Глава 14. Разделившие боль, разделенные судьбой (1/2)

Берк

Если бы она ответила на мой вопрос “да”, я бы не отпустил ее. Я бы точно увез ее куда-нибудь далеко, чтобы нас никто не смог найти. Или снова запер бы в своем особняке, удвоив, нет, утроив охрану, чтобы нас никто не потревожил. Вопреки здравому смыслу я бы не позволил уйти своей девочке. Мне было бы плевать на все и всех.

Но она не сказала, что не хочет уйти. Айбике сказала, что есть то, что нужно сделать. И я не стал ей мешать. Хотя я чуть не сорвался, когда почти признался вслух, что люблю ее. Я все эти дни держался, чтобы не раскрыть свои чувства, и видел по глазам Айбике, что она ждала этого. Наверное, если бы я так и поступил, она бы решила остаться со мной. Но как я сказал Доруку, я не стану подвергать ее жизнь риску. Я хорошо знал, к чему могла привести жизнь с боссом.

Поэтому я в обычном для себя одиночестве ехал домой, где меня уже никто не ждал.

Айбике

Меня еще никогда не раздирало столько эмоций, как в тот момент, когда Огулджан завел двигатель, и машина двинулась в сторону дома. Облегчение, что меня спасли. Разочарование, что меня забрали. Радость, что я вновь буду с семьей. Тоска, что я больше не со своей любовью. Счастье, что моим близким не придется беспокоиться за меня. Боль, что моему любимому придется забыть обо мне. И я искренне надеялась, что Берку удастся это сделать. Ради его же блага. Как бы это не ранило мое сердце.

— Систер, все закончилось. Слышишь? Закончилось. Ты теперь с нами. Все будет почти как раньше, и больше тебя никто не тронет. Обещаю. Тысячу раз обещаю тебе.

Я могла предположить, насколько подавленной и отстраненной я выглядела со стороны, раз Огулджан так судорожно пытался меня успокоить. Но каждое его слово вонзалось кинжалом в мою душу. Все закончилось. Все будет как раньше. Больше меня не тронет. Черт. Черт. Черт. Я оперлась головой об окно так, что пряди волос упали на лицо, прикрывая молчаливо скатывающиеся слезы.

Мы больше не встретимся. Я больше его не увижу. Темно-рыжую шевелюру, веснушки, которые просятся их пересчитать, мощные плечи, словно моя защита от всех опасностей. Я больше не услышу его голос. Безумно низкий, с хриплыми нотами, густой и завораживающий. Я больше не прикоснусь к нему. Не почувствую этого тока от ощущения его кожи под своими пальцами. Я больше не вдохну его запах. Древесины, табака, бензина, который до сих пор витает в моем поврежденном сознании. Или…

Ох. Его куртка. На моих плечах. Я ее не вернула. Мне стоило вернуть ее. Как я могла забыть? Она как защитная броня, которую Берк каждый раз надевает перед выходом в свой опасный мир. Как доспехи для воина. Как баррикада для революционеров на улице Парижа<span class="footnote" id="fn_32215705_0"></span>. Аллах, умоляю, помоги мне преодолеть все это. И прости меня, ведь я радовалась, что совершила эту кражу.

Я поднесла одну руку к своему лицу, чтобы быстро убрать мокрые дорожки со своего лица, и вновь опустила ее на колени, теребя кожаный край куртки.

— Айбике, пожалуйста, скажи что-нибудь. Скажи мне хоть слово.

— Все в порядке. Я просто устала и хочу домой, — выдавила я из себя.

— Мы скоро приедем. Мама уже ждет нас. Она все утро готовилась к твоему приезду… — Огулджан принялся тараторить, а я делала вид, что слушаю его.

Его болтливость была моим спасением от неловкого молчания и способом избежать водоворота мыслей. Только глухая боль не оставляла меня ни на секунду. Мне хотелось зарыться в нее, погрузиться в эти глубокие мутные воды и плакать, но я пообещала себе, что продержусь до того момента, пока не закроюсь в своей комнате и рухну на кровать.

