Бессмертие (2/2)

— Да видел, что пытался. Лучше бы не пытался, — Тюя вздохнул и развернулся, окинув взглядом класс. — Так, маслёнку эту нахер убери подальше и швабру бери. Закончим и побыстрее свалим отсюда.

— Подожди, я отцу позвоню.

— Звони-звони, братоубийца.

— Я случайно!

— Вот так Мори-доно и скажешь.

…Вечером в больнице было тихо. Мори-доно примчался едва ли не минут через двадцать, после того как Накаджима оказался на пороге ближайшего госпиталя и пристал к одному из первых попавшихся на глаза врачей: «Помогите, пожалуйста, у него нога сломана!» Кем был этот «он» уточнять не требовалось — побледневший Рюноскэ всё ещё покоился у Атсуши на руках, успев спрятать способность обратно в одежду, правда, без её поддержки нога разболелась ещё сильнее. Сначала врачи, сбежавшиеся на шум, начали было выяснять о наличии паспорта, полиса и «кем Вы приходитесь молодому человеку», но в какой-то момент с верхних этажей спустился побледневший главврач, держа в руке телефон и отдав команду персоналу готовить рентген-кабинет без выяснений личности и других документов. На вопрос того же травматолога, в чём причина такой спешки, начальник негромко ответил ему почти на ухо, вот только Атсуши со своим кошачьим слухом всё услышал: «Звонил его отец…» Дадзаева работа — стопроцентно. Мори-доно все госпитали в городе знает, мог сложить два плюс два да разузнать, в какой ближайшей к школе больнице окажется его пострадавший сын. Ну, или здесь работает простое отслеживание по телефону… Атсуши не знает. Не уверен. Его голова занята другим.

В рентген-кабинет его не пустили. Потом, когда двери распахнулись и Акутагаву на инвалидной коляске увезли куда-то в лифт, говоря про операционную, Накаджима побежал вверх по лестнице, останавливаясь на каждом этаже и смотря, не раскроются ли двери лифта, но и на обнаруженном третьем в стерильное помещение его тоже не пустили. Кто-то из ассистирующего персонала и вовсе хотел выдворить Атсуши как постороннего, но один из врачей пресёк попытки; Накаджима потом лишь догадался, что и за него, очевидно, Мори-доно замолвил словцо. А потом появился и сам Мори-старший в своём фирменном чёрном пальто и алом шарфе, обнаружив Атсуши сидящим в коридоре на третьем этаже на больничном диванчике, нервно перебирающим пальцами и постукивающим ногой.

— Что случилось, Атсуши-кун? Где Рюноскэ? — будущий начальник ещё у лестницы повысил голос, приближаясь к юноше, и Атсуши, встрепенувшись, поднял голову.

— Он п-поскользнулся в школьном коридоре, — голос от нервов не слушался, дрожал. — И упал… И я принёс его сюда. Он там, — парень указал на закрытые двери операционной.

— Господь всемогущий, — обеспокоенный Огай глянул сначала на кабинет, а потом, сдвинув брови к переносице, приложил ладонь к лицу и тяжко вздохнул. — Как такое вообще… возможно? У него же при себе его чёрный дракон.

— Осаму попытался его с-схватить, но не удержал, — Атсуши встал на ноги. — А я и Тюя были далеко. Вот и… вышло.

— Что один беда моя, что вторая, — Мори покачал головой, ненадолго замолкнув и задумавшись, видимо, о том, что ему сейчас делать. Его спустя минуту окликнули — то был тот самый главврач, идущий с конца противоположного коридора, и Мори-доно к нему развернулся. — Атсуши-кун, моя тебе благодарность, что домчал сюда одну из моих бед. Можешь идти домой, мы здесь надолго.

— Я хочу подождать, — Накаджима нервно сглотнул, сжав руки в кулаки и смотря мужчине вслед. Мори, отошедший на несколько шагов навстречу главврачу, остановился и обернулся через плечо. Стоило спросить, конечно, не против ли сам Мори-доно, но что-то не сорвалось оно с языка. Атсуши с тревогой в глазах смотрел на Огая.

— Будь по-твоему, — не колеблясь ответил босс Мафии, показывая раскрытую ладонь, мол, воля ваша. — Но готовься в таком случае прождать до вечера. Буфет и комната отдыха внизу по коридору налево, моя вторая беда и Тюя-кун скоро придут туда.

— Я… хорошо, — Атсуши кивнул и, дождавшись, пока Мори, пожавший руку в ответ на протянутую ему же руку главврача, не скрылся из вида в одном из кабинетов, сел на диванчик снова.

За час в больнице Накаджима даже не осознал, что забыл рюкзак в школе — его любезно принесли Дадзай и Накахара, поднявшиеся по лестнице на третий этаж. «О, Атсуши, вот ты где! А мы тебя искали», — раздался звонкий голос Осаму, когда они подошли ближе. Тюя осторожно поставил белый рюкзак Атсуши рядом с ним, и Накаджима несколько секунд с удивлением пялился на свою же вещь, не понимая, как он про него вообще забыл. «Спасибо», — глухо ответил кот, доставая телефон, на котором было уже около семи пропущенных. Упс… Кажется, его все искали сначала где-то в холле на первом этаже или в буфете, вот и звонили. Накаджима вздохнул.

— Как там Рюноскэ? — Тюя кинул взгляд на закрытые двери операционной.

— Я не знаю. Его как увезли туда, так я его и не видел.

