Глава 3 (1/2)

- Правда в том, что Идит Эткинд мертва уже много лет.

До Альбуса не сразу дошел смысл этих простых, в сущности, слов.

- Так она все-таки погибла в Париже, прыгнув в Сену? Или уже здесь, в Нью-Йорке?

- О, нет-нет, - печально вздохнул Брискин. - Идит умерла еще в детстве. Какое-то врожденное заболевание. Сгорела как спичка буквально за неделю.

- Я…, - признался совершенно растерянный Альбус, - не понимаю.

- Сейчас поймете, - слабо хмыкнул тот, прикрыв веки, а затем по его телу вдруг прошла рябь, и когда он вновь открыл глаза, на Альбуса смотрела уже женщина, красоту которой не смогли до конца стереть ни болезнь, ни пожилой возраст.

- Вы метаморф! - ахнул Альбус в озарении. - Вот почему Идит Эткинд не нашли. Вы просто сменили внешность!

- Точнее вернул себе свою, - изменившись обратно, кивнул Брискин, то есть Эткинд, и на его лице проступило облегчение человека, которому приходилось прятаться и скрываться всю свою жизнь. - Впервые за очень много лет. Знаете, в детстве я часто смешил сестру своими перевоплощениями, а когда после ее смерти отец начал сдавать, стал примерять на себя и облик Идит тоже. Чтобы как-то смягчить боль его утраты, понимаете? А со временем осознал, что мне и самому так будто… комфортнее. Я всегда любил притворяться кем-то другим, наряжаться, устраивая вместе с Идит небольшие домашние представления, но никогда не подозревал, что на самом деле только в те моменты и был собой... И когда, в конце концов, мы с отцом переехали в Петербург, и я целиком и полностью узурпировал облик покойной сестры. Там уже никто не смог бы узнать о подмене. Мы всем говорили, что умер я, его сын, так что повзрослевшая красавица Идит могла спокойно блистать на сцене столичных театров, купаясь в славе и внимании поклонников. Не знаю даже, для чего я старался больше, ради ее памяти или себя самого. Но так или иначе, а это были очень счастливые несколько лет. Честно говоря, со временем я почти позабыл свое настоящее лицо, почти поверил, что я - это она. А потом, - Эткинд облизал пересохшие губы дрожащим языком, - потом отец получил то богомерзкое задание от императора, и все покатилось к бесу. Мне пришлось бежать из страны, а его обвинили в государственной измене… Бедный мой отец. Он верил, что принесет своей стране величие, но когда узнал, что именно ищет, чем это грозит, решил унести эту тайну в могилу. И унес.

- Значит, Вы никогда не знали, где Дары Смерти? - предположил Альбус, чувствуя одновременно и радость, и легкое разочарование.

Эткинд обратил на его рассеянный, застилающийся воспоминаниями прошлого взгляд:

- И да, и нет. Видите ли, отец не мог покинуть пределы России, поэтому Палочку ему все же пришлось доверить мне. Но, что бы там не думали мракоборцы и все остальные, ничего не сказал об остальных Дарах. Мы разделили бремя знания, и в итоге план отца сработал - он погиб, защищая тайну Мантии и Камня, я же выполнил свое обещание и спрятал Палочку там, где никто не будет искать...

- Ну а что Вы сказали Гриндевальду? - не унимался Альбус, понимая, что это его последний шанс докопаться до сути. - Он не ушел бы просто так.

Геллерт вполне мог силой вырвать из Эткинда эти воспоминания и вряд ли стал бы тратить время на что, чтобы заставить умирающего забыть о своем визите. Но тогда бы Альбус сразу заметил вмешательство. А значит, обошлось без легилименции.

- Я сразу понял, что он не отступится, если не получит хоть что-то, поэтому отдал старый дневник отца, - Эткинд издал хриплый смешок. - Ложный след. Дневник зашифрован, так что Гриндевальду потребуется время, чтобы понять, что в нем нет ничего кроме сожалений отца о жизни, которую мы потеряли. А когда поймет, единственный человек, знающий местонахождение Бузинной палочки, будет уже мертв, - и его покрытая язвами грудь слабо затрепыхалась в беззвучном смехе.

- Не представляете, как приятно это слышать, - кивнул Альбус и, спохватившись, взволнованно поправил себя. - То есть, я имел в виду, что Гриндевальд остался ни с чем, а не то, что Вы умираете! Мне очень жаль, что я больше ничем не могу помочь.

