже по лицу получила, поэтому больше говорить не будет, — сказала Зоя.

— Ты, главное, когда домой придешь, на еду не накидывайся, а то плохо станет, — посоветовала Эльвира Марковна.

— Да вы что, матушка, пока не стану обратно, как была раньше, ни на что накидываться не буду, — попыталась улыбнуться Зоя.

В следующий раз Ася увидела Зою через два дня после случившегося, придя к ней домой.

— Зойка, предлагаю простить друг друга: я тебя за рукоприкладство, а ты меня за болтовню, и поговорить немного в укромном уголочке, — произнесла молодая женщина.

— Хорошо, — согласилась Зоя. — Что обсуждать будем? Глашку?

— Можно, конечно, и Глашку, вернее, то, как ты ее валила, но я, все-таки, предлагаю тебя, — ответила Ася.

— Хорошо, давай меня, — кивнула Зоя, даже не подумав, что Ася хотела обсудить ее положение и то, что не стоит от него отрекаться, а не поведение на экзамене. — Так в чем я была неправа? Что я лишнее у Глашки-то спросила? Фамилии эти? Так это слишком известные люди, чтобы их не называть. Это же революционеры, как-никак, та, которая не против крамолы, должна знать не просто их имена, но и действия, и жизненный путь, и проанализировать ошибки. Вот в чем ошибка Робеспьера? В том, что он, по сути, стал якобинцем без народа. Он начинал как защитник народа, ну я бы так сказала, а потом что? Потом перешел к террору и начал устранять своих соперников. Все, начался его закат. Отрубили башку царю, ну королю, если говорить точнее, и хватит. Причем они-то все правильно сделали, они судебный процесс над царем провели. Рассматривали по всей форме. Потом бабу его тоже судили. Хотя в чем баба виновата, я не пойму. Она-то страной не управляла. Ей можно было просто оставить два платья и пару башмаков и предложить начать свою жизнь с чистого листа, к примеру, на фабрике.

— Смешно рассуждаешь, Зойка, — не выдержала Ася. — А вот представь. Допустим, царь убит. Российский царь. Ну или казнен по приговору суда, не столь важно. У него имеется сын девятнадцати лет от роду. И вдова. Вот что ты предлагаешь с ними делать?

— Для начала предложить присягнуть на верность новой республике, — ответила Зоя. — Если согласятся — отправить в середину России на фабрику под присмотр специально обученных людей. Будут прилежно трудиться на благо страны — пусть трудятся. Будут контрреволюцию задумывать — в тюрьму посадить и судить за это.

— Да ты ж моя юная сказочница! — воскликнула Ася. — И с такими мыслями ты вообще что-то хотела делать!

— Вполне разумные у меня мысли, — чуть обиделась Зоя. — А если бы, допустим, сын и вдова отказались присягать на верность режиму, то их сразу надо было в тюрьму сажать. Ну или отправить обратно в Данию, но это чуть опасно — можно из-за границы контрреволюцию затевать.

Молодая женщина немного помолчала и добавила:

— А вы, Агнесса, видите какие варианты развития событий?

— А я, Зоя Михайловна, в настоящий момент являюсь женой полковника жандармерии Лыкова, поэтому мне не положено придумывать варианты, что могло бы быть дальше, — произнесла Ася, сама не зная ответа на поставленный Зоей вопрос.

— Аська! — вдруг чуть было не воскликнула Зоя. — Вот станет Севастьянка в один прекрасный день генералом, дослужится до этого, потом царя осудят к вечной каторге, а с Севастьянкой-то что будет? Убить же могут…

— Не любите вы своего брата, Зоя Михайловна, — ответила Ася, сама испугавшись такого развития событий.

— Нет, Севастьянку никто не убьет, он в первый же день присягнет на верность новой республике и будет служить дальше во имя ее блага и процветания, — произнесла Зоя. — Будет бороться с теми, кто контрреволюцию попытается затеять — у него же опыт службы есть.

— Эх, Зоя Михайловна, наговорили вы себе уже давным-давно на каторжные работы, — произнесла Ася. — Четверо малюток останутся без матери…

— Агнесса, — резко сказала Зоя. — Я не беременна. Больше эту тему обсуждать не желаю. От всей души надеюсь, что вы это запомните.

Ася ничего не ответила. То, чему ее учил Севастьян: наблюдать, делать выводы, — поразительно контрастировало с тем, что говорила подруга — о своей якобы небеременности.

«А кто знает, может, я и ошиблась…» — подумала Ася.

Тем временем, Зоя вздохнула:

— Как же есть-то хочется, Агнесса… Я уже второй день так живу: утром ложку-две каши съела, чтобы в животе не так сводило, потом в обед пару кусочков картошечки… За ужином тоже ложку-две чего-нибудь, а когда приходит время вечером чай пить — вообще даже за стол не сажусь, чтобы не издеваться над собой… Одно утешает: еще три, четыре дня, ну даже если недельку — не больше! И все, можно опять жить дальше, как прежде. Я сейчас смотрю — платье уже чуть-чуть свободнее сидит. Надеюсь, и вправду так и мне ничего не кажется.

— Делать тебе нечего, Зойка, — удивленно ответила Ася.

— Что хочу, то и делаю, — отреагировала Зоя. — Ты только подумай на мгновение: это же все платья перешивать! И простые, и для гимназии, и для гостей, и вечерние! Делать мне больше нечего, чтобы вот так весь гардероб обновлять.

— И что только не бывает в голове у других… — больше сама себе сказала Ася.