Глава 2 (1/2)

В 1527 году швейцарский ученый Филипп Аурелиус Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, более известный под псевдонимом Парацельс, предложил рецепт болеутоляющего средства, состоящего из лимонного сока, зерен гвоздики, корицы, шафрана, спермы лягушки, окаменелой смолы и очищенных маковых головок. И эта, к слову, далеко не первая лекарственная форма опиума оказалась настолько действенной, что вскоре началось ее массовое производство. С тех пор опиумные препараты рекомендовались при каждом удобном случае, при самых разных недомоганиях, начиная от оспы, туберкулеза и сифилиса, подагры и выкидыша, заканчивая кашлем, головной болью и диареей. Заветные капли имелись в каждой семье - их добавляли в молоко младенцам, чтобы те быстрее засыпали, ими же лечили старческую бессонницу. А со временем на рынке появились препараты с содержанием опиума, втрое превышающим пропорцию в знаменитом составе Парацельса.

К этому моменту ситуация с опиекурением, особенно острая на Востоке, подробно продемонстрировала опасность макового дурмана. Все возрастающая опиомания в среде солдат в середине девятнадцатого века привела к поражению Китайской империи в военном противостоянии с Англией, а затем и с Францией, после чего в Поднебесную беспрепятственно хлынули потоки опиумной контрабанды, сделав наркотик доступным даже для самых бедных слоев населения, и наркомания в Китае достигла катастрофических размеров. Наученные его примером европейские державы строго контролировали ввоз опия на свою территорию, а европейские врачи, полагая опиум всего лишь слабым ядом, пошли по пути индивидуального дозирования этого деликатного вещества.

Это худо бедно работало. До тех пор, пока из маковой выжимки не было выделено ее активное вещество, морфин. В этот момент ставки резко возросли. Ибо в отличие от своего “прародителя”, опиума, который употреблялся в виде капель, курений и порошков и вызывал привыкание, как было принято считать, из-за “восприимчивости желудка”, морфин вводился в организм посредством подкожной инъекции. Такой метод считался “чистым”, не приводящим к развитию зависимости и даже способным излечить ее, и это, разумеется, являлось глубоким заблуждением.

Но волну морфинизма было уже не остановить. Она захлестнула Европу и Америку, сперва распространившись среди интеллектуальной элиты и богемы, затем прокатившись по бесконечным фронтам Франко-прусской, Крымской и гражданской войны в США, не пощадив ни солдат, ни лечивших их врачей, а после законодательного ограничения продаж спиртного просочилась и в рабочий слой.

И уже к началу двадцатого века даже самым ярым пропагандистам психоактивных средств стало очевидно, что употребление наркотиков открывает не только сознание, но и дорогу в один конец. И все же медицина еще не готова была отказаться от болеутоляющего и успокоительного свойств опиума и его производных. Многими врачами и учеными предпринимались попытки синтезировать не вызывающий привыкания заменитель, но ни одна из них не только не помогла побороть зависимость, но снабдила податливое человечество новыми видами наркотиков. Так подсевшая на опий и морфий публика сперва вожделенно взялась за новосинтезированный кокаин, а затем и героин.

Возросшая обеспокоенность расцветшей буйным цветом наркоманией и массовой деградацией в итоге привела к подписанию первого международного соглашения о контроле за оборотом наркотических средств. И уже в следующем, 1913 году крупные фармацевтические компании прекратили безрецептурную продажу опиума и всех его производных. Это, разумеется, не значило, что наркотики невозможно было приобрести нелегально, но, по крайней мере, значительно снизило количество новообращенных в наркотическую веру. Вопрос закоренелых верователей, впрочем, по-прежнему оставался открытым.

Это что касается маглов. Волшебники по стезе наркомании двигались, в целом, с тем же отставанием, что и во всех прочих сферах, но дешевизна и доступность магловских наркотиков в сравнении с волшебными аналогами, изготавливаемыми подпольно и вручную, постепенно сделала свое дело. С каждым годом все больше и больше ведьм и чародеев попадались в опиоидный плен, но никто из волшебников, в отличие от ученых-маглов, таких как Джереми Вудворт, не пытался найти способ побороть пагубную зависимость. Морфинизм считался бичом маглов, следствием их неполноценности и морального разложения, а потому подверженные ему волшебники презирались вдвойне. И помогать бедолагам никто не собирался.

