Часть 33 (2/2)

— Вот так точно?

В этот момент прорвался голос Анны в ухе:

— Камеры его зафиксировали у аэропорта. Загримированный, но он, программа опознала.

— Только по прямой, никаких кофе, туалетов, заправок? — спокойно продолжил Александр Христофорович, — Аэропорты там, вокзалы?

— Да что ты себе позволяешь?! — собеседник набросился с кулаками.

Картинка стала дерганой.

— Ну что за день сегодня, а?! — возмутился полковник. — Поехали, прыгунчик.

— Я вас поздравляю, хорошая работа. — Романов был явно доволен подчинёнными. — Только ваши рожи… Придётся провести проверку физподготовки. Не коситесь. Я понимаю, что двое против десяти, но вы спецотдел, как-никак. Вам зал нахрен дан?! Дальше, Наталья Александровна, возвращаетесь в санаторий, у Вас отпуск. Остальные работают. Корф и Бенкендорф, сдать отчёты и можно пока по домам. Алексей, что с радиацией?

— Всё в норме. Это я перестраховался.

— Хорошо. Вещи выбрасывать?

— Нет, всё хорошо. Нехорошо это было для Ракова: рак печени, да плюс малейшая доза радиации, а тут прямое попадание на больной орган, для него — верная смерть. Плюс перепад давления в связи со взлетом.

— Так, а из-за чего его? — уточнила Наташа. — Я всё самое интересное в лаборатории провела.

— Промышленный шпионаж. А Степан Алексеевич случайно узнал. — вздохнул Романов. — Все знали, что с его прямолинейностью он молчать не будет. Он же никому не говорил, что ему считаные недели остались. Ну, его и убрали.

— М-да, — протянула девушка. — обидно.

— Ладно, есть и хорошая новость: Алине Звонковой дали условное. — Николай Павлович смотрел на психолога.

Анна улыбнулась.

— И ещё. Я не говорил, а вы и не знаете, но было найдено тело Вадима Дубровина. Внутреннее расследование «смежников» показало, что это — суицид.

— Ну кто бы сомневался. — насмешливо хмыкнул Бенкендорф. — Ладно. Над Звонковой суд так быстро?

— Не смеши.

— Понял.

— Товарищ генерал, разрешите? — Наташа смотрела внимательно. Мужчина кивнул. — Корф — майор или капитан? И что с выговором товарища полковника.

— Ната-аш… — протянул Николай Павлович. — ну ты же офицер, сама всё понимаешь. Всё как и было. Это я для «ушей» говорил.

— Ясно.

— Всё, отчёты, и по домам. Вас ждут дома.

Корф отправился писать общий отчёт, так как психолог и эксперты свои отчёты ему уже отдали.

— Ань, можно тебя? На консультацию? — полковник был красный и очень смущённый.

— Конечно, идёмте ко мне. Там спокойно поговорим.

Александр Христофорович сидел на стуле как первоклашка, бордового цвета и начинал заикаться.

— Дядь Саш, только спокойно. Я не кусаюсь. И разговор сугубо конфиденциален.

Через час относительно спокойный полковник зашёл к Владимиру:

— Что у тебя? Долго ещё? Я домой хочу.

— Езжай, только Анюту забери с собой, мне нужно ещё время.

— Сколько?

— Час, минимум. Ещё же свой отчёт. Всё, езжай.

***

Александр Христофорович внимательно смотрел на дорогу, в лобовом стекле периодически видел машину, которая то появлялась, то удалялась. И не явный «хвост», скорее «попутчик». Ехал спокойно и молча, припарковался, помог выйти невестке. Заметил, что машины нет. Поднял голову, увидел жену в окне, покачал головой. Зашли в квартиру, где в коридоре их встретила Надежда Николаевна:

— Привет, в ванную и кушать. Всё тёплое. Я в комнате. Вова спит уже. Ракетку выбрали, я оплатила, спокойно! Тренировка понравилась. Пёсу выгулял. Всё, в душ.

— Володя дописывает и домой. До обеда мы завтра свободны. А какой сегодня день недели? — Анна стояла на пороге своей комнаты.

— Вторая половина воскресенья. Мы с Вовой погуляли, поэтому он отсыпается.

— Спасибо большое! Завтра школа, надо его собрать.

— Анечка, мы уже всё сделали. Иди ложись. Вова проснётся, покушает, выгуляет Бастера, почитает ещё. Ложись. — повторила Сычёва.

— Мама! — из комнаты выбежал сонный мальчик и обнял девушку.

— Привет, хороший мой.

— Привет. Идём спать, а?

Из ванной вышел Александр Христофорович, притянул к себе жену:

— Как вы? Я соскучился. Я не могу без вас.

— Мы — хорошо, в смысле самочувствия и поведения. Но без тебя — плохо. Скучаем. — в голосе, как ни старалась, зазвенели слёзы.

— Не плачь, Наденька, не надо. В среду всё узнаем, от этого будет зависеть, когда я заявление пишу. И буду только с вами. Приляг, я поем и к вам.

— Я с тобой. Посижу немного. — подняла голову и увидела след на шее и царапину на виске. — Это что такое?

— Ш-ш-ш, только не волнуйся. Ничего страшного. Выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Всё хорошо. Пришлось немного размяться. Наташка всё обработала. Всё хорошо.

— Что с гортанью? Дыхание как? Давление? — в глазах плескался страх.

— Всё отлично. Правда. Идём, вашего папу покормить бы, а? — состроил просительную физиономию. — О, а вот и Корф.

Владимир стянул кроссовки.

— Тоже дрался? — с упрёком уточнила Надя.

— Конструктивная беседа не их конёк, я честно хотел решить всё миром. Привет, мамуль, как ты? — поцеловал её в щеку.

— Всё хорошо. Наташа смотрела?

— Да. И льдом облепила, и я сам по свежим следам «Синякоффом» обработал. Не волнуйся. Не в первый же раз. Всё хорошо.

— Я накладываю.

— Мамуль, спасибо большое, но я пас. Я сейчас тут упаду. Я спать. Потом.

— Спокойной ночи.

— Угу.

После еды Надежда Николаевна внимательно осмотрела увечья супруга.

