Часть 43 (1/2)
Вместе с тканями торговец принёс украшения — в Мохенджо-Даро не делали особой разницы между мужскими и женскими бусами или браслетами, хотя среди серёг и заколок действительно было много таких, которые не постеснялась бы надеть только девушка.
Серьга, которую Динеш подарил Сандживу, была не из их числа. Тонкая и длинная, она, конечно, вряд ли подошла бы матросу или портовому грузчику, но Динеш не посчитал бы зазорным надеть такую сам и не удивился бы, увидев её на ком-то из царевичей.
Насколько понимал это Санджив, он не знал, и от того беспокоился, как будет воспринят его подарок.
Но сейчас, когда дело дошло до выбора всего необходимого для жизни во дворце, он напрочь забыл о сомнениях и легко и непринуждённо отобрал с десяток бус и ожерелий, которые особенно хорошо смотрелись на полуобнажённом мужском теле. Себе Динеш не взял ничего — ему вполне хватало трофейных находок.
Следующим появился мастер, который должен был помочь Сандживу надеть серьгу. Наблюдать за происходящим Динеш не стал, оставил их наедине, а сам вышел в сад, и пока делалось дело, в задумчивости наблюдал как колышется листва вдалеке.
Динеш думал о том, насколько можно верить Ниле. Но ещё и о том, что будет делать, если Нила действительно найдёт способ снять печать.
Ему было хорошо, когда Санджив находился рядом. Так хорошо ему не было с раннего детства, когда его разлучили с матерью и отцом. И Динеш ужасно не хотел возвращаться к той обыденной реальности, в которой он всегда был беспросветно одинок.
Он мог надеяться, что, если печати не станет, Санджив всё равно останется с ним. И сейчас готов был делать всё возможное для того, чтобы тот предпочёл его общество свободе. Но в глубине души шенапати прекрасно знал, что если бы у него была возможность навсегда покинуть этот дворец со всей его роскошью, он сделал бы это мгновенно и бесповоротно. И знал также, что не имеет права удерживать здесь другого человека, который так же, как он, всю жизнь мог только мечтать о свободе.
Если в первые дни их знакомства Динеш был уверен, что силой и властью заставит Санджива быть его рабом, то теперь, зная о собственных намерениях избавить его от рабства, мог только надеяться привязать его к себе другими, более надёжными узами.
Наконец мастер покинул его покои и, поклонившись, удалился в глубь сада. А Динеш вошёл внутрь и внимательно осмотрел стоявшего перед ним Санджива, заглядывая слева и справа, интуитивно опасаясь, что мастер мог сделать лишнего.
Сандживу при виде этого беспокойства вдруг стало смешно.
— Динеш, ты полагаешь меня настолько слабым и глупым, чтобы я позволил каждому слуге во дворце творить с собой непотребные вещи?
— Я должен убедиться, — спокойно заявил шенапати, рассудок которого в отношении этого конкретного пленника всё более сдавал. Наконец, удостоверившись, что всё в порядке, он отошёл к сундуку на котором были разложены приобретённые ткани и ожерелья. Выбрал несколько особенно ему приглянувшихся и принялся одно за другим укладывать Сандживу на грудь.
Санджив с самого утра был полуобнажён, кроме шаровар на нём не было ничего, так что эффект получался как раз такой, которого Динеш добивался. Если одна единственная серьга делала его изящным и утончённым на вид, то такое обилие украшений действительно начинало отдавать атмосферой гаремных утех. Но чем больше Динеш думал об этом, тем сильнее его возбуждало то, что он видел, пока, в конце концов, Санджив под его давлением не оказался на кровати, а Динеш не навис над ним, опираясь руками о простыни по обе стороны от его плеч и с наслаждением разглядывая дело своих рук. Свидетельства его возбуждения многозначительно упирались Сандживу в бедро.
— Всё-таки ты любишь гаремных мальчиков… — прошептал Санджив, однозначно интерпретировавший эту фантазию господина.
— Я люблю тебя, — отрезал Динеш. И пока ошарашенный Санджив пытался понять, всерьёз ли были сказаны эти слова, шенапати принялся вовсю его целовать.
Начав с губ, он довольно быстро перебрался к груди и, иногда задевая языком бусины, так что те начинали перекатываться по обнажённой коже, принялся ласкать его соски.
Санджив застонал, распалённый этой острой, но в то же время слишком невинной лаской. Подался бёдрам навстречу, норовя своим возбуждением в ответ прижаться к телу шенапати.
Динеш не стал ему препятствовать, но сам спустился ниже, снова прерывая такое желанное трение. Нежными поцелуями начертил замысловатый узор на плоском животе. Нырнул ещё ниже и одним глубоким сильным движением вобрал в рот напряжённый член.
Санджив испустил шумное: «Ах…»
Динеш уже делал это для него, но Санджив неизменно терялся, когда подобное происходило. Это он должен был ласкать Динеша во всех доступных местах, а не наоборот. И в то же время, тягучее наслаждение, охватывавшее его в такие мгновения, было слишком сильным, чтобы возражать.
Медленно Динеш продолжал свою изысканную ласку, заставляя Санджива прогибаться в его руках и стонать от наслаждения. Свободные шаровары не мешали ему воплощать в жизнь свои желания, а бёдра Санджива почти сразу же сами собой разошлись в стороны, давая лучший доступ ко всему вожделенному.
Пальцы Динеша ненароком прошлись по краям входа, быстро скользнули внутрь, заставляя дыхание Динеша сбиться, окончательно потеряв ритм. Задвигались внутри, давая Динешу насладиться своей властью, а Санджива заставляя полностью утонуть в объявших его с двух сторон ощущениях. Динеш чувствовал, как тело невольника начинает покачиваться в ответ, насаживаясь сильней, и, не затягивая игру, пересел на колени. Придвинув раскрытое тело любовника ближе к своим бёдрам, он вошёл и принялся вбиваться в него сильными и неторопливыми, глубокими толчками. Он видел, что Санджив уже вовсе не контролирует свои движения, его наполовину обнажённое тело оказалось безвольно распластано перед Динешем, и только пальцы время от времени, в моменты особенно глубоких проникновений, принимались комкать сбившиеся простыни.
Динеш не торопился, наслаждаясь каждым мгновением, одной рукой придерживая Санджива за поясницу, другой он ласкал то его член, то живот и грудь. Иногда принимался поигрывать с бусами, перекатывая их и дразня распалённые соски.
Наконец, насытившись ласками и близостью, подхватил Санджива двумя руками за спину и усадил себе на колени. Придерживая так, принялся целовать — жадно, и всё-таки неторопливо, как человек, который наслаждается тем, что принадлежит ему по праву.