Глава 7. "Ты так выросла" (1/2)

Прозрачные пуговицы вдавливаются в петли бирюзовой блузки, и Ира сдувает с лица надоедливую прядь, снова забирая волосы за уши. Она хватает юбку-карандаш, быстро надевает ее на себя, застегивая сзади молнию, и поднимает с пола туфли.

Они всегда одеваются молча.

Возможно, какой-то частью сознания — еще здравой, не коснувшейся греха — Кузнецова и понимает, что за пиздец творит. Какую, блять, кашу она заварила. Или не понимает. Мысли читать еще никто не научился.

Ирине порой кажется, что у нее крыша на этой почве едет. Неудивительно. Началось все со снежка, а теперь на нее с горы мчит на библейской, блять, скорости огромный ледяной снежный ком, который, достигнув точки назначения, задавит ее насмерть, без вариантов.

Телефон на столе два раза бзыкает, и Кузнецова реагирует на это почти с упоением, отмечая, что ей больше не придется стараться придумать очередную отговорку, чтобы уйти. Девушка смотрит на экран.

Оксана (15:57): Знаю, что у тебя обед, но можешь приехать? Поговорить надо срочно.

Девушка облизывает искусанные, покрасневшие от пошлых поцелуев губы, и в горле у нее встает ком. Так себе формулировка просьбы. Так себе, блять.

Заебательский день. Он определенно вошел в список самых хуевых за последнее время.

Сначала она узнает, что ее давняя подруга не просто разводится, а отказывается от дочери, затем понимает, что разводится она не просто с кем-то, а с этим, блять, Арсением. С тем самым Поповым, с которым Шастун проводит времени теперь больше, чем с Ириной.

Даже грязный секс с отличным оргазмом положения не спас, учитывая обстоятельства, которые за ним последовали. Блять. Ирина терять контроль не хочет, но сама не понимает, что уже теряет его.

Кузнецова идет к двери, на ходу печатая подруге, что приедет.

— Хэй, зайчик, — подает голос парень, накидывая на плечи рубашку. — А поцеловать на прощание?

Палец Кузнецовой замирает над «Отправить», она на мгновение смотрит на мужчину, а затем взгляд снова опускается в телефон и останавливается на имени адресата. И ей впервые не по себе.

— Зай? — снова зовет парень.

— Дверь за собой закрой, когда уходить будешь, скоро Добровольский придет, — не глядя на него, произносит Ира, опуская ладонь на ручку двери. — У меня встреча.

— Что за встреча? — тут же напрягается он, хмуря брови, но Кузнецова выходит из офиса, игнорируя вопрос. — У тебя же обед!

Ответом служит хлопок двери, и парень остается в офисе Утяшевой один, а его единственной компанией становится гнетущая тишина. Он агрессивно застегивает на рубашке пуговицы, хватает со спинки стула пиджак и, тряхнув им, накидывает его на плечо, после чего берет телефон и набирает заученный давным давно номер.

Пара гудков, затем еще. И еще. Но в итоге она берет трубку.

— Что? — раздраженно выдыхает Ира, и по внешним звукам понятно, что девушка уже завела машину.

— Что за встреча? — без прелюдий спрашивает он.

— Какое тебе дело? — вопросом на вопрос отстреливается Кузнецова. — Мы просто трахаемся, жене своей контроль обеспечивай.

— Блять, вот только не начинай, окей? Мы с тобой в одной лодке.

Какое-то время Ира молчит, и парень понимает, что что-то реально не так, потому что ни о какой морали они оба не думали все это время, а сейчас у Кузнецовой каким-то, блять, волшебным образом проснулась совесть, которой, казалось бы, у нее никогда не было вовсе.

Девушка держит телефон возле уха, а сама мониторит невидящим взглядом перед собой дорогу, цепко хватаясь второй рукой за обод руля. Что-то в ней определенно трещит по швам, и она не может понять, что именно. Заварила она страшный пиздец и только сейчас, кажется, начинает понимать, что именно сделала.

— Да похуй мне, — наконец выдает она, сжимая до побелевших костяшек пальцев телефон. — Однажды они узнают, и всему настанет тотальный пиздец…

— Да что с тобой, блять, такое? — не понимает парень, хмуря брови. — Ты ни разу не говорила об этом, какого хуя сейчас делаешь? Нормально же все было.

И Ира вдруг понимает: ненормально. И Ира вдруг понимает: блять, это же полнейший пиздец. И Ира вдруг понимает: она не просто так написала, она все узнала.

— Нахуй всё, Леш, нахуй! — переключив передачу, мчит на мигающий желтый Кузнецова, затем слышит истошный вопль клаксонов машин, но успевает проскочить и сбрасывает звонок, бросая телефон на пассажирское сиденье.

Леша злится. Нет, не просто злится. Он в бешенстве. Кузнецова принадлежит ему уже как три с лишним месяца, и подобной херни в ее поведении, как в последние недели три, еще не было.

Что у нее там за встречи, блять, такие?! И что с ней вообще происходит?

Вы оба заигрались.

Парень агрессивно усмехается, утирая рот тыльной стороной ладони, и проводит свободной рукой по темным коротким волосам, стараясь успокоиться. Он не ревнует. Это же бред какой-то. У него другой фронт должен быть насыщен такими чувствами.

Но их там нет.

Их там не было и не будет.

Потому что ей не нужен контроль. Потому что Оксана — хорошая жена.