— С дыханием точно всё хорошо?

— Да, Солнышко моё родное, на волнуйся. Идём, ляжем. Я соскучился.

Александр Христофорович устроил на себе жену, обнял и гладил животик. Спать не хотелось. Мягкое дыхание любимой женщины слегка щекотало шею. Улыбнулся. Вот оно, счастья. Любимая женщина на плече.

— И какие такие мысли заставили улыбнуться моего мужа? — с ответной улыбкой поинтересовалась Надежда Николаевна.

— Мысли по имени Наденька. Какие планы на завтра?

— Никаких.

— Понял, посмотрим, как проснёмся. Только пожалуйста, не вскакивай ни свет, ни заря. Спи.

— Вскочить теперь не про меня. Я топаю медленно и тяжело, переваливаюсь, как утка, толстая и неуклюжая. Постоянно потею и воняю.

— Господи, Надюш, ну что за мысли, а? Ты — самая красивая. Правда. Очень аккуратная, ножки отекают от жары, в животике у тебя — наш маленький. Я тоже постоянно потею. И тоже воняю. Это от жары и духоты. Всё хорошо. — замолчал. По дыханию понял, что женщина успокоилась.- Надюш?

— Да, Шурик?

— Я люблю тебя. Всегда. Любой. Помни это, пожалуйста.

— И я тебя. Очень-очень. Очень не хочу отпускать тебя завтра на работу.

— Но надо. Потерпи чуть-чуть. Скоро я буду рядом с вами.

— Я буду очень стараться.

На следующий день Александр Христофорович вновь заметил за собой машину, обычный седан, попытка пробить номера не увенчалась успехом, номера были зарегистрированы на незнакомого ему человека, что вызвало страх. За жену и сына. За себя страшно не было давно.

В среду сходили на положенный осмотр:

— Что скажите, Слава? — Надя была совершенно спокойна.

— Всё хорошо. С Вами и плодом всё хорошо. Я вот что думаю, давайте Вы ко мне числа пятнадцатого ляжете, а? Похоже, я ошибся со сроком. Малыш явно появится на свет до конца октября. Сейчас опять на недельку, может, дня на три.

— Хорошо. Как скажете. Список необходимого?

— Вот. Так, что у нас папа? Документы…

Вышли из клиники, Надежда Николаевна видела, что в муже клокочет ярость.

— Шурик? Ну что такое? Всё же хорошо.

— Он ошибся со сроком?! Так это ты — медик, что-то понимаешь. А среднестатистический человек?! «Сюрприз» в купе со стрессом? Это не полезно! Врач, ё-моё, я ему, между прочим, если он не знает, могу объяснить, доверяю самое ценное!

— Шурик, всё, успокойся. Всё хорошо, мы обо всем узнали заранее. Список у нас, документы оформлены. И давай наш случай рассматривать, а не обобщать. И я тебе заранее всё сказала. Успокойся, я понимаю, что ты нервничаешь. Всё хорошо. — успокаивающе гладила мужа.

Ехали в машине домой, нужно было завезти Надю, «попутчика» не было.

— Заявление я пишу с девятого числа. Дальше разберёмся.

— Это рано, родной мой.

— Нормально. Я хочу побыть с вами.

— Мы только «за». Значит, ты до конца недели дорабатываешь и всё?

— Да. И с вами.

Вечером после работы едва полковник парковался у дома, как рядом с ним остановился Мерседес элит-класса.

Состоялся короткий разговор, после которого из окна вылетела и приземлилась у ног Александра Христофоровича кожаная папка и машина со свистом уехала. Бенкендорф сел на лавочку у дома. Папка валялась на земле. Надя, которая наблюдала за этой сценой из окна, набрала Катю и попросила пробить номер машины. Услыхав фамилию владельца, перебила девушку и попросила никому ничего не сообщать и удалить следы поиска этой информации. Слёзы покатились сами по себе. Быстро вытерла их. Продолжила ждать мужа. Понимала, что как минимум вечер будет сложным.

Бенкендорф поднял папку и зашёл домой. Надя встретила его как ни в чём не бывало, поцеловала в щеку и ощутила напряжение и нервную вибрацию. Александр Христофорович с трудом заставил себя раскрыть рот и спросить про самочувствие. Долго стоял под душем, но облегчения не почувствовал. После ужина заперся в свободной комнате и изучал содержимое папки, вспоминал прошлое, прокручивал разговор в голове. Жена его не трогала, слышала, как муж о чём-то говорил по телефону, потом собрался, заглянул к ней, предупредил, что отьедет ненадолго по делам и вернётся. Вернулся действительно через час, поел и вновь заперся в комнате.

Ближе к полуночи Бенкендорф вышел из дому и вернулся лишь под утро, зелёного цвета и пьяный в стельку.

— Это что такое?! — Владимир увидел, как полковник открыл дверь и держался за неё, иначе упадёт. Зайти не мог, по причине неудержания равновесия. Носками стянул обувь, ухватился за дверь пятой комнаты. — Ты охренел?! Немедленно в ванную! Тут девочки и дети?! Какого ты так напился?!

— …. …. …. …! — прозвучало в ответ.

— Не понял?! — Корф практически схватил дядю за грудки, как услышал тихий голос второй мамы:

— Не надо, сынок, не трогай его. Я сама. Шурик, давай в комнату зайдём, да? — ласково обратилась к мужу и попробовала подставить плечо, но парень не дал.

— Куда его?

— Давай сюда, дальше я сама. Для Романова у него обострение ранений. Такое действительно у Шурика бывает. Вопросов не вызовет.

— Мам, он же в дрова?! Ещё и с собой припер?! Охренел совсем?! — попробовал забрать бутылку, но женщина не дала.

— Не надо, Володя. Посади его на кровать и отдыхай. Не трогай моего мужа! — голос был размеренным, спокойным и властным. — Принеси, пожалуйста, бутылку воды, можно две. И какую-нибудь еду: бутерброды, печенье, что есть, чтобы закусить мог.

Корф повиновался.

— Если что — зови, я рядом. — вышел.

