Часть 9 (1/2)

Существуют моменты - мгновения в жизни, которые кажутся прямо нереальными. Одной частью разума пытаешься сообразить, что это на самом деле происходит, что ты это на самом деле чувствуешь, а другая так и ждёт момента, где ты проснёшься и поймешь, что это просто был очень реалистичный сон... но этот момент никак не приходит, и ты чувствуешь себя так, будто спишь с открытыми глазами.

Что-то подобное сейчас было с Ловино и Антонио, которые всё ещё были погружены в их неуклюжий поцелуй, к которому они только начали постепенно привыкать. Их губы стали наконец координироваться, двигались медленно и без спешки, а также их дыхания приравнивались друг к другу... по крайней мере, пока им не помешали.

Тортуга практически прыгнул им на ноги, вернее говоря, на ноги Ловино и вцепился в его штаны когтями, чтобы лучше держаться, при этом нечаянно его царапая. Итальянец вскрикнул от боли, прервал поцелуй и в тот же момент они оба вернулись в реальность.

Антонио чуть ли не отскочил назад и как только его зелёные глаза столкнулись с карими итальянца, он их моментально отвернул и едва не закричал.

— А... я, из-извини, извини, — выдал он, отходя пару шагов от испуганного Ловино, который старался понять, что происходит и понятия не имел, что ему сейчас делать. Он лишь слышал бесконечное мяуканье кота, который не слишком успешно пытался лезть вверх по его ногам.

Направляя взгляд от Антонио к коту, итальянец решил поднять животное, требовавшее его внимание, на руки, а потом снова посмотрел на испанца, который с легким страхом в глазах и рукой на рту, пошёл в гостиную.

《Что мне теперь делать? Я такой идиот, такой придурок... а Ловино... О боже, он даже слова не говорит. Что мне только делать?》

Ну, вообще-то этот вопрос больше подходил Ловино, но вместо этого он наблюдал, как этот дурной испанец, уставившись на пол, ходил туда-сюда по гостиной и боялся смотреть ему в глаза.

— Ловино...

— Мне надо домой! — заорал тут же нервный итальянец, впадая в панику, и решил сбежать, даже не выслушивая его. И помчался с Тортугой на руках домой.

Он чувствовал себя как в одном из тех американских фильмов для подростков, но, честное слово, не имел никакого понятия, как вести себя в данной ситуации. Что же делать после такого неожиданного поцелуя? Ответа он не знал, ведь никогда в жизни не проходил через это и даже ни разу не получал признание в любви и не ходил на свидание. Поэтому сейчас он ощущал тревогу и, как всегда, бежал прятаться.

Запыхаясь, он влетел в дом. Его сердце колотило, будто он пробежал километры. Только доходя до спальни, он заметил, что взял с собой кота, и, сильно качая головой, отпустил его. Животное прыгнуло на кровать, а сам итальянец закопался под одеяло и вцепился в подушку.

Затем он минимум пять раз катался по матрасу, пока Тортуга ходил вокруг него, и, наконец, закричал от фрустрации. По своей плохой старой привычке парень после этого вылез из одеяла и, как смог, залез под кровать, при этом поднимая толстый слой пыли, от которой пришлось кашлять и чихать.

Кое-как вместившись под кроватью, он сразу же почувствовал облегчение и прижал лицо к подушке, которую взял с собой.

— Я уже взрослый, — сказал он, будто ругая самого себя, потому что заметил, что в последнее время вернулся к своим плохим привычкам, от которых с большими усилиями отвык, когда был подростком.

Услышав мяуканье, он слегка поднял голову с подушки и заметил, что Тортуга решил составить ему компанию под кроватью. Кот положил свое изящное, длинное тело на лапы, что давало ему внешность сфинкса, и посмотрел на парня своими ярко-синими глазами, у которых так расширились зрачки, что занимали его глазные яблоки почти полностью. Потом он стал облизывать себе усы, словно вот-вот готовился что-то сказать итальянцу и подбирал правильные слова.

— Я задыхаюсь, — выдал Ловино, у кого сердце до сих пор не перестало биться как безумное. А кот просто спокойно наблюдал за ним.