Когда машина остановилась, я увидела в запотевшем от летнего дождя окне очертания нашего дома: знакомые красно-кирпичные стены, потемневшая от ливня крыша, белые занавески за деревянными окнами. Я не помню, как дошла до крыльца, поднялась по лестнице и зашла внутрь. Все, что я помню, это теплые объятия мамы и наши смешавшиеся слезы счастья и печали.

— Мой ягненок вернулся! Моя красивая девочка… — мама расцеловывала каждую щеку и никак не могла остановиться. — С тобой все хорошо, Айбике, дочка? Тебя не обижали? Прошу, скажи правду.

— Все хорошо, мама, меня не трогали. Я…

Так, главное, не разрыдаться. Еще рано.

— Я очень даже в порядке, — я убрала назад выбившиеся кудри. — А где папа?

— Он… — мама хотела ответить, но ее перебил Огулджан.

— Он на реабилитации. Будет завтра.

Мама бросила мимолетный взгляд на брата, затем снова посмотрела на меня и кивнула, подтверждая его слова. Выглядело недостаточно убедительно для меня.

— Как это? Папа всегда после реабилитации возвращался домой. Это же всего лишь физиотерапия, массажи и прочие процедуры, которые занимают несколько часов, — спокойно проговорила я, давая им шанс рассказать все, как есть.

Они им не воспользовались:

— Сегодня процедуры будут до восьми вечера, а завтра начнутся в семь утра. Врач сказал, что он может остаться там на ночь, чтобы лишний раз не ехать туда-сюда, — пробормотала мама.

— Мама, скажи правду, — я развернулась, чтобы обратиться и к Огулджану. — Вы, оба, скажите правду. Что с папой? Что-то случилось?

Я нервно сглотнула в ожидании ответа, которого боялась услышать. Не дай Аллах, что-то произошло с папой, пока меня не было. Или Огулджан обманул меня при звонке, и папа узнал о моем похищении? После чего ему могло стать плохо , и он… Он… Нет…

— Ладно, мам. Надо сказать, — мрачно промолвил Огулджан.

— Нечего говорить… — озлобленно бросила мама.

— Вчера у него случился сердечный приступ, когда ему рассказали о том, где ты на самом деле…

Я отчаянно замотала головой. Нет! Нет! Нет! Он не мог! Не мог меня оставить! Мои губы дрожали, руки хватались за плечи, впиваясь в кожу куртки, из легких выбили весь воздух. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

— Нет… Огулджан, мама, нет… — пролепетала я. — Только не говори, что он…

— Ох, Аллах! Огулджан, ты сейчас и ее до приступа не доведешь! — мама дала подзатыльник брату. — С твоим отцом все хорошо, не волнуйся. Ему дали успокоительное, и сегодня показатели значительно улучшились. Завтра должны выписать.

— Да. Завтра папа будет дома, — кивнул брат.

Фух. Я выдохнула с облегчением, прекращая трястись.

— Минутку. А кто ему рассказал обо мне? — успокоившись, задала вопрос я.

Мама с Огулджаном переглянулись.

— Айбике, дочка, давай ты сейчас немного отдохнешь, а потом мы на все ответим, хорошо? — мама погладила меня по плечу.

— Нет. Я хочу знать все сейчас, — жестко обозначила я. — Говорите. Все говорите.

— Ладно, — согласился Огулджан, проходя в гостиную и усаживаясь на диван.

Мы с мамой пошли следом. У меня было предчувствие, что то, что я услышу, мне не понравится. Но мне нужна была правда и смелость, чтобы ее вынести. Тяжесть от куртки на плечах приятно успокаивала меня, давая ощущение защищенности.

— Вчера приходил Джихан. Он был зол, что по условиям не мог забрать тебя и должен вообще уехать из Стамбула. Джихан приехал сюда и стал кричать, что имеет право остаться до тех пор, пока ты не будешь в безопасности. Он настаивал на том, чтобы поехать со мной. Идиот. Как будто это от меня зависело!

Учитывая вспыльчивость и импульсивность Джихана, несложно было догадаться, что произошло дальше. Папа услышал его громкую браваду о вселенской несправедливости и жестокости Берка и захотел разобраться в чем дело.

