-15- (1/2)

Возвращаясь в замок, мы пустили лошадей шагом. Ехали бок о бок и едва не задевая друг друга коленями, в чём была своеобразная волнительная прелесть. Я держал над нами невидимый купол, надёжно защищая от усиливающегося дождя, однако согласился на предложение Рёна переждать спустившийся ливень в небольшой рощице справа от дороги. Там, среди буков и пихт, обнаружился сделанный пастухами навес, под которым лежали несколько охапок лапника. Привязав коней и расстелив на ветках плащи, мы вполне неплохо устроились. Правда, когда я, собравшись с духом, попытался обнять Рёна, тот неожиданно заартачился:

— Геллерт, нет. Я должен иметь свободу движений, чтобы успеть защитить тебя.

— Защитить от кого? — фыркнул я. — Тут на несколько льё вокруг ни души, и потом, Керриан предупредит, если заметит постороннего.

— Кр-р-ра! — подтвердили откуда-то из кроны самого высокого бука.

Рён с сомнением прикусил щеку, однако всё же придвинулся ко мне, позволяя обнять себя со спины. Впрочем, меч он оставил под рукой — как завзятый наёмник.

— Расслабься, — я на самом деле не видел реальных причин для беспокойства. — Хочешь, накину на рощу морок?

— Не надо, — Рён и сам почувствовал, что перебарщивает. Немного помолчал и неохотно пояснил: — Это оттого что я волнуюсь.

— Понимаю, — я крепче прижал его к себе и, убеждая нас обоих, пробормотал в колючий затылок: — Всё хорошо.

Хотел ещё добавить «Я тебя люблю», но почему-то смутился. Впрочем, у меня был способ обойтись и без слов-посредников. Коснувшись Источника, я неосознанно задержал дыхание и открыл Рёну, что сейчас чувствую. Ответом мне стал тихий счастливый вздох и — я вздрогнул от неожиданности — неуклюжая попытка открыться навстречу. Всего на мгновение я ощутил не-своё трепетное, до донышка искреннее чувство, и тут же потерял концентрацию. Дверцы наших душ захлопнулись, но память о доверчиво льнущем беззащитном огоньке, таком не подходящем к образу уверенного в себе бойца, осталась со мной навсегда.

— Рён.

Я сжал его с такой силой, будто хотел навеки впаять в себя, однако тут же отпустил, почувствовав в напряжении тела желание освободиться. Не удерживаемый больше Рён повернулся ко мне и, глядя глаза в глаза, сказал:

— Я люблю тебя.

А потом с отчаянной смелостью прижался губами к губам.

Источник свидетель, сражаться каждый из нас умел гораздо лучше, чем целоваться. И всё равно такого шипучего, искристого восторга, такой запредельной нежности, трепета, сладости я не испытывал ещё никогда. Мы были миром, и мир был нами, и как жаль, что время неподвластно Искусству.

— Я тоже люблю тебя, — и буду любить до конца дней, сколько бы мне их ни выпало.

В ответной улыбке Рёна была вся красота влюблённой весны. А затем он вновь устроился у меня в объятиях — наконец успокоенный и расслабленный.

Шелестел в листве дождь, лошади переминались с ноги на ногу, пощипывая траву. Мы молчали уже давно, погружённые в себя и друг друга, как вдруг Рён тихо и с явной неуверенностью позвал:

— Гэл…

— Геллерт, — тут же строго поправил я.

Рён вывернул шею, чтобы посмотреть мне в лицо, не меняя позы.

— А, кстати. Почему ты так не любишь своё сокращённое имя?

Я скривился.

— Потому что это собачья кличка, а не имя.

— По-моему, ничего собачьего, — не согласился Рён. — И вообще, красиво.

— Ты просто не знаешь всю историю, — отмахнулся я и прикусил язык. Однако было поздно: в Рёне уже проснулось любопытство.

— Какую историю?

Пришлось рассказывать.

— Когда я только начал править, дядя Леопольд не упускал случая меня поддеть. Однажды он неостроумно назвал одну из своих гончих «Гэлом», о чём со смехом рассказал мне во время пира. Я, разумеется, посмеялся и поделился, что на замковой псарне тоже подрастает пёс по кличке «Лео». Предложил как-нибудь взять на охоту сразу обоих собак, но согласия почему-то не получил. Наоборот, дядя предпочёл замять тему, и позже я узнал, что его гончую переименовали в «Эла». Тем не менее осадок, как видишь, остался на годы.

— А что сталось с Лео? — заинтересовался Рён.

— А его никогда и не было. — О чём дяде так до сих пор и неизвестно.

Рён весело хохотнул и заметил:

— Всё-таки не зря мама Цилли говорила про твой врождённый талант правителя.

— Мерзкий характер, ты хотел сказать? — поправил я.

— И склонность к кокетству, — Рён нашёл и легонько сжал мои пальцы, давая понять, что в поддевке не было желания обидеть. Но я всё равно максимально высокомерно фыркнул у него над ухом и вернул разговор к началу:

— Так о чём ты собирался спросить до того, как отвлёкся на «Гэла»?

Рён слегка напрягся — я бы и не заметил, если бы не обнимал его.