Александр Христофорович сполз с края дивана на пол. Так и сидел. Ноги на ширине плеч, руки голова и плечи безвольно опущены. Из карманов ветровки выпали пакетики «Алкозельцера» и бутылочка освежителя полости рта. Надя стянула с него куртку, повесила на стул, села на кровать и молча гладила голову мужа. Понимала всё, поэтому и не сердилась. Услыхав фамилию автовладельца, поняла, что это произойдет. Пока Александр отсутствовал, прочитала содержимое папки, но ничего нового для себя не нашла. Всё тоже, что она и так знала. И тем больнее — лишнее напоминание, подтверждение. В неприметном кармашке папки обнаружила конверт, прочла содержимое, содрогнулась и брезгливо отбросила листки в сторону, словно они все были в экскрементах. Долго мыла руки и извинялась перед сыном, поплакала. Поймала себя на мысли, что за время беременности плакала больше, чем за всю жизнь, и в основном (не считая сегодня) без повода. Шурик уже был дома, рядом. Плевать, что пьяный. Ему сейчас нужно расслабиться, пусть так. Но было же что-то ещё, что ему сказали из машины. Что и привело её любимого Шурика, человека, который не пьёт вообще, а уж тем более не напивается при малейшей возможности в ноль, в такой штопор. В основном, причину знала. Старая боль вернулась с новой силой. Старалась быть спокойной ради сына и Шурика. Ей было жаль любимого человека, но именно жалости он и не потерпит. Да и единственное, что ему сейчас нужно — не быть одному. Пусть молчит, пусть пьёт, но она будет рядом. Хорошо, что сейчас, а не когда маленький появился. Хотя, в пьяном состоянии муж не буйный, но всё равно. Как чувствовала, выспалась днём, ещё и думала, что будет делать ночью.

Корф занёс воду и еду, посмотрел вопросительно, но Надя отрицательно покачала головой и он, подняв выпавшее из карманов дяди, вышел.

Молчали оба. Сычёва перебирала волосы мужчины. Он был абсолютно потерянным и растерянным. Испуганным, маленьким, беззащитным мальчиком, в котором всё кровоточило. Как тогда. Знала, в этой ситуации нужно быть просто рядом. Чтобы он не ощущал одиночества.

Посмотрела на Александра и поняла, что он немного оклемался. Также молча придвинула тарелки с бутербродами, солёными огурцами и конфетами. Бутылка с водкой стояла рядом. Мужчина молчал. Было паршиво и стыдно. И, откровенно говоря, он понятия не имел, что делать. С одной стороны, он понимал, что нужно выпить похмелин, поесть, принять душ и лечь спать, а потом сутки вымаливать у любимой женщины прощения, ещё желательно хоть что-то объяснить, сейчас не время раскисать. С другой, было так хреново, разбередили старую, но в последнее время и без того напоминавшую о себе рану. И, впервые в жизни, захотелось напиться. Тарелка с бутербродами приблизилась вплотную. Послушно взял один, потом второй. Захрустел огурцом. В голове прояснялось.

— Прости. — произнёс вполголоса.

— Я всё понимаю. Если нужно — пожалуйста. Только дома. — мягко и грустно отозвалась Надя.

— Видела и читала?

— Да. Прости.

— Наоборот. Могу ничего не рассказывать. — прикрыл глаза, откинулся на диван. — Надюшка?

— Да, Шурик?

— Зачем я тебе, а?

В ответ тишина.

— Я же урод последний: ни имени, ни рода-племени, собственного сына своими руками на тот свет отправил, тебя бросил. Постоянно нет на тебя времени, всё бегу куда-то. Зачем тебе такой муж? Тебе нужен нормальный мужик, который будет относиться к тебе так, как ты этого заслуживаешь.

— Всё сказал? — холодно поинтересовалась Надежда Николаевна. — Протрезвеешь — поговорим, если захочешь. О чём вы на улице разговаривали? Там есть документы из дома престарелых…

— О-о, это самое интересное. Братишка мой сваливает, и приказал, — иронично-издевательски усмехнулся Бенкендорф, — оплачивать их пребывания там мне. Они же типа… — замолк, отвинтил крышку бутылки, понюхал, закрыл. Ощутил руки жены на голове и щеке. — Наденька … — жалобно простонал мужчина.

— Я тут, любимый, я с тобой, всегда с тобой.

— Не бросай меня, а? Я же сдохну без тебя.

Надя быстро вытерла ручейки слёз и продолжила гладить мужа со спины.

— Никогда. Я всегда с тобой. Только с тобой, я рядом, я люблю тебя. Иди ко мне, Шурик.

Отрицательно помотал головой, было стыдно.

— Хорошо.

Неуклюже сползла вниз, села рядом, животик не мешал, притянула голову Бенкендорфа к себе, целовала и гладила:

— Я с тобой, мой хороший, мой родной, мой самый любимый, мой единственный. Мой самый умный, самый сильный, самый смелый, самый лучший. Мой Шура, мой Шурик, мой Шурочка.

Сидели молча.

Спустя некоторое время Александр Христофорович встрепенулся, поднял голову, посмотрел трезвым взглядом на сидящую рядом жену.

— Наденька, Солнышко, тебе же нельзя так сидеть, Господи, девочка моя. Давай ляжем, хорошо? Фу, от меня разит, постараюсь не дышать, давай встанем и ты в комнату, а я приведу себя в порядок и к тебе. — помог Наде сесть на диван. Себе развел таблетки трезвости, залпом выпил.

— Только кофе не пей сейчас. Через время. Так, иди в душ, только не холодный, сердце береги. — подошла, поцеловала в щеку, прижалась на секунду, говорила мягко и нежно, вполголоса. — Я пока солянку нагрею. И спать. Не спорь. Потом поговорим, обязательно поговорим, любимый.

— Спасибо. Прости меня.

— О чём ты? Всё нормально. Главное, чтобы ты был в порядке. Всё, завтрак.

Вышла, по дороге умылась в ванной, потренировалась улыбаться перед зеркалом. В кухне обнаружила Владимира.

— Доброе утро, сынок, чего не спишь? — смогла улыбнуться Надя и поцеловала его.

— Доброе утро, мамуль. Девять утра. Вовку отвёз, на работу на десять. Как ты? Что случилось?

— Всё в порядке.