Так что очищающее зелье Фламеля-Дамблдора стало первым ответом магической медицины на проблему наркотической зависимости. С великодушного разрешения Николя Альбус запатентовал этот рецепт - не ради наживы, но чтобы не повторился случай с щитовыми чарами, которые были использованы не только в защитных целях. Отныне любое изменение, любые модификации зелья необходимо было согласовывать с Альбусом.

В этой строгости, к сожалению, были свои минусы. Ибо хоть Альбус надеялся, что владение патентом позволит ему начать производство для маглов, Патентная комиссия обнаружила слишком много волшебных ингредиентов в составе очищающего зелья и запретила его к распространению среди немагического населения во избежание нарушения Статута. Чтобы иметь возможность передать лекарство маглам, Альбус должен был сократить количество волшебных составляющих до одного, а также подобрать химические методики приготовления взамен некоторых этапов зельеварения. В общем, работы набралось на годы вперед, а ведь у Альбуса и без того было много забот.

Ибо хоть ломки Геллерта совершенно прекратились после полного курса очищающего зелья, лучше ему не стало. Альбус всеми известными способами проверил, что его организм полностью очистился от наркотиков, но осень перевалила за середниу, а он все реже заставал Гриндевальда в здравом уме и, что самое главное, в соответствующем настоящему времени рассудке. Все чаще происходили подмены, о которых Геллерт не помнил, и в камере Альбуса встречал ребенок, запертый в теле взрослого.

Не по-детски осторожный, недоверчивый семилетний Геллерт в отличие от своей взрослой ипостаси абсолютно не понимал, где находится. Точнее, вместо камеры ему виделась его спальня в фамильном особняке Гриндевальдов, а вместо изредка появляющихся авроров - эльфы-слуги, что изрядно злило первых, решивших будто Гриндевальд над ними издевается. Альбуса при этом маленький Геллерт по непонятной причине видел столь же ясно, что и прочие образы из прошлого. И более того, узнавал словно давнего друга.

Оправившись от первого потрясения, Альбус, разумеется, не отказал ему в дружбе. Он помнил, что в детстве Геллерт был нелюбим обоими родителями, и искренне не понимал теперь, как можно было не любить этого живого и любознательного ребенка, хвастающегося своими рисунками лошадей и умением левитировать во сне. «Я просыпаюсь, и бах! - падаю обратно в кровать!» Самозабвенно фантазирующего о том, каким могучим волшебником станет, когда вырастет, а вечером, уютно свернувшись под одеялом, просящего Альбуса рассказать что-нибудь про магию. Не в силах отказать молящим детским глазам Альбус очень скоро привык к мальчику настолько же, насколько к его взрослой версии.

А едва привык, действующее лицо сменилось вновь.

Это случилось в конце октября. Набив на Хэллоуинском ужине полные карманы конфет, Альбус преспокойно пронес эту контрабанду - то был день его официального визита - мимо нурменгардской охраны, рассчитывая немного порадовать ребенка. В конце концов, маленький Геллерт был неповинен в преступлениях своего будущего Я и заслуживал немного радости.

Оказалось, правда, что на десерт в этот вечер ожидались не конфеты.

- Вот и ты, - при виде него насмешливо хмыкнул Геллерт, развалившись на худеньком матрасе, закинув утяжеленные тюремными браслетами руки за голову и рассыпав тусклые светлые пряди по жесткой подушке. - Я уж думал, ты забыл о моем существовании.

Заперев за собой решетку, Альбус настороженно в него всмотрелся. Во-первых, Геллерт-ребенок всегда обращался к нему на Вы, а во-вторых… что-то в голубом и синем глазах неуловимо изменилось, и за маской осунувшегося, заросшего золотистой щетиной узнического лица больше уже не прятался семилетний мальчик.

Но и собой нынешним Геллерт очевидно не был.

- Разве я мог, - обтекаемо отозвался Альбус, не спеша приближаться неведомо к кому.

Геллерт смерил его оценивающим, даже ревнивым взглядом:

- Да уж, это вряд ли, - и, самодовольно усмехнувшись, лениво похлопал ладонью по матрасу рядом с собой. - Ладно, иди сюда.

- Как ты себя сегодня чувствуешь? - не сдвинувшись с места, спросил Альбус, испытывая стойкое дежавю. Когда-то Гриндевальд уже смотрел на него так.

- Нормально, - раздраженно фыркнул тот, с неожиданной легкостью вскакивая с кровати. - Хватит уже спрашивать. Все равно лучше не станет, пока мы не найдем способ вернуть мне глаз. Но может…, - приблизившись вплотную, игриво шепнул он Альбусу в губы, - Проведем осмотр?

