19 (2/2)
Кончив раз, Люфте перевернул альфу на живот, маниакально вылизывая татуировку языком, прикусывая ягодицы. Наконец этот мужчина принадлежит ему, стонущий, податливый, несопротивляющийся. Альфа всунул палец между половинок, проникая в анус, ощупывая мужчину изнутри. Сперма, что уже была внутри, сейчас взбивалась пальцами, теплыми струйками убегая на свободу, пачкая ягодицы. Несопротивляющийся Тайсун был прекрасен. Согнув ноги мужчины в коленях, выгнув тому спину дугой, Тилль вновь вошел, обхватив ладонями ягодицы.
— Проклятье, Тайсун… Проклятье… — задыхаясь, не сдерживаясь.
Толчки сыпались за толчками, вбивая Апорию в чистую постель. Люфте схватил мужчину за плечи, пропустив руки под мышками Апории, поднимая того на себя, вцепляясь в плоть возле шеи зубами. Удерживая Тайсуна в такой позе, Тилль продолжал драть его, прижимаясь к нему все сильнее со спины, наблюдая за тем, как сквозь натягивающуюся кожу внизу живота внутри двигается его член. Такой горячий, такой твердый…
Люфте кончил, уткнувшись носом в шею, прикрыв изменившиеся звериные глаза, вдыхая запах собственной похоти на желанном теле. Его глаза блеснули в полумраке комнаты подобно хищному взгляду пантеры, что продолжала пожирать свою жертву.
Тилль стоял у окна, бесстрастно разглядывая сквозь ночной город отражение лежащего на кровати мужчины. Тайсун был прекрасен в своей использованной красоте, и член альфы снова томительно наливался желанием. Между губ тлела сигарета, ему было над чем подумать, потому что вскоре Апория очнется, и история, рассказанная ему, должна выглядеть правдоподобно.
Затяжка, серый дым лениво пополз вверх. Мысли… толпились, перекрикивали друг друга, расталкивали локтями, хранили молчание, но не могли прийти к единому знаменателю. Два плюс два равно четыре, но только в линейной системе координат. И его два плюс два сейчас никак не складывались в конкретное кратное двум число. В голове царило разногласие. Глаза мужчины блаженно закатились, стоило лишь подумать об узкой заднице Апории, о тесноте неприспособленных мышц. Внезапно темечко пронзило злостью, взгляд сквозь окно выплыл на городские улицы — пустые и безветренные, подсвеченные подвешенными на нитках фонарями. Улицы заглядывают в темные окна домов, туда, где квартируют должники дневного света, на квадратных метрах которых расползаются однотипные межквартирные маршруты. Смотрят туда, где кроличьи норы и волчьи логова обживаются двуногими убогими масками с искусственными эмоциями, заученными выражениями, где стен не существует, ведь сквозь них все и так видно… Люфте медленно следовал мощеной тропой взглядом, сжимая от злости кулаки. Скверики, скамейки, фонари… Брусчатка, завивающийся плющ вдоль, бетонные человеческие соты… Вкус, нематериальные личности, присыпанные пеплом души…
Тилль сглотнул, жажда обладанием облизывала ладони. Он снова сфокусировался на отражении Тайсуна в стекле — красивый, настоящий. Он втянул носом воздух — аромат сладковатой крови все еще ненавязчиво висел в воздухе. Голод. Жажда. Стремление.
— Ххнн… — простонал Апория, едва шелохнувшись.
Из задницы мужчины вытекала сперма, пачкая крепкие ягодицы и бедра. Люфте затушил сигарету о стекло, обведя окурком отражение мужчины.
Забравшись на кровать, он склонился над альфой, целуя того в плечо, касаясь кромки волос у шеи, проводя носом по позвонкам. Ладонь переползла на шею, накрыла, пальцы сомкнулись капканом, сдавливая.
— Хххннмм… — стон.
Лицо Люфте искривило злостью, вторая рука схватила подушку, накрыв ею повернутое на бок лицо мужчины. Надавив, Тилль поднял совершенно ненормальный подернутый поволокой безумия взгляд к потолку. Выдох. Тело под ним слабо засопротивлялось, он усилил нажим. Один, два, три…шесть! Он отбросил подушку в сторону и схватил бессознательного мужчину за плечи, приподнимая его безвольно откинувшуюся голову, накрывая припухшие от голодных поцелуев губы собственными. Апория дышал.
— Ты такой проблемный, Тайсун. Истрепал мне все нервы, — пальцы сильно сдавили лицо мужчины, удерживая. Стон, как ответ на грубое обращение. — Я все время думаю, — зло шептал прямо в губы альфы Люфте, — что если заставить тебя исчезнуть, то все станет намного проще… Как же это раздражает… — рычание.