— Но Саша раньше никогда не пил … Охренел в конец?! Нашёл когда?!

— Успокойся. — властно. — Всё хорошо. Так надо было.

— Расскажешь? Давай я нагрею.

— Сядь! — Владимир впервые видел тётю такой - резкой, холодной и отстранённой. Понимал, что за мужа она сейчас, в прямом смысле, порвёт на флаги. — Саша захочет — расскажет сам. Я не могу. Могу только сказать, что за все наши тридцать четыре года я вижу его таким второй раз в жизни. Я очень прошу тебя, не трогай его. Ему очень плохо и очень больно. Не лезь, если я тебе нужна.

— Очень. Я понял, не буду. Что-то нужно?

— Нет. Официальная версия — воспалились раны. Хотя, так оно и есть. Всё. Иди к Ане, собирайся на работу.

Корф молча сел на диван рядом с девушкой.

— Ну что?

— Сашу не трогать. Ему очень плохо. Это если коротко.

— Я тебе это и говорила. Они сами разберутся.

— Я думал, она меня убьет.

— Нет, но я её понимаю. Это моя семья, моя территория. А тем более, что она в положении, в последний месяц это нормально. У неё сейчас так называемый «период гнездования», она «вкушает» семейную жизнь, может начать ремонт, создавать уют, а за мужа убить — это святое. Не вмешивайся. Надюша ясно очертила личные границы. Свои и их с дядь Сашей. Не переступай. И не вмешивайся, самое главное.

— Хорошо. Но я его никогда пьяным не видел, а тут так.

— Значит, что-то случилось. Но это дело Надюши. Она знает, что делать. Успокойся. Я готова, поехали?

— Да.

Тихо вышли из дома

Бенкендорф постоял под душем, немного освежился, прополоскал горло, тщательно вычистил зубы, выполоскал запах перегара, побрился. На кухне его ждал красиво накрытый стол, над тарелкой витал лёгкий пар, роскошный запах, на блюдечке лежал нарезанный хлеб.

— Надюша, … — тихо и жалобно простонал мужчина. — это сногсшибательно.

— Давай, поменяем местами обед и завтрак. Сейчас тебе это лучше всего. — мягко улыбнулась Надя.

— Родная моя, … это божественно вкусно. — проглотил за несколько минут. — Спасибо большое, Наденька. Я такого не заслужил. Теперь спать. Ты в первую очередь. — замолчал. — Можно я с вами?

— Шурик?! Что за ерунда?! Нужно! Всегда! Ты нам всегда нужен!

Умостилась на его плече, мягко гладила.

— Шурик?

— Да, Солнышко моё родное?

— Давай поспим, а потом обо всём поговорим. Обо всём. Я хочу всё знать. Не закрывайся. Я очень тебя люблю. И хочу знать всё. Ты — моё я.

Чуть сжал её плечи:

— Спасибо большое, что ты у меня есть. Что ты со мной. Это ты — моё я. — уткнулся носом в любимые волосы.

Так и заснули. Проснулись ближе к вечеру. Надя лежала тихонько и вспоминала тот день, когда увидела его впервые в жизни, потом, когда увидела его в таком же состоянии, как сегодня ночью. Только тогда это был совсем мальчишка.

В тот год утром, она, девушка практически семнадцати лет отроду, собиралась на свидание: заплела косу, на шее неуклюже и не с первого раза застегнула подаренную Александром в честь женского дня и с первой полноценной зарплаты серебряную цепочку, набросила пальто, схватила сумочку и вышла на улицу. Именно восьмого марта парень признался ей в своих чувствах, а она ему. На душе было хорошо и спокойно. Светило солнышко, было тепло и она добралась до места свидания быстро. На подходе к их лавочке увидела Сашу — сгорбленного, ссутулившегося, с опущеной головой, руки в замок. Вся фигура говорила о том, что ему хочется сейчас спрятаться, оказаться не здесь.

— Шурик? Что случилось? — бросилась к нему и села рядом на непрогретую скамейку, подложила сумочку.

В ответ тишина. Ощутила запах алкоголя. Начала гладить, но Александр вздрогнул и отстранился, поднял голову и в тот момент на неё смотрел не её любимый, чуть нагловатый, уверенный в себе, прошедший армию, а ныне стажёр в МВД, молодой человек, а побитая собака, которая сдерживается, чтобы не заскулить.

— Зачем?

— Мы договорились встретиться…. — растерянно проговорила Надя. — Что случилось? Расскажи мне, пожалуйста. — протянула руку, но он шарахнулся, как от прокаженной.

— Не прикасайся ко мне!

— Что случилось???

— Ты к каждому не-пойми-кому прикасаешься? Не лезь! И вообще, забудь! Забудь вчерашний день, забудь, что я говорил, забудь меня! Это, — кивнул на девичью шею, — можешь оставить себе! Прощай! — рывком встал, пошатнулся и неуклюже, нелепо, зашагал прочь.

Легко догнала, схватила за широкую ладонь, крепко сжала и повернула к себе.

— Да что с тобой?! Что за дурь?! Решил расстаться? Хорошо, только нормально мне всё объясни и разойдёмся, я слово не скажу. Но я имею право знать почему!

Бенкендорф резко дёрнул её на себя и вжал в себя, крепко, до боли. Надя ощутила его дрожь и сдерживаемые рыдания в груди. Отпустил. Но она обняла его сама и внимательно смотрела в глаза напротив.

— Я́ не могу тебя отпустить… — еле слышно прошептал парень, но был услышан.

— Шурик? Я с тобой. Чтобы не произошло, я с тобой. Поехали к нам на дачу, там всё расскажешь. У тебя же сегодня выходной?

— Поехали. Только надо продукты купить.

— Нам родители оставили. Они вчера там были.

В электричке ехали молча, Надя не отходила ни на шаг, крепко держа Саню за руку. В доме усадила в кресло, принесла бутерброды с ветчиной (деликатес по тем временам), огурцы-корнишоны и очень крепкий чай. Заставила съесть несколько бутербродов с чаем. На кухне поставила греться гречневый суп с грибами. Накормила парня. Поняла, что алкогольные пары выветрились и он вменяемый. В глазах стояли слёзы. Крепко обняла и ждала.

