-42- (1/2)

Из Храма моя жена вернулась в необычном настроении: будто решившейся на что-то. И хотя я был не настолько глуп, чтобы не понимать, на что именно, раздавшийся следующим вечером тихий стук в дверь кабинета застал меня врасплох.

— Входите, — я внутренне подобрался, как перед серьёзными переговорами.

— Я не отвлекаю? — Кристин, до сих пор не поборовшая пиетет перед занятиями светлейшего князя, замерла у входа.

— Нисколько, — уверил я и жестом предложил ей присесть на стул у чайного столика. — О чём вы хотели поговорить?

Кристин сделала два шага к стулу и вновь остановилась.

— О сегодняшнем дне, — со свойством краснеть во время разговоров на деликатные темы она тоже пока не могла совладать. — Первая Дева ведь говорила вам о... рекомендациях?

— Да, — ответил я и решил помочь застенчивой собеседнице: — Сегодня начало благоприятного периода?

Кристин быстро кивнула и, потупившись, едва ли не шёпотом спросила:

— Вы придёте?

— Если вы готовы. — Хотя иначе она не стояла бы здесь.

— Я готова, — Кристин мужественно подняла на меня взгляд.

— Хорошо, — мне самому было удивительно слышать, насколько естественно это прозвучало. — Я приду после того, как вы отошлёте камеристку.

— Х-хорошо, — эхом повторила жена. — Не буду вам мешать, — и она почти выбежала из кабинета. А я невидящим взглядом обвёл комнату, затем вытащил из стола чистый лист и каллиграфическим почерком написал: «Всякую беду встречай лицом к лицу и действуй, как велит тебе долг». Присыпал надпись песком, недолго полюбовался буквами и, встав с кресла, подошёл к камину. Лениво облизывавший поленья огонь радостно вспыхнул, получив подачку, а я не мигая смотрел, как золотистая кайма жадно сжирает бумагу. Наконец, от листа остался чёрный и хрупкий комок, и я вернулся за стол.

Всё, что у меня осталось — это долг. Хватит жалеть о прошедшем.

Я вышел из апартаментов Кристин чуть позже полуночи, оставив жену уютно спящей в гнезде из одеял. Во сне она улыбалась, отчего я чувствовал себя вдвойне предателем. Хотя, казалось бы, куда уж больше? Предал Рёна, предал её, предал себя — и всё ради блага страны. Какая чаша весов тяжелее, чьё счастье важней — троих или многих?

— Риторический вопрос, — пробормотал я, поднимаясь по винтовой лестнице на верхнюю площадку донжона.

«Но Кристин счастлива, — цинично заметил внутренний голос. — А вы с Рёном… С вами всё было ясно с самого начала».

Не отвечая, я зло толкнул вставшую на пути дверь и выбрался на башню. Лицо сразу же обжёг ледяной порыв ветра; от царившего здесь холода казалось, что в грудь заталкивается не воздух, а битое стекло. И тем не менее я подошёл к парапету и поднял глаза к острым кристалликам звёзд.

Я всё сделал правильно. Не о чем терзаться.

Лён рассыпавшихся по подушкам волос, трепет длинных чёрных ресниц, обвивающие шею нежные руки. Неуклюжий поцелуй в щёку и мой долгий, прочувствованный ответ. Сбившееся дыхание.

— Я всё сделал правильно.

Идеально ложащаяся в ладонь высокая грудь. Молочный шёлк кожи, тонкий стан, плавные изгибы бёдер.

— Не о чем терзаться.