— Сильно больно, — Итальянец снова прижал свое лицо к подушке и попытался нормально дышать, но не мог. Как только закрывал глаза, он снова ощущал губы Антонио на своих, а когда особенно сосредоточивался, даже чувствовал руки испанца на своей шее. Опять побежали мурашки по всему его позвоночнику, от которых у него слегка онемели ноги.

— Господи... не хочу все эти чувства. — Теперь, он зажмурил глаза, будто умолял бога, в которого так сильно верил.

Тут он ощутил щекотание и вслед холодный нос и шершавый язык на щеке. Это кот, оказывается, искал его лицо.

Ловино погладил ему уши, а потом подбородок и шею, воспринимая, как та вибрировала, когда кот начал урчать.

— Как бы мне хотелось просто навсегда остаться здесь... жить так сложно. Не думаешь? — спросил парень у Тортуги, просто двигавший голову, чтобы подставить ему те места, которых надо было гладить.

Ловино продолжал его ласкать, серьёзно обдумывая, не стоило ли ему на самом деле остаться под кроватью пока мир его забудет. Или хотя бы пока эти чувства, которые давили его, исчезнут.

И вот так он несколько часов пролежал под кроватью. Тортуга уснул, плотно свернувшись рядом с ним, так, что он чувствовал его тепло на своем животе. Каждый раз, как итальянец закрывал глаза, он видел перед собой то, что произошло, будто киноплёнку, игравшую у него в голове. Каждый раз, как он трогал свою шею, то чувствовал касание испанца на своей коже, будто след ожога. А когда он глядел в темноту и на паутины под матрасом, слышал мысли Антонио, которые в тот момент доносились до него.

Чувства страха, но ещё эти... эти мысли, говорившие о том, каким счастливым был испанец, однако всё ещё не понимал, откуда они появились у Антонио. Ведь ему никак в голову не приходило, что даже такой, как он был в состоянии сделать кого-то счастливым. Поэтому он тридцать раз обдумывал этот вопрос.

Он не понимал, не понимал ничего того, что случилось между ним и Антонио. Не привык он к этому. Ловино мог с легкостью составить инструкцию, что делать, когда весь мир тебя ненавидит, как избежать других людей, как относиться к тем, кто желает тебе только зла, кто лгуны и лицемеры... но что касалось остального, он был беспомощен и не знал, что делать со всеми этими незнакомыми чувствами.

Когда его мозг устал от всего раздумья, глаза стали постепенно закрываться, и он крепко заснул. Тем временем на улице начало светать, и настал новый день. Но итальянец был не единственный, который всю ночь не мог сомкнуть глаз.

Антонио всё ещё находился в гостиной, очередной раз валяясь на полу и полностью забывая о том, что у него вообще-то была мебель. Лежал животом вниз на холодном полу и прижимал к нему щеку.

— Господи, почему ты сделал меня таким идиотом? Или, может, мама меня уронила, когда я был младенцем?... Ну почему я всегда всё разрушаю? — шептал он самому себе грустным тоном.

— Ты придурок, Антонио Фернандес Карьедо, огромный придурок. О чём ты только думал? — задал он себе вопрос, вспоминая, как неконтролируемый порыв заставил его прижать Ловино к стене и наброситься на него с таким мало романтическим поцелуем.

— Ааааа! Но Ловино сам виноват! — закричал он вдруг и вскочил в сидящую позицию. — Если бы он не был таким чертовски милым, это бы никогда не случилось, — сказал он, абсолютно уверенный, что итальянец являлся единственным виноватым.

— Если бы он так меня не мучил... хотя, вообще-то это я его мучаю моим поведением, он все время меня ругает и жалуется, что еле терпит меня из-за того, что я такой... — рассуждал парень, всё сильнее сгинаясь, пока его лоб не касался пола.

— Да, я настоящий придурок... Откуда у меня только возникла мысль, что могу ему понравиться? Я же ничего для него не делал, а только создавал ему неприятности. За всё это время я его всего лишь один раз видел весёлым и довольным, и даже не из-за меня, а из-за Эммы и остальных. — Теперь он положил руки на пол.

— Конечно, он не мог влюбиться в такого никчёмного человека, как я... думаю, он только потому ответил на мой поцелуй, поскольку не имел другого выбора. Я же его практически придавил к стене! Может, он даже не гей и я ему этим нанёс травму или что-то в этом роде. — После этих слов он снова растянулся на полу.