— Надюша?

— Я тут, я с тобой.

— Я вчера пришел домой… Мама с папой… Анна Юлиана и Христофор Иванович … были напряжены, она заплакана… Сказали, что нам надо поговорить… В общем, если коротко… — выпил весь чай, глубоко вдохнул. — Я не Александр Христофорович Бенкендорф, а не-пойми-кто. Я им не родной сын. Меня усыновили, когда мне был годик. До этого я жил в детдоме для малышей (Бенкендорф имеет в виду Дом Малютки, — авт.). Меня выбросили. — Надю передёрнуло от формулировок. — Оставили сразу, как родился. Оказался не нужен. А им — понадобился. Забрали к себе, отмыли заморыша, накормили, усыновили. Теперь решили рассказать правду. — замолчал. Продолжил с кривым оскалом вместо улыбки и жалобно вместо зло. — И то, только потому, что биологические родители захотели на меня посмотре́ть и познакомить с младшим братом. Эти решили меня подготовить. — Замолчал. — Теперь решение за тобой, нужен я тебе или нет. — помолчал, затянул фальшиво, — «Я был когда-то странной, игрушкой безымянной, к которой магазине, никто не подходил»…

— Тогда я — твой крокодил Гена. «И каждая дворняжка при встрече сразу лапу подаёт». Я с тобой. Всегда. Только, если то, что ты мне недавно сказал — актуально. — ответ прозвучал без запинки и без задержки.

— Ты уверена?

— Да. — в этом коротком слове было столько решимости, нежности, любви, что парень притих. — Шурик? Не говори так о родителях. Твои родители — это Анна Юлиана и Христофор Иванович. Они — твои мама и папа. И слава богу, что так сложилось. — Ласково гладила.

Парень свернулся калачиком, улёгся на Надюшины ноги, она накрыла его пледом и продолжила гладить.

— Я не знаю, что мне делать.

— А что ты до этого собирался? То и делать. Одно ты должен точно — жить. Счастливо. Тебе дан шанс жить счастливо, в семье, с родителями, которые тебя обожают, что тебе ещё нужно? Нет, может, я чего-то не понимаю?

— Ещё? Ещё мне нужна ты. Очень. — сел, вновь крепко прижал к себе и укрыл пледом.

— Что тебе делать?.. Что ты решил с этой встречей?

— Отказался. Я что, музейный экспонат? Отказались от меня, так и глазеть нечего, аривидерчи! Но мне дали время подумать. Но я не передумаю. Просто… А как меня вести с моими родителями? Вот что бы ты посоветовала?

Надя гордилась им в тот момент. И подбирала правильные слова, чтобы не обидеть. Да и разговоры по душам — не её конёк всё-таки.

— Что делать? Сказать родителям «спасибо». У тебя потрясающие родители. Спасибо за тёплые объятия и нежность. Они подарили жизнь дома, в любви, ласке, заботе, научили любить и ценить каждый её миг. Показывали её прелести и «придерживали на виражах». Мама работает мамой круглый год, без перерывов и выходных. Мама просыпалась ночью, чтобы натянуть одеяло тебе на плечи и поцеловать в лоб. Твоя одежда всегда была чистой, простыни свежими, кровать удобной, а дом — светлым и уютным.Твоя мама невероятно вкусно готовит. Спасибо, что просыпалась рано, чтоб накормить тебя завтраком перед садом и школой и сложить с собой. Спасибо за горячие обеды и ужины. Анна Юлиана научила тебя видеть в людях лучшее и показала, что капелька добра есть в каждом. Спасибо, что они любят тебя просто так. Даже тогда, когда ты ведёшь себя ужасно. Папа научил тебя выжигать по дереву. Они научили тебя ответственности. Ты выполняешь обещания, признаешь свои ошибки и работаешь над ними, задумываешься о том, как твои поступки повлияют на других людей. А это очень важно. Они всегда тебе прощают обидные слова, которые не воробьи. Хоть ты не специально и не со зла. Христофор Иванович научил тебя решать конфликты, стоять за себя и помогать тем, кто немножко слабее. Мама научила тебя манерам, показала как никогда не сдаваться, не опускать руки, не вешать нос. Благодаря маме и папе ты знаешь, что тебе можно делать что угодно, если это не причиняет вреда окружающим. Можно быть любым. Главное — оставаться собой. Они научили тебя терпению. Это очень важное качество. Родители отвечали на все твои «почему» и учили продолжать задавать вопросы до тех пор, пока ответ не был получен. Знания — лёгкий багаж, который не знаешь, когда пригодиться, но знаешь, что это случиться. Твоя мама не просто мама, она — самый лучший друг. Мама с папой подарили тебе прекрасное детство. Этот солнечный и тёплый островок радости, счастья, теплоты. Они научили тебя быть собой и знать, что это нормально.Твоя доброта — их бесценный дар. Спасибо, что не «воспитывали» тебя, а учили, дружили с тобой, были наставниками. Они дали тебе жизненные ориентиры. У тебя золотые руки и это заслуга твоего отца. — замолкла. — Хотя бы за это.

Тишина. Надя подумала, что Саша спит, но он зашевелился и тихо прошептал:

— Спасибо большое.