- Вы уже помогли, - с трудом переведя дух, безмятежно улыбнулся Эткинд. Смех отнял последние его силы, его дыхание становилось все более поверхностным и слабым, а в воспаленных глазах что-то стремительно угасало. - Вы… хороший человек, Альбус. И если когда-нибудь Вам понадобится помощь… оружие, то навестите…

Альбусу пришлось наклониться, чтобы уловить его затихающий шепот.

А затем Эткинд затих уже навсегда.

***</p>Яркий свет бритвой резанул по глазам.

- Scheiße! - жмурясь, свирепо зашипел Геллерт на практически змеином наречии. Раздвинув плотные шторы, та открыла окна нараспашку, и в мрачную затхлость комнаты, разметав бумаги и сигаретные окурки на столе, ворвался сквозняк. - Винда! Какого хрена ты творишь?!

- А ты?! - напустилась та, инспектируя комнату как заправский надзиратель. Пустые бутылки покатились по полу, звякнув о каблуки ее туфель. - Заперся с этим дневником и безвылазно торчишь тут уже третьи сутки! Багров обеспокоен, и я тоже, - наткнувшись на опустевшую табакерку, в которой хранился вовсе не табак, Винда со злостью ее захлопнула, вздымив белое облачко. - Ты можешь выйти к людям хотя бы на полчаса? После того, что произошло в Стокгольме, им как никогда нужно твое ободрение.

- Да к черту их всех! Подождут, - раздраженно огрызнулся Геллерт, снова склоняясь над мелким почерком Эткинда, сощуривая пересохшие как поверхность солончаков глаза. Раскусить чертов шифр с нахрапа не вышло.

То-то Брискин отдал дневник так легко, упокой кто бы там ни было его душу.

Лишь спустя некоторое время, ощутив сверлящий взгляд на макушке, Геллерт понял, что Розье по-прежнему здесь. И ей определенно есть, что сказать.

- Ну что еще? - цыкнул он, не удостаивая ее взглядом.

- Ты так и не сказал, чем занят и почему это так важно, - та снова завела прежнюю пластинку, и ее громкий с нотками негодования голос бил в его распухшей, гудящей голове как молот о гонг. - И это после того, как пообещал мне, что у нас больше не будет секретов. В том числе и касаемо Дамблдора. Но я что-то не заметила в нем хоть каплю солидарности с нашими планами или симпатию к тебе! Мне скорее показалось, что он готов оторвать тебе голову. Каким образом ты собрался вербовать его, ума не приложу!

О своей пьяной эмоциональной исповеди насчет Альбуса Геллерт в последнее время жалел особенно сильно, но в тот момент близость и откровенность с Виндой казались такими естественными…

Ты что, необучаемый, Гриндевальд?

- Поверь, когда придет время, он добровольно к нам присоединится, - отрезал Геллерт, чувствуя, как внутри нарастает уже даже не раздражение, а ярость. Винда так ничего и не поняла.

- И когда же придет это время? - с издевкой поинтересовалась она. - До сих пор он учинял для нас столько препятствий, сколько мог, и настраивал массы против наших идей. И в Стокгольме, если ты не заметил, перевес был именно на стороне Дамблдора. Если б ты не пытался впечатлить его как какой-то школьник, а сосредоточился на речи, ты бы…

- Что это, мадемуазель Розье? - отрываясь-таки от дневника, недобро ухмыльнулся Геллерт, смахивая со лба поникшую, немытую прядь. - Неужели я слышу нотки ревности?

Она раздраженно закатила глаза.

- Я просто считаю, что ты слишком на нем зациклен. Никакая поддержка Дамблдора в будущем не стоит того, чтобы рисковать всем нашим предприятием сейчас. Да и что такого ценного вообще он может предложить?

- Альбус Дамблдор - величайший волшебник современности. И если ты не в состоянии понять, как важно заполучить его в свои союзники, мне больше нечего тебе сказать! - рявкнул Геллерт, моментально выходя из себя. - И раз я говорю, что он примкнет к нам, значит так оно и будет!

- Он никогда не присоединится к тебе, как же ты не понимаешь?! Он ненавидит и презирает тебя! Смирись уже, что не все тебя обожают, Гриндевальд! - она высокомерно повела плечом. - Не будь ребенком!