— Ловино не заслужил такого маниакально-депрессивного, самоубийственного, а ещё и лицемерного типа как я... Что ему нужно, так это красивая девушка или хотя бы человек, всё равно, девушка или парень, который не создавал бы ему столько проблем и не надоедал ему со всей этой депрессивной фигней. Который находился бы с ним рядом и ни злил, ни волновал бы его. Человек, который не был бы вынужден прижимать его к стене, чтобы дать ему поцелуй... даже не знаю, как сказать. — Чем больше Антонио думал об идеальном партнёре для итальянца, тем хуже он себя чувствовал.

— Но думать об этом слишком больно, — заключил он, закрывая глаза и снова ощущая холодный кафель под собой.

Был бы испанец немного сильнее и имел больше уверенности в себе... был бы он не таким жалким и угнетающим, тогда он бы считал себя достойным любви Ловино. Но нет, он всего лишь Антонио, никчёмный и никому не нужный, который единственное, что умел, так это обманывать людей улыбкой.

— Извинюсь перед ним и скажу, что всё это было ошибкой... и если мне повезёт, мы сможем снова стать друзьями. На большее мне надеяться нельзя, как-нибудь переживу, — говорил он сам с собой, глядя на часы. Через несколько часов ему надо будет идти на работу. Как же ему не хотелось туда и очередной день играть счастливого парня, когда он тонул в несчастье. Опять.

Но если не пойдет на работу, у него не будет денег для еды, поэтому он заставил себя встать с пола. Это ему казалось так тяжело, будто его тело состояло из чистого бетона.

Затем он потащился в ванную, но вместо того, чтобы собираться, он просто стоял под душем и наблюдал, как потеют окно и зеркало от пара. Думая о всём, что с этого дня могло измениться для него. Сотни разных сценарии создавались в его голове и во всех Ловино или ненавидел, или избегал его, или не хотел больше иметь с ним никакого дела.

Ни разу не промелькнула у него мысль, что итальянец мог ответить взаимностью на его чувства. Испанец даже представить себе не мог, что такой сильный и храбрый человек, как Ловино мог бы проявить интерес к такому жалкому куску дряни, как он. Такое просто быть не могло.

Вылезая наконец из душа, он чуть не поскользнулся, но вовремя успел ухватиться за умывальник. После того как пришел в себя от испуга, он направился в спальню, чтобы одеться. Несмотря на то, что он только что вышел из душа, у него от усталости закрывались глаза и ему надо было хлопать себе по лицу, чтобы не уснуть.

Парень был так погружен в свои мысли, что у него полностью сгорел тост, он настолько пересолил яичницу, что не мог её есть, и положил слишком много сахара в кофе. Наконец смиряясь с тем, что сегодняшний день являлся для него катастрофическим, он побежал до переполненного автобуса и в течении двухчасовой поездки до работы, ментально готовился улыбаться и обслуживать посетителей, будто его любовная жизнь, которой он и не имел, не разрушилась до конца.

Время на работе проходило относительно нормально. Просто было достаточно улыбаться, быть любезным, прятать всё что его мучило, и показывать эту ”натуральную” доброту, как коллеги называли его поведение. Но тем же временем, Антонио думал совсем не о работе и об обслуживании посетителей.

Когда он принёс группе молодых девушек заказанный чай с медом, те попытались флиртовать с ним, даря ему милые улыбки. Испанец, конечно, ответил им своей собственной, сиявшей, как всегда, но как только повернулся к ним спиной, убрал ее на пару секунд с лица и тяжело вздохнул.

— Если будешь продолжать в том же духе, я начну думать, что ты теряешь воздух как спущенное колесо, — услышал он вдруг голос Франциска. Даже не замечая, Антонио обернулся к нему и надел улыбку. И совсем не потому что радовался видеть лучшего друга, а потому что его тело среагировало уже само по себе.

— Франциск, я тебя не ожидал, — сказал он. Француз удивился.

— Что значит не ожидал? Мы же позавчера договорились, что я сегодня приду к тебе на работу. Всё в порядке с тобой? — Пока друг внимательно разглядывал его лицо, испанец заставил себя смеяться.