Тогда с родителями он помирился, всё было как прежде. От встречи отказался на отрез. Первое время после этого разговора, он молчал при встречах, глаза были насторожены. Она не сразу поняла, что он боится её ухода. А потом он сделал ей предложение, на которое она ответила согласием. И лишь в ЗАГСе, когда он услышал её ответ, из его глаз окончательно исчезли эта самая настороженность и страх потери. Ой, дура-а, а ведь своим отказом от его фамилии тогда ты его обидела, он ведь подумал, что ты не хочешь носить фамилию его приемных родителей. О, Господи… Вот уж о чём она никогда не думала, так это об этом. Анна Юлиана была и её второй мамой. Сашины родители — обрусевшие немцы, сохранившие традиции и изучающие родной язык. Со свекровью она мгновенно нашла общий язык, наверное ещё и потому, что обе женщины буквально обожали Шурика. Жаль, что через десять лет после их свадьбы его родители умерли — у обоих терминальная стадия рака. Ушли друг за другом, с разницей в девять дней. Надя, тогда уже военный хирург с именем и связями, подключала всех лучших онкологов, ответ был один. Потом решили не мучать родных осмотрами, лишь давали обезболивающие и старались скрасить последние дни. Через три дня после похорон отца их вызвали в генеральский кабинет, где не очень умный высокий чин неудачно пошутил в адрес Нади. Саша, и так будучи на взводе, услыхав это, со всей силы дал чину в морду. Такое не простили. Их отправили в одну из самых горячих точек на планете, где официально их не было. Точнее, отправили Сашу, а она со своим упрямством выбила себе туда же документы, благо военный хирург. Господи, как же она была счастлива увидеть его. В палатке, под палящим солнцем, загоревшего, заросшего, а самое главное — живого. Он не ожидал её увидеть. Сначала завис, потом представил подчинённым, когда остались на едине, ругался, приказывал, упрашивал, а в результате смирился и они прекрасно работали вместе. Как единый механизм. Что так и было. Это был единственный раз в жизни, когда она ослушалась мужа и начальника. Через месяц их вернули домой, помогли вечные драки наверху за обладание высокими постами. Коля Романов, тогда только майор, обратился к знакомому, который стал генералом, и их обоих вернули домой. И вот, спустя столько лет, эта история вновь напомнила о себе. А ведь Шурик явно вспоминал и Руслана, особенно первого сентября. Ему в очередной раз сделали больно.

Ощутила щекотку сына и шевеление мужа одновременно. Подняла голову, увидела, что Александр Христофорович не спит, взяла его руку и приложила к месту наибольшей активности крохи, с улыбкой наблюдала за его реакцией. За столько времени мужчина так и не привык к этим ощущениям и сейчас смотрел на Надю с благоговейным трепетом.

— Это немного щекотно, — прошептала предваряя вопрос. — не волнуйся.

— Даня уже возмущается моим поведением и отсутствием прогулки. Сейчас нужно покушать и выйти, хоть на полчаса. Вам необходимы долгие пешие прогулки.

— Шурик, перестань. Как ты?

— Спасибо большое, Наденька. Благодаря тебе — хорошо. Правда. Спасибо большое, что ты со мной. Без тебя я бы сдох давно.

— Перестань.

— У-у. Я знаю, что когда я чувствую себя подавленным, злым, уставшим и сбитым с толку, ты поддержишь и поймёшь. Спасибо большое за это. Спасибо, что ты со мной.

— За это не благодарят. Тем более, меня.

— Не надо. Спасибо. Давай покушаем и выйдем. Поговорим потом.

— Давай. Смотри по себе.

На поздний обед обнаружили запеканку и домашний зефир. Надя заглянула к Володе-маленькому, поговорила с ним, узнала про школу и оценки. Вместе с любимым человеком вышла на улицу. Шли медленно и тяжело.

— Надюшка, как ты, родная? Может посидим?

— Если ты не устал, то давай немного походим. Нам нужно размяться.

— Как скажешь, Солнышко моё родное. — придерживал бережно, но крепко.

— Шурик?

— Да, родная?

— Твоё решение отрицательное?

Помолчал.

— Да. — пауза. — Съездил, написал письменный отказ. Юридически они мне никто. Я у тебя редкий подонок. Прости, сынок, я больше не буду ругаться. Ты ночь совсем не спала? Это очень плохо. Господи, да за что же тебе это всё?!

Надежда Николаевна выразительно промолчала. Через час отправились домой, где обнаружили Владимира с Анной.

— Дядя Саша, у нас тишина, так что ты до понедельника свободен — приказ генерала Романова.

Надя расстроенно посмотрела на Бенкендорфа.

— Спасибо. А с понедельника ты за старшего, я в отпуске. Так, что не наломай дров и не пошли Романова. Надюш, кушать будете?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Всё, тогда мы у себя. Отдыхайте.

— Кушать вы будете, — хитро улыбнулась Анна, — Вовка сухие чебуреки приготовил.

Старшее поколение переглянулось, Александр Христофорович осторожно приобнимал жену, Надя держалась за его руку:

— И зачем ему курсы? Он и так уже готовит?

— Не знаю. Хочет — пусть ходит.

— Идём снимать пробу. — мягко улыбнулась тётя, хотя больше всего ей хотелось оказаться в объятьях мужа.

— Нет, — чуть строго и с робостью в глазах отозвался полковник. — ты сейчас приляжешь, а я всё принесу. Ковёр мы не запачкаем. — улыбнулся.

— Как скажешь, Шурик.

Бенкендорф принёс поднос с чаем, соком и чебуреками. Поставил на тумбочку и устроился рядом с любимой женщиной. Обнял.

— Ты читаешь мои мысли. Я не хотела есть со всеми. Спасибо большое.

— Это тебе спасибо. Что ты у меня есть. Чебуреки очень горячие и не жирные, на сухой сковороде готовил, чудик.

— Я действительно пока не хочу. А есть такой рецепт, да.

— Как ты себя чувствуешь?

— С тобой рядом — отлично. Всё хорошо, правда, не волнуйся.

— Сейчас покушаем и ляжешь спать. Вы ночь из-за меня не спали. — целовал животик.

— Перестань. Я с тобой, слышишь? Я всё понимаю. Я с тобой полностью согласна. Прости, я всё прочла. И я на твоей стороне.

— Спасибо большое, любимая. Прости. Этого больше не повторится. Всё закончилось.

Поели, поблагодарили младшего Корфа, выключили свет.

— Шурик, ты спишь?

— Нет, Надюнь. Что такое?