Вскочив на ноги, он устрашающе навис над ней, с силой прижав к столу, так что опрокинулась чернильница и на пол с дребезгом упал пустой бокал. Винду, впрочем, это нисколько не впечатлило. Не отклонившись ни на сантиметр, она продолжала сверлить его строгим учительским взглядом. Громко фыркнув сквозь стиснутые зубы, Геллерт подался вперед и сорвал поцелуй с ее скептически поджатых губ.

Винда отвесила ему такую пощечину, что клацнули зубы.

- Не смей затыкать мне рот, Гриндевальд! Тем более когда от тебя за милю несет перегаром.

Весело оскалившись, он немного отстранился, но руки, упершиеся в стол по обе стороны от ее талии, не убрал. Именно этим контрастом аристократического, почти королевского достоинства и практически звериного темперамента Винда ему и нравилась. Как нравилось ему и то, что она не гнушается применять силу. По крайней мере там, где он позволяет.

- Значит, хочешь, чтобы я подбодрил людей?

- Именно. Многих из их родных и друзей арестовали. Им нужно знать, что они не зря участвовали в митинге. И не ради книжицы, - она презрительно дернула подбородком в сторону наполовину свесившегося со стола дневника. - А ради продвижения наших идей. Мерлин! Мы так продвинулись за последние годы, и если все посыпется из-за твоего ребячества…

- Ребячества? Знала бы ты, что я пытаюсь найти!

- Но в том то и дело, Геллерт! - вскипела она. - Я НЕ знаю! И не понимаю, почему ты продолжаешь держать это в секрете даже от меня!

- Ну ладно! Ладно! - цыкнув, он сунул ей раскрытый дневник. - Вот, видишь? В этом дневнике зашифровано место, где хранится нужная мне вещь. Та, что позволит легко справиться с любым. В том числе с Альбусом Дамблдором, - многозначительно добавил он, протягивая ей также блокнот со своими наметками. - И, похоже, один я с шифром не справлюсь.

Окинув погнутые страницы заинтересованным взглядом, она хмыкнула:

- Ладно. Иди уже приведи себя в порядок.

Когда четверть часа спустя гладко выбритый и освежившийся он вернулся в кабинет, Винда была всецело поглощена бессмысленными на первый взгляд каракулями Эткинда. И, глядя на высеченный солнечными лучами профиль, на мягкие волны густых темных волос, убранных гребнями на затылке, на каплевидную коралловую сережку, мягко покачивающуюся в нежной мочке, всегда горьковато-сладкой на вкус от мелких капелек духов, он думал о том, как когда-то любил ее.

Красивая, смелая, чуткая - Винда Розье была само совершенство. Геллерт никогда не встречал волшебниц талантливее. Та же Коко, чьи способности он в свое время так высоко оценил (и чьи попытки отвоевать Винду обратно так и не увенчались успехом), не шла ни в какое сравнение. И суть была не только в магических способностях. Может, Винда не одержала бы победу в сотне дуэльных поединков подряд, но уж точно нашла бы другой способ выйти победительницей - запугав соперников, подкупив судей, отменив само соревнование, в конце концов. Она как никто другой - как он сам - умела добиваться своего, особенно и только если действовала во имя высшей цели. Но не умела обрести ее самостоятельно. Так что когда Геллерт поделился с ней концепцией Общего блага, бросив ту будто потрепанную карту сокровищ, Винда сохранила ее. Спрятала в тайниках души, бережно расправив и точно рассчитав координаты, позволила увлечь себя поиском неведомого клада и привести назад, к Геллерту.

Тем не менее, сперва их отношения были втиснуты в жесткие рамки делового сотрудничества, которые Винда ревностно отстаивала, да и сам Геллерт, ушедший на более глубокий чем прежде уровень провидений, не особенно стремился сломать. Розье по-прежнему находила Гриндевальда возмутительно-неподобающим, вопиюще-безответственным и невероятно нарциссичным, а потому решительно взялась исправлять не только его манифесты, но и его самого. И, яростно критикуя, наставляя и всячески воспитывая Геллерта, сама не заметила, как стала самым истовым защитником всех его недостатков.

И как сдалась его обаянию окончательно и бесповоротно.