— Вместо того, чтобы придумать что-то вразумительное, этот дурак выпалил все, как есть. Короче, папу увезли в больницу, а я сказал, чтобы духу его больше не было в этом доме.

— Уф, Огулджан! Ты не можешь без риска, да? — вырвалось у меня. — Джихан поступил ужасно, но он заместитель твоего босса. Ты должен об этом помнить, черт побери!

— Айбике, давай без ругательств. Сколько раз надо повторять? — братец потер шею, что говорило о том, что я еще не все знаю. — И Джихан больше не заместитель. Его отец умер два дня назад, не приходя в сознание.

Я закрыла лицо руками. Конечно, вот что подкосило Джихана. Он потерял часть семьи и свою опору. Неудивительно, что он так сорвался.

— Значит он теперь босс? — нерешительно задала вопрос я.

— Наверное. Я не знаю. Меня не было на посвящении, — пожимая плечами, ответил Огулджан.

— Как это? Он не мог тебя не пригласить. Несмотря на все размолвки, ты же его друг! — воскликнула я.

— Мы больше не входим в клан, Айбике, — неожиданно вставила свое слово мама.

— Я ничего не понимаю… — нахмурившись, я смотрела то на маму, то на брата.

— Джихан был вынужден уехать, чтобы ты вернулась к нам. Он это сделал, забрав всех, кто ему еще подчинялся. А мы не могли уехать из-за лечения папы и, все обсудив, попросили дать нам возможность остаться здесь, — пояснил Огулджан.

— И он позволил? — сомневалась я.

Просто так из клана не выйдешь. На наше счастье никто из моих родных не был присягнувшим солдатом, а солдаты обязаны служить до конца своих дней. Тем не менее, папа отработал на мафию почти двадцать лет. Он был в курсе многих вещей, и его не могли отпустить вот так.

— Не сразу. Мы убедили Джихана, что нам нужно несколько месяцев для прохождения реабилитации, а затем мы свяжемся с ним. Пока будем здесь, — мама взяла меня за руку, будто не до конца верила, что я рядом. — Пойду накрою на стол. Ты, наверняка, проголодалась.

Я почти не слышала, что она сказала. Меня интересовали лишь мои вопросы.

— То есть он уехал? — тут я вспомнила об одном важном человеке. — Погоди, а Селин? Неужели она уехала, даже не попрощавшись со мной? Не дождавшись меня?

Я поняла абсурдность сказанного, как только произнесла последнее слово. Конечно, Селин уехала. Как и все остальные. Это то, чего требовал Берк.

— Она хотела, но не могла. Им нужно было срочно покидать Стамбул, — Огулджан уже заметно подустал от моих нападок, поэтому я решила закругляться.

— Я могу ей позвонить? Дашь телефон? Ей сейчас нужна моя поддержка, — самое время осознать, что мой мобильник безвозвратно утерян.

— Нет. У меня есть контакт только Джихана, и то, это на тот случай, когда нам нужно будет связаться. До этого времени мы условились, что не станем выходить на связь, — брат поднялся и направился ко мне. — Айбике, мы только вернули тебя домой, а ты уже спешишь другим на помощь. Пора подумать о себе.

***</p>

Берк

Мой дом всегда служил для меня убежищем. Такая берлога, куда можно засунуться и не высовываться, пока не понадоблюсь Фырату, Доруку или еще кому-нибудь. Где никто не будет меня доставать или трогать. Где никто не причинит вреда. Мое личное пространство. Безопасное место.

На этот раз, вернувшись домой, я не смог провести там и пяти минут. Мне стало дико неуютно, и я тут же завел свой новенький Харлей и поехал буквально куда глаза глядят. Рев мотоцикла заглушал громкие мысли, витавшие в голове, и я в какой-то степени сбросил с себя этот груз дерьма, который висел с момента, как Айбике захлопнула дверцу моей машины.

Я уже довольно долго петлял по запутанным дорогам Стамбула, когда вибрация от телефонного звонка заставила меня остановиться и достать смартфон.

— Ты где бродишь? — сразу бросил Дорук.

— С чего ты взял, что я не дома? — довольно грубо произнес я.

— С того, что я дома. Точнее у тебя. Привез лекарство.

