25 (1/2)
25
Замученный изнурительным сексом, Тайсун лежал на животе на испачканных спермой и кровью простынях. Правая рука пристегнута наручниками к спинке кровати, голова, повернутая влево, свисала немного с края постели, глаза, красные, воспаленные, закрыты. Желудок сводило судорогами от густого въедающегося в рецепторы аромата гона сильного самца, стенки ануса, кровоточили от насилия и ужасно зудели. Сперма и другое содержимое стекали по ногам, перемазав не только простыни. Ощущение гадливости душило, все так же орудуя внутри грязной, мокрой тряпкой, поднимая остатки желчи. Беспомощность, с которой столкнулся Тайсун, пугала, а напор, с которым пер Тилль, фанатично щебеча о любви, ужасал. Он не был уверен, какой сегодня день, блуждая по краю сознания, но наличие чужого члена в своей заднице усердно забивало ему в голову уродливую реальность — он все еще под Люфте, живой, но задыхающийся от чужой болезненной похоти.
С губ сорвался тихий вымученный стон, а между бровей пролегла скорбная складка. В ушах шумело от крови и въедливого шепота «Люблю тебя», «Люблю тебя». Он почувствовал, что его сейчас снова вывернет, и сильнее свесил голову, проклиная зеркала вокруг, что выкалывали ему глаза осколками реальности. Толчки не прекращались.
— Мой обвинитель, — шептал Тилль словно умалишенный, — мой бедный обвинитель… — прикусывая и сразу зализывая раны, продолжая вжиматься всем телом в истощенного Тайсуна, совершая тягучие фрикции. — Скажи мне…
— П-пусти… — стон.
— Мой бедный обвинитель… — толчки становятся резче, а запах еще насыщеннее. — Скажи мне… Скажи, мой Авель… Тайсун… Скажи…
— Т-тилль… — пальцы Люфте забрались в рот мужчины, надавили на нижнюю челюсть, открывая ее, фиксируя. — Ххннггг… — слюни заливали простыни, глаза вновь закатывались.
Кто бы сказал ему, что именно Тилль станет его палачом, он бы не поверил, но сейчас, принимая очередную серию грубых голодных толчков в натертый до крови анус, Тайсун понимал, что выбора у него нет. Только между дыбой и огнем. «Голем». «Одержимый». «Психопат».
***</p>
«Дихар», «Дихар»… устало стучало в разбитом виске. Ему нужно к сыну… У него будет суд… Бореалис отберут ребенка… Какой день?.. Который час?.. Перед глазами проклятые зеркала с кривящимися в них отражениями эмоций, с танцующей на гранях осколков болью. Гниль… Почему он раньше не замечал, как все прогнило… Почему от руки тянется трубка капельницы?.. Потрескавшиеся губы обдает холодной влагой, которая кубиком льда скрывается в приоткрывшемуся навстречу рту… Обезвоживание, мучительная жажда… Жар. Большие ладони непрерывно гладят обнаженное тело, забираются в рыжие пряди… Горячие сухие губы клеймят его лицо, ладони постоянно тянут к себе навстречу… И шепот… Этот навязчивый шепот в голове…
Тайсун разлепил глаза и уперся взглядом в свое искалеченное отражение. Свежая повязка на голове, пристегнутая наручниками рука, капельница… Тело простреливало болью от малейшего движения, но разлившаяся в душе злость на себя, на ситуацию, камнем упала на грудь. Он перехватил свободной рукой трубку капельницы, выдернул. Бесполезные попытки освободить кисть от наручников, доводили его. Разозлившись на себя, он перехватил руку в кисти, не видя другого способа, и выбил большой палец, с усилием сдирая металлический браслет вместе с кожей. Боль обожгла, но это была мелочь по сравнению с тем, как вопило все тело об опасности. Зеркала оскалились в ответ на дерзкого пленника, показывая ему оголенную до костей правду — на нем не было живого места.
Первое желание разбить отражающие поверхности пришлось задавить, не время идти на поводу у расшатанных нервов. Поврежденная лодыжка вела себя плохо — наверное Тилль ему ее таки сломал, потому как ногу он подволакивал, наступить все еще было невозможно. Он отчаянно дергал тяжелую дверь, не обращая внимания на сползающую с бедер простыню. Бесполезно. Он заперт с той стороны. Желудок свело голодным спазмом. Он не мог вспомнить когда ел в последний раз — все его питание эта проклятая капельница. Гон Люфте высосал из него последние силы. И эта чертова дверь… Не открывается… Должно же быть в этой стеклянной коробке хоть что-то подходящее!
Тайсун доковылял до кровати, сорвал постель, стянул матрас… Ничего. Отчаяние затопило с головой. От навязчивых поцелуев и поглаживаний было гадко и тошно, из зеркал смотрел покрытый отметинами и следами чужой похоти мужчина: преданный огню собственным другом, удушенный его исковерканным желанием.
