-11- (2/2)
— Прошу прощения, монсеньор, — дежурно извинился Рён и добавил: — Только ты всё же не отмахивайся, ладно?
Далась ему эта служанка, зло подумал я. Тем не менее вечером, пока Рён проверял караулы, вызвал в кабинет кастеляна и расспросил того об обиженной мною горничной.
Девушку звали Лидия. Она была родом из глубокой провинции, служила в замке уже год и за всё это время не имела ни единого нарекания. В родной деревне у неё осталась мать-старушка, по которой Лидия очень скучала и которой каждый месяц отправляла бóльшую часть жалования. Выслушав этот короткий рассказ, я мысленно вздохнул над своими несдержанностью и дурной привычкой потакать Рёну, после чего распорядился:
— Поговорите с девушкой. Если она и её родительница захотят, пусть последняя переезжает в замок. Полагаю, здесь найдётся угол и подходящая работа для пожилой женщины.
Во взгляде, которым наградил меня кастелян, запросто читалось изумлённое «Неужели светлейший князь запал на простолюдинку?!», однако вслух он сдержанно ответил:
— Как прикажете, монсеньор.
— И потрудитесь сделать всё так, чтобы обошлось без сплетен, — продолжил я. — Это награда за безупречную службу, а не наказание.
Судя по виду кастеляна, с таким условием задача стала гораздо сложнее, отчего второе «Как прикажете, монсеньор» прозвучало с небольшой запинкой.
— Ступайте, — отпустил я его, полагая, что на этом инцидент наконец-то исчерпан. И ошибся.
Я увидел их спустя неделю после того случая. Всего лишь шёл по открытой галерее второго этажа и заметил на внутреннем дворе Рёна, стоящего возле верёвок с сохнущим бельём. В руках он держал большую плетёную корзину, в которую какая-то служанка укладывала сухие простыни. Ничего особенного, но я вдруг затормозил и, встав так, чтобы меня не было видно, присмотрелся повнимательнее.
Рён помогал Лидии, которая после истории с пятном при каждой встрече со мной не смела поднять глаза и разговаривала почти шёпотом. Однако сейчас она держалась абсолютно свободно и что-то бойко рассказывала собеседнику. А тот иногда вставлял ответные реплики — и по-весеннему улыбался. Так, как доселе улыбался только мне.
Ни разу прежде я не испытывал такого чувства. Оно, как яд с памятной учебной стрелы, растекалось от сердца по всему телу отравленными ручейками, и причиной его была вовсе не пасторальная сценка внизу. Просто я вдруг понял: однажды Рён, не связанный дворянскими принципами выбора невесты, встретит ту, которую полюбит и на которой женится по любви. Будет ей улыбаться, заботиться, поддерживать, и у них будут дети, и им он тоже станет отдавать часть себя, а я…
Я этого не хотел.
Он должен был оставаться моим: заботиться, дерзить, нарушать приказы, улыбаться, говорить нелицеприятную правду. Ему единственному я мог простить абсолютно всё, его единственного был согласен видеть рядом всегда.
Самый близкий для меня человек. Больше, чем любой кровный родственник. До самого последнего дня.
Лидия закончила снимать бельё, они с Рёном скрылись за дверью прачечной, а я всё стоял, будто прирос к камню галереи. Всерьёз напуганный открывшимся в моей душе и понятия не имеющий, что мне теперь делать.