— Что ты несешь? Я не болею.

— Лекарство для твоей души. Дуй сюда, — он тут же отключился, давая понять, что отказ не принимается.

Прежде чем развернуться, я хотел закурить и уже потянулся за пачкой, которая всегда лежала во внутреннем кармане, как осознал, что на мне нет куртки. Черт. Я отдал ее Айбике. Моя любимая кожаная куртка у нее. Ладно. Пусть останется у нее. Не то, что бы я сильно против. Где-то в закоулке моего подсознания меня даже радовала мысль, что у нее останется что-то мое.

Возможно присутствие рядом друга поможет мне отвыкнуть от Айбике, которая больше не жила со мной. Не готовила на моей кухне. Не спала в моей постели. Не делала… Блять. Это просто невыносимо. Как я собираюсь выкинуть ее из головы, если ни на секунду не могу перестать думать о ней? Если я ужасно хочу ее увидеть. Если я ужасно хочу ее коснуться. Мне это нужно сильнее кислорода. Аллах, дай мне сил. И терпения.

Не успел я переступить порог, Дорук тут же налетел на меня со стаканом чего-то явно алкогольного.

— Пей, — приказал он.

— Какого хрена ты тут делаешь? Снова прячешься от господина Акифа? — я взял напиток, но не спешил вливать его в себя.

— Спасаю своего лучшего друга. Он в полной заднице, — Дорук приземлился на диван.

— Меня не нужно спасать. И я не в полной заднице, — я сел рядом, по-прежнему держа стакан в руке.

— В полной.

Как же он меня заебал. Я хотел отвлечься, а Дорук только напоминал о том, что я так хотел забыть.

Я наконец сделал глоток. Это был бурбон. Я не так хорошо разбираюсь в алкоголе, как Дорук, но я не мог не уловить знакомый вкус. Тот же бурбон, что тогда выпила Айбике вместо меня. Тот же бурбон, что она дала мне, когда обрабатывала мою рану. Твою ж мать. Ну почему все напоминает о ней? Почему?

— Ты как? — услышал я сквозь пелену воспоминаний.

— Хреново, — я залпом допил остаток. — Очень хреново.

— Я попросил Фырата доложить мне, когда ты передашь ее. По правде говоря, я до конца не верил, что ты сможешь это сделать.

Я и сам в это не верил. Мне постоянно приходилось делать то, от что не приводило меня в восторг, наверное, поэтому я в итоге в очередной раз просто пересилил себя.

— Я очень надеюсь, что тебе никогда не доведется испытать то, что испытываю я сейчас.

Я был разбит. Убит. Раздавлен. Растерзан. Все вместе и одновременно. Прокатись по мне бульдозер, и я бы не заметил.

— Я не повторю твоей ошибки, поверь. Любить так сильно? — усмехнулся Дорук. — Мне хватает страданий в жизни.

— Как будто любовь это выбор, — хмыкнул я.

— Вот именно, что это выбор. Влюбленность — это не выбор. Это случайность. А вот любить ли, доверять ли, проникаться ли человеком — решаем мы сами. Тебе захотелось полюбить ее, — уверенно произнес он.

Засранец. Знает, чем парировать. И хоть я и не выразил согласия, но где-то глубоко внутри понимал, что Дорук прав. Я хотел любить Айбике. Любить, потому что нуждался в этом. Айбике, потому что она была достойна, чтобы ее любили. И потому что она дала чувство защищенности. Эта хрупкая маленькая дьяволица, рядом с которой я мог быть кем хотел, а не кем должен.

— Может насчет меня ты и прав. Но иногда любовь случайна. Посмотрим, что тебя ждет, — я взял бутылку со столика и налил себе вторую порцию.

— Не дождешься, — заверил он. — Я слишком люблю волю. Я, в отличие от некоторых, предпочитаю свободу в жизни и разнообразие в постели.

— Знаешь, кажется я только что вновь обрел смысл жизни.

— Неужели?

— Ага. Увидеть, как Дорук Атакул страстно полюбит ту, которая превратит его из гордого альфа-самца в жалкого подкаблучника. Посмотрим, что ты скажешь тогда.

Дорук захохотал во весь голос.