Вот теперь все встало* на свои места. Бьющая через край ревность, капризный повелительный тон и отсутствие ставшего привычным глухого смиренного отчаяния в обращенном на Альбуса взгляде. О нет, в те далекие лондонские дни Гриндевальд и мысли не допускал, что ему возможно отказать. Он манипулировал Альбусом, методически проверяя границы дозволенного и глубину его чувств, не особенно считаясь с последними. Лишь с годами Альбус в полной мере осознал, насколько сильно был им ослеплен и сколь многое позволял.

И сейчас у него впервые мелькнуло подозрение, что Геллерт вновь манипулирует им, как делал с самого начала.

- Я серьезно, - отступая на шаг, настоял он, пытаясь уловить намек на притворство в заостренных, загрубевших чертах. - Мне действительно важно знать.

- О, я в полном порядке, - все с той же коварной ухмылочкой Геллерт не позволил увеличить расстояние между ними. Заскользив вниз по талии Альбуса, совершенно минуя внутренний карман мантии с волшебной палочкой, его ладони по-хозяйски разместились у того на ягодицах. - Давай я помогу тебе в этом убедиться.

Юный Альбус уже сдался бы.

Нынешний и бровью не повел на столь откровенное соблазнение.

- Сейчас не лучшее время, - упершись ладонью в худую ребристую грудь, твердо произнес он. Геллерт Гриндевальд давно не вызывал в нем ни романтических, ни эротических помыслов, да и гнев и отвращение сменились жалостью и сочувствием лишь недавно. На что бы тот не рассчитывал, если расчет в принципе имел здесь место, этого было явно недостаточно.

- Отчего же? - толкнув Альбуса в каменистую стену с неизвестно откуда взявшейся силой, Геллерт с рыком припал к его шее горячим хищным дыханием. - Я ждал тебя взаперти весь чертов день, Дамблдор. Сейчас самое время!…

- Хватит! - решительно отпихнул его глубоко возмущенный подобной наглостью Альбус. - Я же сказал, не стоит.

Взметнувшаяся в голубом и синем глазах боль тут же утонула в заполнившем их яде:

- Вот как? Значит, тебе все-таки мерзко? - болезненно скривившись, зашипел тот, отпрянув и прикрывая ладонью якобы пустую глазницу. - Так я и думал.

Альбусу живо вспомнилось отвращение Геллерта к самому себе и той жуткой, уродующей ране. Он вздохнул:

- Геллерт, послушай, все совсем не…

- Да брось, Ал. Как будто не понятно, где и с кем ты постоянно пропадаешь, раз я уже не комильфо, - истерично огрызнулся тот, повернувшись к нему лопатками. - Вот только нечего было притворяться, что для тебя это ничего не меняет. Я об этом не просил!

Уж от чего, а от подобных сцен Альбус давно отвык. Захотелось отчитать юношу, а еще лучше дать хороший, непедагогичный подзатыльник.

- Успокойся, пожалуйста. Я пытаюсь тебе помочь, - вот только он забыл, что доводы здесь не играют большой роли.

- Не стоит, Дамблдор, - нервно растирая правый глаз, Гриндевальд оскорбленно заметался по камере в поисках невидимых вещей. - Ты уже спас мне жизнь и не обязан меня терпеть. Так что я просто исчезну как можно скорее. Не буду мешаться! - и прежде чем Альбус что-либо ответил, резко кинулся к решетке.

Та, разумеется, встретила его разрядом тока.

- О, Мерлин всемогущий! - бросившись вперед, Альбус успел встать на пути его падения, за что получил ощутимый удар остаточным электричеством. Похоже, притворством тут и не пахло. Еще дымясь, Геллерт попытался вырваться, но благодаря разнице в весе Альбус без особых усилий его удержал. Да, с ребенком было куда проще. Тот, по крайней мере, не пытался себя искалечить.

Но, может, и пытался бы, если б я не подыгрывал ему и его реальности.

Точно.

- Ты не мешаешься, Геллерт, - старательно скрывая усталое раздражение, уверил его Альбус. - Я, правда, хочу помочь и вернуть тебе глаз. Прошу, останься.

Тот взглянул на него пронзительно и драматично.

- Останусь, если ты еще раз, глядя мне в лицо, повторишь то, что сказал тогда.

Знать бы только, что он имеет в виду...

А, впрочем, с годами ведь ничего не изменилось.

