Одиночество (1/1)

— Alone protects me… Protects… — Локи мягко поворачивает бокал, наполненный вином, и наблюдает за тем, как сквозь алую влагу пытается пробиться пламя камина. Светлая кожа его рук выглядит бледнее обычного среди столь большого скопления алых оттенков: кораллово-красный плед на его ногах, огненно-красное пламя, карминно-красное вино в бокале, репродукция «Последний день Помпеи» над камином. Но весь этот алых оттенков ансамбль остается единственным, что не даёт ему окончательно утопнуть в странно-тоскливых мыслях. Однако, благость этого факта определенно сомнительна.

— Ты всё еще думаешь об этом? — Тор появляется из полутьмы гостинной, но Локи все же не видит этого. Голос за его спиной очень серьезный, задумчивый и самую малость взволнованный. Они гостят в резиденции Одинсонов уже почти неделю, и Тор прекрасно видит, как это влияет на Локи. Тот закрывается, играет странно уместные, лаконичные роли и слишком много дарит милых улыбок его родителям. Этот фарс, к сожалению, обязателен, но от этого не менее неприятен. — Не хочешь пойти в постель?..

— Почему он сказал так? Одиночество ведь… — Локи его словно не слышит. Покачивает бокал с вином, отпивает, смакует его, хотя всех пресловутых ноток не чувствует. Ему хочется убраться из этого дома с момента, как он перешагнул порог, но данная традиция — приезжать к Одинсонам погостить один раз осенью и один весной — слишком несдвигаемая, статичная конструкция. Она — акт уважения и почитания. Она — глубокие заморозки для всех уровней и структур самой сущности Локи. — Это бессмысленно и глупо, аргх. Как же это…

— Если ты не понимаешь этого, это не значит, что оно бессмысленно. Или глупо. Налить тебе еще вина? — Тор подкрадывается сзади, мягким поглаживанием касается плеча Локи. Это тяжелое испытание невозможно вместить в рамки нормы или придать ему контекст. Каждый раз Тор напоминает, что ехать им обоим не обязательно, и каждый раз Локи едет. Каждый раз все ещё словно пытается быть достойным любви супругом. Хотя априори достоин её независимо от собственных решений и действий. По мнению самого Тора, конечно же.

— Нет, это глупо! — Локи осушает бокал одним глотком и со стуком ставит его на столик подле кресла. Чуть подвигает в сторону, тем самым показывая, что ему можно было бы и повторить. — Одиночество не защищает. Одиночество это темный, сырой и покрывшийся изнутри плесенью кокон. Он душит, иссушает и делает из тебя ходячую скрипку. Какой звук не попытайся из нее вытянуть, он будет либо жалобный, либо противный на слух. Как вообще одиночество может защищать, если это сравни самоубийству сознания!

— Ты чувствуешь себя в изоляции?.. — Тор отступает к окну и подхватывает с дубового комода почти опустошенную бутылку вина, а затем возвращается назад к камину. Сквозь дорогой интерьер, сквозь толстые ворсистые ковры и мимо широкого, богатого кресла, в котором устроился Локи. Остановившись у столика, Тор аккуратно наливает вино в бокал, наполняя его, и движется дальше, к креслу напротив. — Ты хочешь обсудить это?

— Тут нечего обсуждать. Я просто думал…о разнон, — он подхватывает свой бокал, отпивает немного и скептично смотрит на то, как его супруг устраивается в кресле, а после пьет вино прямо из горла бутылки. Если бы это увидели его чопорные родители, у них бы не просто глаза на лоб полезли, скорее просто вывалились бы. Челюсти рухнули на пол. Это выглядело бы определенно забавно, но Локи не позволяет себе усмехнуться от этих мыслей. Отворачивается, обращаясь взглядом к огню. Молчит.

— Одиночество может выступать защитником, когда у тебя опасная работа. Разве нет? — отставив пустую бутылку на пол, Тор расслабляется в кресле. Его ноги, обтянутые строгими костюмными брюками, вытягиваются в сторону камина. Пальцы переплетаются на животе, поверх ремня брюк и чуть разошедшихся полов пиджака. Он выглядит, как мраморный лев — настолько же наполнен уверенностью, строгостью и покоем одновременно. Дело ли в костюме, а может в атмосфере богато обставленного дома, но правда такова. Только вот Локи она совсем не нравится. Настоящий Тор — иной.