Апория оскалился, старательно избегая наступать на ногу, он стал яростно отрывать от кровати куски массивного дерева. Спустя часы отчаянной борьбы с мебелью Тайсун раздолбал кровать до состояния мусора, разбил часть зеркал, усеяв осколками серый бетонный пол и беспомощно привалился к холодной стене спиной, стараясь не обращать внимание на боль во всем теле, дергающуюся в судорогах ногу, раскалывающуюся на куски голову, занозы из мелких зеркальных осколков и текущую из носа кровь. Инстинкты вопили о том, что драгоценное время уходит, если он не выберется отсюда, то закончит так же, как и другие скульптуры Голема. Он устало прикрыл глаза, понимая, что скорее всего теряет сознание. Пусть так, но он не сдается.
Тилль отодвинул тяжелый засов и открыл дверь в помещение, где уже которые сутки находился его любимый пленник. Жалел ли он о том, что приволок того, кого не следовало, в свое логово, определенно нет. Ведь сейчас его сердце так трепещет от близости. Он шел к Тайсуну долгие годы, методично выдавливая из его жизни то, что считал лишним, окружая его собой, как зыбучими песками. Тайсун уже погряз в нем практически до пояса, и если бы не появление Бьянконэ, то вскоре песок бы заполнил и его рот. Он пошел на крайние меры, потому что в идеально спланированных действиях образовалась брешь, он позволил вывести его из себя, позволил себе оступиться.
Осечки в его ситуации могут стоить ему свободы или жизни, но ни с тем, ни с другим он расставаться не хотел. И да, избавиться от Тайсуна было бы намного проще, вернув с этим недостающий в его мире перфекционизм. Но внутренний зверь, сорвавший наконец запретное яблоко, не мог так просто отпустить Апорию. Не после того, как познал с ним любовь. Одержимость оскалилась в зеркале напротив, растянув губы в широкой улыбке. «Он твой. Теперь твой. Никаких замен. Никаких копий. Оригинал в твоих руках».
Из-за гона он пропустил несколько рабочих дней, и сегодня наконец он посетил здание законников. Три дня он не слезал с Тайсуна, постоянно утыкаясь носом ему в волосы, вдыхая смешавшийся с его собственным запах. И как бы ему ни хотелось остаться рядом с мужчиной, ему не следовало пускать дела на самотек. Необходимо проверить ход расследования по делу исчезновения прокурора Апории, детали по делу о проникновении в дом прокурора, отследить действия Бьянконэ Д’Аккуза. Слишком подозрительно этот альфа затаился, словно глубоководный удильщик, выжидающий во тьме. Слушание об опеке состоялось сегодня, и ему не терпелось поделиться с Тайсуном итоговым решением.
Картина, что предстала перед глазами, восхитила и позабавила Люфте.
— Мой обвинитель… — восхищенный шепот.
Тайсун был без сознания в абсолютно разгромленной комнате, среди осколков разбитых зеркал, частично обмотан простыней, он сидел у стены и раскуроченной до щепок кровати. Альфа опустился перед мужчиной на колени, убрал с лица свисающие рыжие пряди, коснулся пылающей кожи. Жар.
— Тайсун, — позвал Люфте, поворачивая к себе голову альфы. — Тайсун, — прикосновение губ к сухим губам Апории. Секундная слабость стоила Люфте воткнутого в плечо куска стекла. — Ааааарг! — выкрикнул мужчина, меняясь в лице.
Апория дернулся, оскалившись, второй кусок стекла, зажатый в руке, вошел краем в обмотанный кусок ткани вокруг ладони, причиняя боль, но снова достиг цели. Левое предплечье Люфте украсила длинная глубокая полоса.
Большая ладонь Тилля впечаталась со всей силы в лицо Тайсуна, вжимая его в стену. Прокурор захрипел, но вновь ударил осколком альфу, стремясь освободиться. Люфте безобразно оскалился, закрывая мужчине рот и нос рукой, фиксируя. Удар кулаком в живот, пленник на мгновение сильно зажмурился, справляясь с ослепившей болью, а альфа несколько раз сильно приложил его головой о стену, отшвырнув почти бессознательного на пол.
Люфте выдернул застрявший в руке кусок стекла, скривившись от боли. Ручьи крови пачкали пол и одежду, боль дергала нервные окончания, но вид поднимающегося на колени, кашляющего Апории взволновал. Тилль с ноги нанес удар по ребрам, наблюдая, как тело по инерции подалось вперед. Наступив на травмированную лодыжку, он довольно запрокинул голову, наслаждаясь болезненным криком мужчины.
Тайсун сжал кулак от впившихся осами в темечко ощущений, понимая, что ногу ему не высвободить, а несколько ребер точно треснули, потому как грудная клетка двигалась очень натужно еще и в сопровождении надзирателей боли. «Сука», пульсировало в голове прокурора. Полотно реальности трещало, рвалось, уродуя близкого ранее человека, человека, которому он всецело доверял. Тайсун потянулся рукой к куску деревяшки, что некогда была одним из сломанных столбов кровати.