- Я люблю тебя, Геллерт, - тихо произнес Альбус, с трудом выговаривая чужеродные, застревающие в горле слова. - С глазом или без. И раз я пообещал, что позабочусь о тебе и вылечу, значит так оно и будет. Ты поправишься.

- Чего бы это ни стоило? - всматриваясь в его лицо, требовательно уточнил Гриндевальд.

Преступить закон, например?..

- Чего бы это ни стоило, - почти беззвучно вторил Альбус.

С годами ведь, черт возьми, ничего не изменилось.

***</p>Выходило, что наркотики будто бы вообще не при чем.

Альбус вскоре вспомнил, что своей неожиданностью и всепоглощающим эффектом напоминали ему подмены Гриндевальда. В прошлом он несколько раз становился свидетелем того, как у Геллерта проявлялся пророческий дар, и он точно так же выпадал из реальности. Пусть на менее продолжительное время, но по сути то были точно такие же “путешествия во времени” за единственным исключением, что видения всегда показывали будущее, а не прошлое.

Под эгидой очередного дежавю Альбус погрузился в изучение соответствующей литературы, но, перерыв все хогвартские учебники по прорицаниям и так и не найдя ни одного упоминания об умении провидцев зреть в былое, вынужден был вновь наведаться в Биркбек-колледж. Ибо если в состоянии Геллерта виноваты не наркотики и не дар, оставалась лишь одна причина, почему ему не становилось лучше.

- Опираясь на симптомы, которые ты описал: депрессия, галлюцинации, бред, изначально присущий пациенту фанатизм, я бы, в первую очередь, грешил на шизофрению, - заключил после тщательных раздумий профессор Вудворт. В сквере у Биркбек-колледжа было людно. Спешащие из одного корпуса в другой студенты вежливо здоровались, проходя мимо их скамейки, на что профессор отвечал невидящими кивками. Вопрос Альбуса занимал сейчас весь его ученый ум. - Но с тем же успехом я мог бы ткнуть пальцем в небо. Что-то известно о семье пациента?

Имя Геллерта Альбус, разумеется, не назвал, да оно ничего бы Вудворту не сказало. Разве что тот знал наизусть список разыскиваемых - и особо опасных - преступников Скотленд-Ярда.

- Немногое, - порывшись в кармане, а на самом деле приманив дневник из пространства Незримого расширения, отозвался Альбус. Ожидая подобный вопрос, перед Биркбеком он предусмотрительно нанес визит герру Кёрберу, семейному целителю Гриндевальдов. По крайней мере, последнему из них. Тот доживал свои дни, как ни прискорбно, мечась в агонии абстинентного синдрома, но все же нашел в себе силы выслушать просьбу Альбуса и, разумеется, отказать в ней, сохранив врачебную тайну и остатки самоуважения. Из уважения же Альбус не стал забирать дневник, посвященный истории болезни Иоланты Гриндевальд, а тайком снял с него копию.

- Так-так. Любопытно! - поправив очки, с интересом взялся за дневник Вудворт. Текст в том был переведен и слегка подкорректирован Альбусом, все упоминания чар, зелий и прочей магии стерты, но, может, наметанному профессорскому глазу будет достаточно и этого. Других идей, как найти источник недуга Геллерта, у Альбуса не осталось.

- Что ж, нечто подобное я и ожидал, - удовлетворенно кивнув, заключил Вудворт с четверть часа спустя. - Налицо параноидный психоз, спровоцированный послеродовой депрессией. Эта женщина, судя по всему, верила, что ее младший сын - сам Антихрист, и даже видела, - пролистав страницы, Джереми повел указательным пальцем по аккуратным строчкам, - как за ним “ступают Война и Смерть, и льются реки крови”, - он скептически покачал головой. - Сколько было мальчику?

- Три года, - разлепил сухие губы Альбус, которому пришло в голову, что Иоланта Гриндевальд вполне могла обладать пророческим даром, как и ее сын. В конце концов, по страницам его биографии точно лились реки крови.

- В таком случае решение ее, с позволения сказать, лечащего врача отказаться от терапии, прибегнув вместо этого к сглаживанию симптомов опиоидами, кажется мне еще более не сообразным ситуации. Как будто он и вовсе не пытался ее вылечить.

- Вероятно, окончательное решение осталось за главой семьи, - предположил Альбус. - Я имел однажды неудовольствие с ним беседовать и готов поспорить, он и слышать не хотел слов, начинающихся на «псих..».

