Глава 2 (1/2)

Дворец махараджи состоял из множества дворов, разделённых между собой золотыми воротами.

Тот двор, в котором держали Санджива до часа наказания, находился на самой окраине комплекса. Последние сутки он просидел с руками, заведёнными высоко за голову. Верёвки крепили их к металлическому кольцу, вбитому так, чтобы пленник не мог ни встать в полный рост, ни опуститься на землю до конца.

Санджив убеждал себя, что ему всё равно. Он закрывал глаза, пытался погрузиться в медитацию… Палящее солнце мешало, а когда ему, наконец, удалось покинуть тело, стражники вздёрнули его на ноги и коротко передали приказ царя.

Ноги не слушались, когда Санджив вставал. Он умел отстраняться от боли, но не мог одолеть страх: кара, назначенная ему, была по-язычески дикой, и Санджив молился, чтобы ему не дали дожить до утра.

Вначале пальцы его должны были размять в раскалённых щипцах, и Санджив понимал, что потом, лишившийся рук, он уже не будет нужен никому. Затем его, распятого, собирались подставить жеребцу.

Стражники пересмеиваясь обсуждали подробности экзекуции, из чего следовало, что весь дворец будет рад понаблюдать, как превратится в кровавые ошмётки неугодившее махарадже мясцо.

Ступая обнажёнными ногами по плитам, раскалённым дневным солнцем, Санджив старался держать голову так, чтобы волосы падали на лицо, и то и дело стрелял глазами по сторонам.

Он не питал тщетной надежды на побег. Но он знал, что другого выхода у него нет. Или сбежать — или превратиться в калеку, в груду мяса, которая не сможет ни сопротивляться, ни убить самого себя.

Именно в такое мгновение, когда его проводили сквозь один из дворов, Санджив бросил быстрый взгляд на фонтан, чьи струи сбегали по стене — а вместо этого увидел двоих, устроившихся на подушках. Женщину и мужчину, с одинаковыми чёрными волосами. У женщины было круглое лицо, украшенное сурьмой, но Санджив почти не заметил её. Другой, более хрупкий, с точёным лицом и небрежными косами волос, рассыпавшихся по плечам, смотрел на него чёрными усталыми глазами.

Дома, там, откуда пришёл Санджив, чёрные глаза считали глазами ночных духов. Они затягивали в себя, лишали контроля. И этот, сидевший перед ним, был лучшим из возможных представителей народа теней.

Тычок под рёбра заставил Санджива сделать очередной шаг, и он поспешно ступил вперёд.

На губах заиграла улыбка. Красивое лицо с тонким чувственным носом и бледно-розовыми губами всё ещё стояло перед его мысленным взором. Санджив подумал, что видя его перед собой, умереть будет легко.

— И куда мы так спешим? — Маэндра перехватил Динеша, едва тот пересёк очередные ворота. Фигура пленника давно исчезла вдалеке, но Динеш следовал по пятам, будто привязанный, сам до конца не зная, что станет делать, когда догонит его.

Динеш не ответил другу. Не нашёл слов. Только посмотрел на Маэндру обречённо, послал ещё один взгляд вдогонку.

Динеш снова двинулся вперёд — и Маэндра пошёл за ним.

Несколько дворов, в которых постепенно начинали собираться гости, они миновали в молчании. От Маэндры не укрылся больной взгляд Динеша, устремлённый вперёд. Его приятель был не из тех, кто легко терял голову. На памяти Маэндры такое случалось всего дважды: раз из-за арабского жеребца и раз из-за трофейного меча.

— Я его хочу! — выдохнул Динеш, подтверждая самые опасные подозрения спутника. Он ткнул вперёд, и Маэндра присвистнул, проследив направление его пальца. Там, в центральном дворе, как раз начиналась экзекуция: пленника подвели к колодкам и теперь фиксировали руки.

— Динеш, а ты уверен, что не одержим? — поинтересовался Маэндра. Особой религиозностью он не страдал, но для порядка должен был спросить. И тут же, поясняя свою мысль, продолжил. — Это демон-пустынник. Он проник во дворец и пытался выкрасть дочь махараджи.

— Демон-пустынник, — эхом откликнулся Динеш, наблюдая, как прогибается загорелая спина. Борьба у колодок была почти незаметна, и только потому, что Динеш всё своё внимание направил на приговорённого, он смог различить с какими усилиями и тихим шипением загибают его руки в пазы.

