Hajime Kokonoi「Offtop」 (1/2)

В машине было слишком душно. Невыносимо было бороться с желанием открыть окно, но ты знала — Коко не терпит холода, а за дверью автомобиля сейчас три градуса. Ногти нервно отбивали неравномерный ритм по бардачку, а глаза нетерпеливо бегали из стороны в сторону под закрытыми веками.

Звук безмерно раздражал уставшего мужчину, но он предпочел смолчать, чтобы лишний раз не сорваться. Изнутри неприятно тянуло, и сердце со своего законного места — под грудными мышцами с левой стороны — упало прямо в желудок.

— Я не хочу этого, — голос сорвался где-то в конце, когда он все-таки рискнул заговорить первым.

Ответ резанул чересчур больно, чтобы воспринимать его буквально:

— Я не люблю тебя, Хаджиме, хватит. — На пустой автомагистрали можно было увеличить скорость, и каждой клеточкой тела ощущались прибавленные педалью газа километры в час.

Шумно выдохнул. Хаджиме должен был догадаться раньше: испуганные глаза, смотревшие на него из темноты комнаты, молча подавали сигнал о помощи; ледяные касания, уже не чувствовавшиеся такими родными; голова, во время секса отворачивавшаяся в сторону, лишь бы не смотреть — не смотреть на него и его все еще любящие глаза. Разве так мало было тех знаков, что ты столь отчаянно пыталась дать ему разглядеть?

— Поче…

— Хватит! — свой же голос прозвучал слишком громко, заставив прижать ладони к собственным ушам, чтобы перестать слышать этот отвратительно гадкий шум, спирающий дыхание в невидимую сеть. Давление такое, как на глубине десяти тысяч метров, — почти Марианская впадина — еще немного, и легкие просто размолотит в кровавую кашу вместе со всеми остальными органами.

Последний раз. Это самый последний раз, когда ты будешь находиться в вашем общем доме. Но в этот раз ты не ляжешь в вашу кровать, не поэкспериментируешь на кухне с новыми рецептами, господь, просто не будешь больше с ним вместе.

Не любишь? Любишь.

Но, возможно, разбив ему сердце, ты сделаешь лучше для обоих. Не будет той привязанности к тебе старой, когда он найдет новую. Не тебя, правда. Не будет больше тех воспоминаний — они уйдут, уйдет эпоха, уйдет увлечение и любовь к существу, что сейчас сжалось на правом сиденье, готовое открыть дверь и выйти из машины хоть прямо сейчас, когда она разогналась до ста сорока километров.

Люди и так долго не живут, а больные и того меньше. Семь лет пролетят для тебя незаметно, а для влюбленного до боли, граничащей с маниакальным безумием, мужчины — это будет финалом.

Пусть привыкает.

Пока ломота в костях — и непонятно, то ли от боли физической, то ли от моральной — не сожрала с потрохами остатки человеческой жизни, нужно было выбирать.

— Не хватит! Чего тебе, блять, не хватало, скажи?! Кто он? Она? Когда это произошло? Я должен был дойти до этой ручки и раньше. — Костяшки пальцев Коконоя болезненно побелели, когда он сжал руль, вывернув его влево и перестроившись на другую полосу.

— Прекрати. Не я последняя, не я единственная — ты найдешь замену. Я не изменяла тебе. Я просто не хочу спать с тобой, быть с тобой, целовать тебя — не хочу.

Эти слова в его адрес прозвучали самым настоящим оскорблением. Это было даже подло. Замолчи-заткнись-закройся. Не так все должно быть. Не так.

Он сбавил скорость, все еще напряженно смотря вперед. И не угадаешь, чем были заняты его мысли, — лишь бы не свернул на встречку.

А так хотелось.

— Я долго думал, на самом деле, но к однозначному выводу так и не пришел. Тогда скажи мне ты — ты — неужели я настолько дерьмовый, если не могу тебе помочь?

— Что? — произнесла шепотом, вопросительно сверкая глазами.

— 2B33.4<span class="footnote" id="fn_31796664_0"></span>. Лейкемия. — Челюсти Коконоя сжались настолько, что зубы под их давлением должны были превратиться в белоснежную крошку. — У меня есть глаза и уши везде, только я искренне надеялся, что ты скажешь мне сама. Дело в деньгах?! Я не…