— А да, я совсем забыл. Да, всё в порядке, я просто немного занят, — ответил Антонио. Тут же, Франциск осмотрел помещение, в котором кроме этих девушек никто не сидел. Кафе было почти безлюдное.

— Да, вижу. Сейчас у тебя столько работы, что ты даже отдышаться не можешь, — саркастический заметил он. Испанец в очередной раз вздохнул.

— Ладно, признаюсь, что я занят другими делами чем работой. Но тебе не стоит волноваться, — добавил он быстро, прежде чем француз мог успеть переспросить, что это были за дела.

— Каждый раз, когда ты говоришь, что мне не стоит волноваться, я волнуюсь ещё больше. Ну давай, расскажи брату Франциску, что у тебя на душе, — попросил тот, обхватывая его за плечо. У Антонио честно не было никакого настроения рассказывать о своих любовных страданиях, тем более французу, который несмотря на то, что легко влюблялся и считал себя экспертом по этой теме, не всегда давал хорошие советы.

— Да ничего особенного, просто обычные заботы... работа и дом, — пытался вывернуться Антонио.

— Нет, не думаю, что ты из-за такого станешь себя так вести. Ты не такой, ведь живешь каждый день с улыбкой на лице и со всем справляешься. Если эти дела так на тебя действуют, тогда это точно что-то серьёзное, — возразил Франциск и сел за стойку кафе, выбирая напиток из меню.

Не видя, с каким необычным выражением Антонио посмотрел на него.

— Ты на самом деле веришь, что я такой? — спросил вдруг испанец со слегка укоризненным тоном, будто он злился на друга за то, что тот верил в эту ложь. За то, что не заметил, как на него действовала каждая мелочь, что он не улыбался от счастья... нет, Антонио совсем не был таким и было трудно поверить, что его лучший друг, которого он почти считал братом, никогда этого не видел.

— Ну конечно же, — заверил Франциск и направил взгляд его на глаза. — Ты всю жизнь присматривал за другими, за мной включительно, поэтому я тебя считаю сильным и задаю себе вопрос, что же могло такого случиться, что так подействовало на тебя, — объяснил он, скрещивая руки и не отрывая глаз от испанца, который слегка улыбнулся. Как ему надоело слушать такое о себе, выслушивать, как им восхищались, однако на самом деле просто хотел, чтобы они заметили, как он себя чувствовал и спасли его... вместо всех этих похвал. Так, как делал Ловино.

От одной лишь мысли об итальянце он опустил взгляд и чуть не стёр улыбку с лица.

— Я же сказал, что ничего особенного. Просто сделал глупость, но сегодня её исправлю... я скажу, что всё было ошибкой, — пытался он убедить друга и заставил себя снова улыбнуться. Но на этот раз не смог обмануть Франциска.

— То, что ты сделал, на самом деле было ошибкой? — переспросил тот и положил щеку на ладонь. Испанец медленно кивнул. Улыбка стала еле видимой.

— Да... это я себе составил ошибочное представление обо всём и теперь мне не осталось другого выбора, чем найти решение, — ответил он, полный решимости ничего больше не разрушать.

Даже не представляя себе, что итальянец мог думать совсем иначе.

Ближе к полдню Ловино проснулся, лениво открыл глаза, и ещё сонным пытался встать, но, забывая, что находился под кроватью, ударился головой об неё и крикнул. От боли у него начали слезиться глаза.

Он положил руки на побитое место.

— Чёрт, — прошипел он, ощупывая голову и надеясь, что не ушибся серьёзно. К счастью, он нащупал всего лишь шишку.

Затем парень вылез из своего укрытия, встал и потянулся. У него немного болела спина от неудобной позиции, в которой спал. Выпустив несколько ругательных слов из-за недавнего удара, он посмотрел на часы, замечая, что проспал почти половину дня. Его желудок урчал и просил еды.

Пытаясь полностью проснуться, итальянец вышел из спальни, всё ещё думая о том, что произошло день назад, или, вернее говоря, последней ночью. Заходя на кухню, он обнаружил Тортугу, который, видимо, решил не возвращаться домой, а преспокойно гулял под столом и тоже искал что-нибудь поесть.

— Опять воруешь мою еду, — сказал Ловино и погладил его по спине. Кот потёрся об его ноги.