Леша выходит из кабинета и, звеня ключами, идет в сторону своей машины. Ему надо в офис. У него сроки горят и дел по горло. И теперь это действительно правда.

Потому что почти все ночи, которые он забрал у Оксаны, ссылаясь на работу, парень подарил Ирине.

Кузнецова мотает головой, стараясь успокоиться. Какова вероятность того, что лучшая подруга обо всем узнала? Да огромная, сука, вероятность. Так просто не пишут в середине рабочего дня с просьбой приехать. Так просто ничего не происходит.

Ира лихорадочно вспоминает, где могла оплошать. Не получается. Они всегда вели себя скрытно, внимания не привлекали, действовали осмотрительно, хотя и страшно опрометчиво.

Впервые Ира почувствовала что-то непривычно притягивающее к Леше еще в тот день, когда Антон знакомил ее с Оксаной. Они собрались парами, чтобы было не так неловко, и компания получилась действительно хорошая.

И если первые пару месяцев они ограничивались взглядами исподтишка, касаниями под столом и смс в три часа ночи, то затем все внезапно рвануло. И обычное знакомство с подругой своего парня обернулось тем, на что они оба не рассчитывали.

Ира паркуется возле дома подруги, глушит двигатель и вылезает из салона. Мысли в кучу, и в горле — колючий ком. Кузнецовой дышать нечем, и это неудивительно.

Ты слишком долго дышала другим.

На дрожащих ногах она поднимается на лифте до десятого этажа, на мгновение замирает возле квартиры подруги, а после нажимает на звонок. И сердце на секунду напрочь работать отказывается.

Оксана открывает не сразу, по ту стороны двери какое-то время стоит тишина, а после Фролова распахивает дверь и, чуть улыбаясь, впускает подругу внутрь. Кузнецовой такое приветствие между ребер вырывает яму, и дышать становится тяжелее.

Точно, блять, узнала.

Вместо каких-либо слов Оксана тут же проходит через гостиную на кухню и ставит чайник. Ира, снимая с ног туфли, молча наблюдает за действиями Фроловой. Та, в свою очередь, погруженная куда-то в себя, достает две чашки, ставит их на столешницу и затем тянется в ящик, чтобы открыть чайный набор.

— Зеленый, черный? — наконец подает голос Оксана. — Есть улун.

— А может, лучше покрепче? — уже почти паникует Кузнецова, хотя голос ее выдрессирован на максималках и не выдает ее состояния.

Оксана поворачивается к подруге и закусывает нижнюю губу, хватаясь пальцами за столешницу, к которой прижимается спиной. И снова молчит. Блять, да говори уже хоть что-нибудь!

— Фролова, мне, блять, не нравится твое молчание. Что за затишье? У меня обед не резиновый, а ты поговорить хотела.

Говорит она это непроизвольно резко, чем отрезвляет Оксану, и та, на мгновение схватившись руками за голову, затем скрещивает их на груди и начинает смотреть себе под ноги.

— Ир, я вляпалась, — тихо выдыхает она. — Я так вляпалась, боже мой, ты просто представить себе не можешь.

Еще как может.

Девушка резко поворачивается назад, выключает чайник и, в два шага добравшись до холодильника, достает оттуда распечатанную бутылку красного вина, после чего с грохотом ставит ее на столешницу, и Ира удивляется, как у стеклянной тары дно не отваливается.

И за секунду Кузнецовой становится в сто раз легче. Кто-то открывает в ее организме кран, и девушка снова начинает нормально дышать. Она не знает. Блять, слава Богу. Как говорится: кого ебет чужое горе?

Ире реально становится лучше, и она чуть ли не орет от облегчения в голос, но вдруг понимает, что у Оксаны вот-вот истерика случится, и девушка уже сидит на подоконнике, закуривая дешевый второсортный табак.

Кузнецова встает с места, подсаживается на другой край подоконника и тоже закуривает. В молчании они сидят около минуты, Фролова только курит, затягиваясь снова и снова, и сбрасывает пепел в кофейную чашку, глядя в открытое настежь окно.

Уже больше половины пятого, и улицы никогда не затихающей столицы постепенно заполняются возвращающимися с работы заебавшимися людьми. Когда бычок падает в пепел и Оксана закуривает снова, Ира просто ждет. Ждет исповеди, на которую сама не способна.

— Леша дома почти не бывает, — наконец негромко начинает Фролова, глядя в окно, и от упоминания имени парня Ире снова становится дурно.

Кислорода в кухне становится будто втрое меньше.

— Нет его, Ир, понимаешь? — теперь поворачивается она к подруге. — Его рядом вообще не бывает, — дрожит девчонка.

Кузнецова только кивает, затягиваясь снова и выдыхая серую полосу дыма в открытое настежь окно. Ей не нравится начало этого разговора, но говорить она ничего не собирается, пока не поймет, что происходит. Есть большая вероятность, что ее эта тема вообще касаться не будет.

— Я… Я совсем одна, — дрожащим голосом произносит Оксана и часто моргает. — А я ведь люблю его, Ир. Я, блять, так его люблю.

Когда Фролова произносит это вслух, внутри у нее что-то перегорает. Она на мгновение замолкает. «…я его люблю…» Девушка сглатывает.

Слова звучат убедительно, а сердце почему-то их отталкивает.

И Кузнецовой ответить нечего. У нее непроизвольно в ушах шумит от услышанного, потому что… Блять.

Потому что, блять.