Геллерт же, изначально видевший в мадемуазель Розье скорее портфель дипломата, пусть и очень ладно сшитый, вдруг осознал, что ее трепетная, почти отчаянная преданность и искреннее восхищение действуют на него как алкоголь, пролитый над открытым огнем. Давно, слишком давно он не плавился и не сходил с ума, не делил с кем-либо экстаз озарения. А Винда умела справиться с ревущим пламенем, но не загасить окончательно, а поддержать в ровном, контролируемом горении, и именно этого ему так не доставало. Став его любовницей, другом, советником и, обойдя даже Багрова, главным доверенным лицом, она казалась идеальной - прекрасной как свежее весеннее утро, рассудительной, влиятельной, богатой и, самое главное, бесконечно ему преданной. Большего нельзя было и желать! Фактически у Винды Розье имелся лишь один недостаток.

Она не была Альбусом Дамблдором.

И за это в скором времени Геллерт ее возненавидел.

- Ну, как успехи? - приобнимая сидящую Винду со спины, игриво шепнул он, проводя губами по бархатистой коже ее затылка с завитками темных волос.

- Сначала я решила, что текст в дневнике зашифрован с помощью простого буквенного сдвига. Но теперь мне кажется, что это шифр Виженера, так что для начала попытаюсь определить длину ключа, - задумчиво отозвалась та, водя кончиком волшебной палочки по жутковатого вида таблице из бесконечных строчек букв, меняющихся под действием ее магии. Ладони Геллерта тем временем спустились по ее плечам и, обвив талию, двинулись ниже, зарываясь в складки платья. - И ты, кстати, совсем не помогаешь.

- Очень жаль, - усмехнулся Геллерт, дразняще обводя языком забившуюся чаще жилку на ее шее. Его пальцы уже жадно скользнули за тонкий ажурный пояс ее чулок, погрузившись во влажный жар ее тела. - Ведь я так стараюсь.

Спустя несколько мгновений ее палочка замерла над одной из строк, а затем с губ Винды сорвался тихий, несдержанный полустон, и запрокинув голову ему на плечо, она подалась навстречу его опытным ласкам, требуя еще.

А позже, когда на его шее затянулся шелковый пояс ее платья и распущенные темные волосы красиво рассыпались по ее плечам и мягко колышащейся груди, ослепленным от оргазма сознанием Геллерт увидел мельком другой силуэт, вот тогда ему вновь показалось, что он любит ее.

И хоть он уже знал, что вскоре это наваждение пройдет, испелеленное очередной вспышкой раздражения, сейчас ему было хорошо.

Так хорошо, что он даже забыл о новом любовнике Дамблдора.

***</p>Соблазн был велик. Альбус покривил бы душой, сказав, что не вспоминает о Старшей палочке каждый день после поездки в Нью-Йорк. Не будь он связан со столькими людьми, не переживай он так сильно за Аберфорта, Федерико, Мартѝн, ее детей и своих студентов, с превеликим удовольствием забрал бы Бузинную палочку и тотчас вызвал Гриндевальда на дуэль. Но страх удерживал его. Страх не за себя, но за других, ибо ему не по силам защитить их всех, а возможные действия вожделеющего Дары Гриндевальда мог предугадать только сам Гриндевальд. Так что Альбус утешил себя мстительной мыслью, что ему одному известно местонахождение того, что Геллерт жаждет найти больше всего на свете. И никогда не найдет.

А в сентябре его жизнь вернулась в прежнее русло.

- Профессор Дамблдор!

Оторвавшись от одного из штрафных эссе, он поднял глаза, фокусируя взгляд на обеспокоенном мальчишеском лице:

- Да, мистер МакДугал?

Темой занятия было межфазное преобразование веществ, и трансфигурационный класс островками утопал в белом тумане, который третьекурсники старательно преобразовывали в воду, а ту - в лед. Каждая по отдельности трансформация была несложной и обычно преподавалась еще на первом курсе, но поочередное их исполнение давало более тонкое понимание природы магического преобразования, что Альбус считал крайне полезным. Возможно, именно благодаря наглядности выданного им задания почти у всех студентов уже после пары попыток вышло превратить лед, минуя жидкую фазу, сразу в пар, и в классе то и дело раздавались ликующие возгласы. Палочка юного Пола МакДугала, однако, лежала на парте подле миски с водой. Он явно засомневался, стоит ли вообще задавать вопрос, но все же спросил:

- А можно трансфигурировать сразу много воды?

- Это, конечно, зависит от мастерства волшебника и многих других факторов, - обходя учительский стол и присаживаясь на его краешек, кивнул Альбус, всегда горячо приветствуя студенческий интерес на своих занятиях. - Насколько много?

- Ну, например, - глянув вниз, на парту, протянул мальчик, делая вид, что раздумывает, - большую льдину. Или айсберг.