— Всё хорошо. — села рядом с мужем и взяла за руку, — Ты спросил у меня, зачем ты мне. Откровенно? На всю жизнь. Ты тот, благодаря кому я живу, как бы не пафосно это звучало. Без тебя это не жизнь, так, существование. Эти два года были форменным издевательством, ты для меня всё. Ты не просто мой любимый человек. Ты — мой друг, понимающий, как никто, принимающий, как нигде, переживающий, как родители переживают за своего ребёнка. Ты всегда смеёшься моим шуткам, обожая моё чувство юмора, страсть к сарказму и острый язык. Чувствуешь малейшие изменения в настроении и удивительным образом подстраиваешься под каждое, стараясь во всём меня поддержать и быть со мной на одной волне. У тебя болит за меня, наверное, даже больше, чем болит у меня самой. Ты — прекрасный человек, замечательный мужчина, невероятная, глубокая личность. Я многому научилась у тебя. Я горжусь тобой. Я доверяю тебе, как никому, я верю в нас, как никогда. Ради тебя я стараюсь быть лучше, чем я есть, чтобы ты мной, хм, гордился или чтобы тебе хотя бы не было за меня стыдно. Я хочу помогать тебе, выслушивать тебя, быть твоим, хочется верить, что надёжным, тылом. Я просто хочу, чтобы мы были вместе и всегда верили друг другу.

— И любили друг друга. — уложил Надю на спину, сам лежал на локте и внимательно смотрел на неё.

— Без этого мы не были бы вместе.

— Только не старайся быть лучше. Для меня ты идеальна, не смейся, я серьёзно. Я тобой горжусь. И это мне нужно стараться, чтобы не опорзорить тебя и соответствовать тебе. Знаешь, я тут одну вещь понял… С одной стороны, мне жизнь хорошо дала по морде, с другой, компенсировала это моими прекрасными родителями и тобой. Моим личным чудом, моим ангелом-хранителем, моей единственной любимой женщиной, моим смыслом жизни. Спасибо огромное, что тридцать четыре года назад ты выбрала меня, что вышла за меня замуж, прости за все мои выпады и задвиги. Это всё от страха за тебя. Потому что, как бы не звучало, я ведь не смогу без тебя. Знаем, плавали. Это пытка, а не жизнь. Жизнь только с тобой и сыном. Ты — моя надежда. — наклонился и поцеловал, не дав возможности ответить. — Надюша?

— Да, Шурик?

Склонился к её маленькому ушку:

— Я очень сильно тебя люблю. Не скрывай от меня ничего, пожалуйста.

— Я тоже очень люблю тебя. И я не скрываю.

— Я вижу.

— Честно? Мне страшно. Не знаю чего, но страшно.

— Боишься дня Х? — понимающе уточнил Александр Христофорович. В этот момент похвалил себя за разговор с невесткой.

— Да. Нет, не боли или ещё чего-то. Но страшно.

— Я буду рядом. Всё будет хорошо. Я в этом уверен. Хотя бы потому, что всё плохое с нами уже было. Всё будет хорошо. Врач — лучший, медперсонал тоже. Всё хорошо, родные мои, всё хорошо.

— Ты не передумал? Уверен?

— Да. — продолжил шутливо-серьезно, — Я что, зря выслушивал твоего Славика? — продолжил серьёзно, — Нет, если ты не хочешь, меня там не будет. Смотри по себе.

— Да не мой этот Славик! Не ревнуй! Я боюсь. Там есть моменты, которые я не смогу проконтролировать, это будет на тебе.

— Хорошо, как скажешь, любимая моя. Всё сделаю, как скажешь.

Заснули, но долго не проспали, потому что Наде начали сниться в кошмарах её два главных страха. Проснулась с тяжёлым дыханием, Бенкендорф тут же открыл глаза:

— Надюша? Что такое?

Жена залпом выпила стакан сока.

— В-всё хор-хорошо спи, Шурик, спи. — едва слышно всхлипнула.

Мужчина устроился рядом, молча поглаживал:

— Рассказывай. — полупросьба-полуприприказ. Внимательно выслушал. — Хорошо, я всё понял и запомнил. Всё будет хорошо. А теперь давай спать. Ты не спишь нормально двое суток! Тебе сейчас нужно набираться сил, последние дни остались.

— Я тебя своими соплями-слезами достала.

— Нет, Наденька, нет, Солнышко моё родное, нет. Ты не можешь меня достать. Я всё понимаю. Плачь, если нужно. Я рядом, я всё понимаю. Не держи в себе. Я люблю тебя. Ты у меня самая лучшая и самая любимая. Но и отдыхать нужно, нужно спать. Я рядом. — успокаивающе гладил любимую женщину и видел, что она засыпает. Улыбнулся и заснул сам.

***

Корф сидел в кабинете. Де́ла не было, но и пока в офисе генерал уйти было невозможно. Занялся уборкой, распихиванием документов по соответствующим папкам. Работа отвлекала от мыслей. Выпад Бенкендорфа не на шутку разозлила парня, а реакция на всё это Надюши сбила с толку. Аня пыталась ему что-то объяснить, но он слушал её вполуха. Дядя никогда не пил. За последнее время парень переосмыслил и пересмотрел и своё поведение и отношение к родным людям и их взаимоотношения тоже. Всё пытался понять, что у него, Владимира, с женой не так. Аня, вроде бы, всё та же Аня, но что-то не так. Единственное, к чему склонялся — отсутствие времени на них двоих, романтики, то о чём тётя и говорила уже. В связи с этим постоянно присматривался к Надюше с дядей Сашей, пытался понять, сравнить, сопоставить. Ничего не видел. Аня права, вторая мама чётко определила личные границы. Это обижало Корфа, ему казалось, что это не личные границы, а стена между ними двумя — ним и Надюшей. А он так не сможет. Ему нужно знать, ощущать, что Надя рядом. А она отстраняется, даёт понять, что есть что-то, чего ему знать не следует. Почему? Что он сделал не так? — вздрогнул, ощутив губы Анны на своих губах. Углубил поцелуй. Ощутил руки жены на своей шее и в волосах. Тихо рыкнул, одной рукой держал крепко, вскочил, закрыл кабинет изнутри, положил девушку на маленький диванчик и продолжил танец губ. Отстранились, когда в лёгких стало не хватать воздуха.

— Что за саботаж? — усмехнулся одними губами Корф.

— Выговор, товарищ майор? — хитро поинтересовалась Анна. — Зашла к тебе, а ты настолько не здесь, что пришлось разбудить.

— Хитро́.

— Зато действенно. — Села, поправила волосы и внимательно смотрела на мужа. — Что с тобой, любимый? Я же вижу. Расскажи. Я всё пойму.

— Всё отлично.