- Что ж, весьма прискорбно, - поджал губы Вудворт в крайнем неодобрении. - Отрицание существования душевных недугов, по моему опыту, куда более смертельно, нежели они сами. Но, возвращаясь-таки к твоему изначальному вопросу, теперь я склонен полагать еще более вероятным наличие у твоего подопечного психического расстройства. Подобное часто передается по наследству, а мать совершенно точно была нездорова.

- Значит… шизофрения? - сглотнул Альбус. Чего-то подобного он и боялся больше всего. Хоть это многое объясняло.

- Как один из наиболее вероятных диагнозов, - задумчиво кивнул Вудворт, вычерчивая тростью спирали на земле. - Конечно, это лишь моя теория, но я почти уверен, что под влиянием матери мальчик мог и сам поверить в свою “греховность”, и это стало отправной точкой развития спящей в нем болезни. А накопившаяся с годами вина, воздействие наркотиков и, возможно, повторная травматизация довершили остальное. И эти эпизоды из прошлого, которые он заново переживает в галлюцинациях, вероятно, являются моментами, когда он чувствовал себя наименее защищенным. Содержание бреда и психотических переживаний у пациентов с шизофренией часто отражает эмоциональные причины заболевания. Он зациклен на том, что его травмирует.

Весьма на то похоже.

- И что же делать? Какое обычно лечение?

Открыв было рот, Вудворт вдруг пристально посмотрел на Альбуса словно впервые с начала разговора:

- В насколько близких отношениях ты находишься с этим пациентом, Альбус? Ты никогда не говорил мне. Это твой друг? Родственник?

- Н-нет… - вопрос совершенно сбил того с толку. - Но я обязан ему и хочу помочь.

- Гм, - опершись на трость поудобнее, нахмурился Вудворт. - Что ж, тогда не буду тебя обнадеживать. Прогноз исключительно неблагоприятный**, особенно учитывая ущерб, нанесенный наркотиками. Рискну предположить, что со временем состояние даже ухудшится. Мне жаль, Альбус. Искренне жаль.

Не в силах встретить сочувствующий взгляд Вудворта, тот тупо глядел в сухую, изборожденную спиралями землю. Один элемент получившегося орнамента плавно перетекал в другой совсем как испытания, низвергающиеся на его голову. Сколького ему стоило решиться покончить с Гриндевальдом, прежде чем выяснилось, что тот спас его жизнь? На что он пошел, решившись спасти его в ответ, прежде чем Геллерт начал сходить с ума от ломки? С каким трудом справился с пожирающей его зависимостью - но лишь затем, чтобы себя сполна проявила душевная болезнь. Казалось, этому не будет конца.

- Могу я…, - прохрипев, прочистил горло Альбус. - Как-то облегчить его муки?

- До определенной степени, - прикинув, кивнул Вудворт. - Прежде всего старайся исключить травмирующие события. Никакой также критики, давления и видимого вмешательства в жизнь пациента. Он ни в коем случае не должен чувствовать себя запертым в клетке, в тупике, под тотальным контролем, - тут Альбус еле сдержал мрачный смешок. Ага, скажите это охране Нурменгарда. - Я также слышал о новой методике лечения медикаментозным сном. Кажется, с применением барбитуратов. Я пришлю тебе статью, если хочешь.

- Да, огромное спасибо, профессор. Вы мне очень помогли.

Вздохнув, Вудворт понимающе похлопал его по плечу:

- Куда там. Но и ты не вини себя. Как специалист заявляю, что ты сделал все, что было возможно. Дальше наука еще не продвинулась, и мы, увы, бессильны.

Не только наука, впервые в жизни Альбусу не смогла помочь и магия.

Может, некоторое действительно попросту невозможно.

“Как, например, возвращать людей с того света”, - предательски заметил внутренний голос.

***</p>Извилистыми дорожками, сливаясь одна в другую, по окну стекали крупные дождевые капли. Сменив теплый сентябрь и прохладный, но сухой октябрь, ноябрь ворвался в учебный год холодным ветром и нескончаемыми ливнями. Так что несмотря на то, что уроки на сегодня уже закончились, снаружи не было ни души. Никто не соревновался, откровенно мухлюя, в бросках гальки в Черное озеро, не играл в мяч во внутреннем дворе, не устраивал дуэль у кромки Запретного леса и не крался на тайное свидание у лодочного сарая. Все обитатели Хогвартса прятались сейчас в его толстых каменных стенах, коридоры и комнаты полнились ими как артерии кровью, и замок дышал. Дышал жизнью.

Отчего-то Альбус больше не чувствовал себя частью этого.