— Ему сейчас расплющат пальцы, а потом подложат под коня, — Маэндра хрустнул неведомо откуда взявшимся яблоком и принялся жевать. — У махараджи много обученных рабов. Уверен, ты найдёшь себе кого-нибудь ещё.

Динеш бросил на спутника один короткий взгляд и снова уставился на лобное место.

— Я не хочу, чтобы ему портили руки, — заявил он.

Маэндра приподнял бровь.

— Махараджа будет присутствовать на расправе?

Ответ не потребовался. Стражники наконец справились со своей задачей, и тут же золочёные ворота по другую сторону двора открылись. Шестеро крупных рабов внесли носилки, на которых восседал солнцеподобный махараджа. Волосы его были тщательно заплетены во множество косиц, как и у Динеша. Лицо выбелено и нарумянено так, что не различить черты.

В одно мгновение все, включая Маэндру, упали ниц. Только двое остались стоять.

Санджив — потому, что колодки не давали ему шевельнуться.

Динеш — потому, что у него в этот вечер было плохо с головой.

Вместо того, чтобы рухнуть на колени, он сделал два быстрых шага вперёд, и только оказавшись так близко к солнцеподобному, что мог коснуться рукой подола его одеяния, рухнул ниц.

Махараджа с сомнением смотрел на своего победоносного, но зарвавшегося раба. «Попрекнуть непослушанием или промолчать?» — думал он. Потому что этот самый зарвавшийся раб был весьма популярен среди солдат. А именно на солдатах держалась его, махараджи, власть.

Прикинув, махараджа решил смилостивиться и, заплетя витиеватую формулу из титулов-приветствий, закончил:

— … ты что-то хочешь у меня попросить?

Динеш приподнял голову с земли и покосился на приговорённого.

— Я принёс тебе в дар восточные земли, — произнёс он. — Мне говорили, что и я сегодня смогу рассчитывать на дары.

Махараджа уселся поудобнее. Раджа Динеш, конечно, не должен был просить сам. Но махараджа, в самом деле, собирался его наградить. К тому же, тот продолжил:

— Смиренно прошу твоей милости, махараджа. Молю, подари мне этого раба.

Махараджа заледенел.

Покосился на пленника.

Снова опустил взгляд на своего полководца.

— Этого? — уточнил он.

— Да, мой солнцеподобный господин.

Махараджа молчал.

Маэндра в своём углу двора шёпотом поминал имена всех демонов, которых знал. По его прикидкам, сейчас должно было произойти одно из двух: или Динеша должны были подвесить в колодки рядом с рабом, тогда ему, Маэндре, пришлось бы его выручать, и его, скорее всего, подвесили бы третьим в ряду ещё до наступления темноты; либо махараджа должен был рассмеяться и…

— Этот пустынник должен сегодня заплатить за свои грязные дела, — равнодушно озвучил царь. — На что тебе этот раб, мой верный раджа? Одного я тебе уже подарил. Выбирай ещё любых. Невольниц тоже можешь брать.

— Хочу. Этого. Раба.

Твёрдо повторил Динеш.

Внезапно глаза Маэндры встретились с глазами махараджи, и Маэндра понял, что тому смешно. Но смех этот выглядел как-то нехорошо.

— Хочешь этого раба, — повторил махараджа. Смешно ему было потому, что он в одно мгновение отчётливо представил, как много мог бы попросить полководец только что вернувшийся с победой с восточных берегов. Динеш мог бы оторвать себе добрую четверть завоёванных земель, да ещё по древнему праву мог сам выбирать, какой участок возьмёт. — Что ж, если такова будет твоя награда за победу… — он сделал паузу, — и если вначале сумеешь доказать, что совладаешь с ним.

Махараджа откинулся назад и теперь испытующе смотрел на Динеша.

Динеш понял, чего от него хотят.

Он оглянулся на свою добычу. Тот смотрел с горечью и злостью, то и дело сжимая кулаки. «Кулаки, которые завтра он уже не сожмёт», — напомнил себе Динеш.

У Динеша было немного людей, которые ему небезразличны. И он не любил причинять им боль — кто бы что ни говорил.

Глядя в серые глаза приговорённого, Динеш отчётливо понимал, что если сейчас возьмёт в руки плеть и нанесёт удар — тот его не простит.

«А если не возьму — его отдадут коню».

Динеш встал и коснулся арапника, висевшего у пояса.