— Володь, не надо, не отгораживайся. Я рядом, если тебе нужна помощь. Давай попробуем понять, почему у тебя «всё отлично».

— Анют, всё, правда, хорошо. — встал, подошёл к окну.

— Я и говорю. У нас пока тихо?

— Да. Давай в соседнюю кафешку сходим? Сменим четыре стены.

— А можно?

— А почему нет? Телефон с нами.

— Идём, я только «за».

На улице девушка внимательно изучала Владимира. Понимала, но и говорить боялась. Боялась его реакции. Иногда парень был вспыльчив и груб. По глазам понимала, что он растерян и расстроен.

Сделали заказ, Корф положил руки на стол, о чём-то думал.

— Расскажи мне, что тебя расстроило и я постараюсь помочь. Я же вижу.

Владимир послушно всё рассказал.

— Ты серьёзно? Володь? Надюше сейчас не до нас банально. У неё на первом месте она сама и малыш. Не надо. Не отстраняйся от неё. Ты ей всё так же нужен. Но после появления маленького. Сейчас её мир — это она, малыш и дядя Саша, собственный муж. Мы для неё — тыл. И мы должны быть надёжным тылом.

— Но она ничего не рассказывает?!

— Для этого у неё есть собственный муж. Ты же ей тоже многое не рассказываешь из того, что рассказываешь мне. Это нормально. Она всегда рядом с тобой. Хотя бы потому, что без тебя она не может. Но в ситуации с дядей Сашей, она лучше знает, что это и что делать. Не заводись. Я понимаю тебя. Но не надо. Это их. Их семья, их мирок.

— Но он, по пьяни, мог упасть и раздавить Надюшу?! И что, сложно сказать, что это было?! «Не трогай, если я тебе нужна.» — классный ответ, ничего не скажешь.

— Володя, это Надю́шина ли́чная жизнь. Я понимаю, что ты волнуешься, переживаешь, но она лучше знает и своего мужа, и что е́й нужно.

Владимир молчал, но было понятно, что он не согласен с Анной.

— Любимый, перестань вмешиваться в Надину жизнь. Ты становишься токсичным, лезешь в личное пространство, навязываешь свои понятия и требования. Это только отпугнёт от тебя, Надюша ещё больше закроется. Она хрупкая, нежная, сильная, смелая, жёсткая, но у неё в первую очередь есть Саша. И это её семья, мы вторичны. Первичны — дядя Саша и маленький. Да, ты, мы, ей очень нужны, она очень тебя любит, но у неё своя территория, у нас своя. Ты же тоже не все ей рассказываешь и не хочешь, чтобы она всё знала, так и Надюша. Всё хорошо в меру. Она не стала тебя любить меньше, она очень тебя любит. Но сейчас, временно, сместились приоритеты и акценты. И Саша не сделает ничего ей во вред, это я точно знаю.

— Я, значит, токсичный и мешаю, а Саша, который от неё уже уходил, идеальный супруг получается. Не то, что я. — ехидно бросил Корф.

— Володя? Ты самый лучший.

— Ну-ну.

Анна вопросительно смотрела на мужа.

— Пока мы всё не проговорим, домой ты не пойдёшь. У Надюши счёт на дни, ей нервничать и волноваться категорически противопоказано. Ешь, потом поговорим. — сделала глоток свежевыжатого сока и приступила к обеду. За столом висело напряжённое молчание.

Существенное сменилось десертом, Анна сделала глубокий вдох и заговорила:

— Я знаю, что вы с Надюшей всю жизнь самые близкие люди. Но сейчас ты пытаешься подменит понятия и заменить собой всё, что есть в жизни Надюши. Пойми, она всегда с тобой. Ты для неё как был самым близким, самым родным и самым любимым человеком, так и остаёшься, тут ничего не изменилось. Она же сказала, что ты у неё «старшенький». Это действительно так. Ты же пытаешься заменить собой и её собственного сына, и мужа, и всех. Это не дело. Ты становишься от нее зависим. Надюша очень тебя любит, для неё ты действительно сын. Но ты сейчас, временно, я подчёркиваю, временно, должен вспомнить, что ты — её племянник. Пле-мян-ник. Сейчас всё внимание Надюши состредоточено на себе, своем самочувствии, своем сыне. На дяде Саше. Мы должны быть рядом. Но не вместо. Дядя Саша очень сильно любит Надюшу и никогда ничего не сделает ей по вред. То, что он ушёл от жены в свое время, ему болит до сих пор. Но он сделал выводы, всё обдумал, принял свои ошибки, поэтому он не сделает ничего во вред или в обиду Надюше. Мы не знаем, что произошло, что он пришёл пьяным. Но Надюша явно была к этому готова и знала, что делать. Тем более, что Саша контролировал свои действия, это ты решил его за шкирку потягать. Это их. Надя была спокойна. Не вмешивайся, это их, личное, дело. Пойми, однажды Надюша устанет метаться между вами всеми, а ещё Даня родится и будет забирать абсолютно всё её внимание, и что ты будешь делать? Истерики ей закатывать? Она устанет выбирать и уйдёт. В этот раз навсегда. Свой выбор в лице дяди Саши она сделала тридцать четыре года назад. Вдумайся, тридцать четыре. Столько, сколько тебе лет. Слышишь? Я по Надюше вижу, что когда однажды ей пришлось выбрать между всем миром и любовью, то, если выберет мир, то останется без любви, а если выберет любовь, то сможет завоевать весь мир. Она выбрала любовь. Любовь своего мужа, своих детей, своего племянника и нашу с Вовой. Именно в такой последовательности. Отпусти всё. Передай ответственность за Надю дяде Саше. Он знает, что делать и делает. Но неуютно, неполностью, потому что ты его сковываешь. Не надо. Не толкайся с Сашей за внимание и любовь Надюши. Она любит всех вас. Просто ты уже взрослый, у тебя своя семья. Она же не вмешивается в наши дела, не вмешивайся и ты. Будь рядом, это нужно и тебе и очень важно ей. Ваши отношения, ваша близость, ваше взаимопонимание, но не дави. Не дави.

Владимир молчал. Ковырял в блюдечке.

— Володь?

— Я тебя услышал.