— А как же, к примеру, программа защиты свидетелей? Спецслужбы? Личная охрана, в конце концов?! Блажь это всё. Одиночество не может быть защитником, — неуютно поведя плечами, Локи коротко дергает головой, морщится, отпивает еще немного вина. И как назло не пьянеет. И как назло время идет все еще слишком медленно. У него не получается ни спать, ни есть, ни даже спокойно дышать здесь. Все в этом доме словно орет на него о том, что он — лишний элемент декора. Ему не хватает города, встреч с друзьями, работы, ежедневника и шума кофеварки по утрам. Ему не хватает Тора в пижамных штанах, который с утра тискальный и нежно-сонный. Ему не хватает…его собственной жизни.

— Хорошо, но что насчет самого человека? Не мне тебе рассказывать про человеческий фактор, жертвы возможны и очень даже реальны. Одиночество бережет от скорби и потерь, — Тор качает головой. Он мог бы сказать еще многое и многое. Про личное время, заботу о себе, наполнение себя желанием жить и комфортом, пространством для творчества и самокопания с высаживанием благодатных идей и моделей мышления, но сейчас всё это Локи точно не нужно. Кроме того, Локи знает об этом и сам. Этот диалог — попытка привлечь внимание и маленький крик о помощи. Тор видит, что его супруг здесь задыхается, и это его отнюдь не радует. В отличие от завтрашнего отъезда. Только вот до завтра еще нужно не разругаться в хлам. По каждому жесту и слову Локи видно — он готов начать хоть прямо сейчас. Ему нужно снять напряжение.

— Скорбь — это иллюзия для прикрытия расчетливости и собственнических желаний. Банальное разочарование от несбывшихся надежд, возведенное в абсурд! — с выражением полного презрения на лице, Локи косится на Тора. Тот неодобрительно качает головой, потирает своей большой ладонью уставшее лицо. Локи хочется закричать о том, насколько ему тут ужасно, но он не может, ведь помнит — не ему одному.

— На самом деле ведь ты так не думаешь… Зачем все это, Локи? — Тяжело вздохнув, Тор смотрит на него. В отблесках пламени его лицо выглядит на десяток лет старше. И это не удивительно. Последние дни прошли в беседах с отцом о фирме, о наследстве, о семейных ценностях и потомках, о предках, о маме, о Локи и о будущем. Держать оборону было трудно, но каждый миг ему казалось, что он защищает нечто ценное, до сумасшествия важное для себя самого. Сейчас это ощущение медленно превращалось в осознанный мираж.

— Я…не знаю… — Локи отвечает не сразу. Отворачивается, убирает вино на столик, обнимает себя руками. И уперто поджимает губы. Сглатывает тяжело и измотано. А после жмурится и вовсе опускает лицо. Слова даются ему с трудом. Его собственная беззащитность в моменте зашкаливает до невозможности. — Мне…никогда еще не было так одиноко…рядом с тобой. Я тебя не чувствую.

— Я… — Тор глубоко вдыхает, прикусывает губу, а после резко поднимается. Делает самый первый шаг навстречу. — Мне жаль, — Локи все еще не поднимает головы, и Тор успевает подойти к нему впритык. Осторожно кладет ладонь на макушку, затем, подтянув брюки, опускается на корточки. Полы расстегнутого пиджака расходятся в стороны и белая рубашка окрашивается в алый под натиском каминного пламени. Хочется уйти отсюда, закрыться в выделенной им спальне в дальней части дома и просто раствориться в супруге. Хочется представить себе, что этого места и их в нем не существует. — Пойдем, я сделаю тебе массаж. А завтра с утра мы уедем. Хорошо?

— До завтрака, — Локи поднимает голову, совсем чуть-чуть. Косится на Тора с малюсенькими хитринками в глубине зрачков. Но эта хитрость не выглядит надменной или негативной. Она прячет нечто еще более для Локи постыдное — мольбу. А Тор лишь нежно ему улыбается, кивает.

— До завтрака, — он встает во весь рост, протягивает Локи руку. И тот, скинув плед на подлокотник, берет ее. Тор уводит его за собой во тьму коридоров особняка. Чувствуя тепло его руки, Локи идет следом и чувствует себя одиноким чуточку меньше.