— Хм… А отец наш куда ушёл, не знаешь? — Осаму держал руки в карманах, оглядываясь по сторонам. — Он вообще здесь?

— Здесь, здесь. Приехал полчаса назад, по-моему, — Атсуши немного приходил в себя, глядя наконец на время на экране телефона. — Ушёл куда-то в те кабинеты и так и не появлялся.

— Тогда вы тут сидите, парни, я его поищу, — Осаму бахнул свой рюкзак на диванчик рядом с Атсуши, отряхнул руки и уверенным шагом направился в дверям в противоположном конце коридора. Он раскрывал все подряд, с улыбкой извиняясь за беспокойство ровно до тех пор, пока не воскликнул: «О, пап, привет, я зайду?» и не скрылся в одной из дверей. Атсуши и Тюя проводили его взглядами, и Накахара упёрся спиной в стену, сняв рюкзак с плеча.

— Вы же убрались, да? — Накаджима поднял глаза на Накахару, и тот кивнул.

— Убрались, убрались. Не поверишь, Осаму такой шёлковый, когда косячит. Мне его даже подгонять почти не пришлось.

— Да лучше бы косячил, чем после такого… — Атсуши снова вздохнул и подвинулся. — Садись?

— Не. Я себе на подоконниках всё отсидел, пока остальные окна мыл. Дадзаю же такое не доверишь, — Тюя язвительно хмыкнул, и Атсуши нервно улыбнулся уголком губ.

— А Куникида-сан что?

— Да ничего, — Тюя махнул рукой, поставив рюкзак на край диванчика. — Мы быстро всё в подсобку стаскали и сбежали. Я на том проклятом месте у дверей чуть сам не растянулся, заставил Осаму тщательно всё оттереть. Не беспокойся, не ушли, пока я не убедился, что обувь не скользит.

— Это хорошо. Жаль, что поздно.

— И не говори.

Осаму вскоре вышел из кабинета вместе с отцом. Мори-доно что-то негромко говорил Дадзаю, но, судя по выражению сыновьего лица и по родительскому тону, парня хотя бы не отчитывали. Может, правда, его пропесочили ещё в кабинете… По Осаму не было видно, что он чересчур пристыжен. Хрень полная — да, но с кем не бывает таких паршивых ситуаций? Тюя и Атсуши не отрывали взглядов от шагающих фигур, пока Дадзай не приблизился к ним первым, закинув руки за голову. Мори отвлёкся на телефон, потому за сыном не спешил, оставшись у лестницы.

— Могу вас обрадовать: сломанная нога не является смертельным диагнозом, — сказал Осаму, улыбаясь, и Тюя в ответ на это только цокнул языком, мол, опять эти твои шуточки, а вот Атсуши, головой осознавая, что это и так очевидный факт, заметно расслабился. — И это всё из хороших новостей.

— Не тяни кота за хвост, — Накахара подошёл ближе, но, поняв, что сказал, обернулся на Накаджиму, тоже вставшего на ноги: — Просто выражение, ничего личного.

— Я понял, понял, — Атсуши с тревогой смотрит на Осаму. — Что за плохие новости?

— Ну… — Дадзай опустил руку, согнул в колене одну из ног и провёл пальцами от коленной чашечки до стопы: — У него трещина где-то вот здесь.

— Это лечится?! — у Атсуши расширились зрачки, и он приложил ладони ко рту.

— Нет, ты что? Всё, ампутация обеих ног для баланса, чтоб целой ноге не было одиноко.

— Чё ты несёшь? — Тюя нахмурился, наклонившись вперёд, и Осаму предусмотрительно отклонился назад, вставая. — Атсуши, не слушай его, это даже легче перелома.

— Не показывай на себе, — Мори-доно, приложивший ладонь к динамику телефона, прищурился, глянув на Осаму, и тот развёл руками. Мужчина, бросив в трубку, что перезвонит, как всё станет ясно, отключился от звонка и подошёл к юношам. — На рентгеновском снимке у Рюноскэ трещина большеберцовой кости. Его точно никто из вас не бил?

Осаму, Тюя и Атсуши, переглянувшись между собой, с непониманием и даже каким-то возмущением посмотрели Мори в глаза. Огай, скрестивший руки на груди, только вздохнул и растёр переносицу.

— В любой другой момент я бы сказал, что да, ты же знаешь, — Осаму фыркнул, словно оскорблённый отцовским обвинением. — Но в этот раз я искренне раскаиваюсь.

— Ладно, я уяснил, — тяжко произнёс мужчина. — Просто этот перелом… Я не знаю, как он сломал себе именно эту кость, просто упав на полу. Воистину невероятный ребёнок…

— А я?

— Ты просто особенный, — Тюя ткнул Осаму локтем в бок и покрутил пальцем у виска. — Вот здесь особенный.

— Ага, а ты вот здесь, — Осаму легко похлопал Тюю по макушке, намекая не то на рост, не то на цвет волос, но Тюя только оскалился и отшатнулся в сторону.

— С ним всё будет в порядке? — Атсуши единственный смотрел на Мори всё ещё обеспокоенно. — Мори-сан?

— Походит немного в гипсе, — Огай, окинув взглядом Дадзая и Накахару, препирающихся между собой, взглянул теперь на Накаджиму. — Неделю, думаю, отсидится дома, и, если всё будет в порядке и без осложнений, разрешу ему вернуться в школу.

— Я могу заходить за ним! — Атсуши сжал руку в кулак. — И поддерживать! Ну, в смысле, физически.

— Я искренне надеюсь, что он будет справляться сам. На физкультуре ему нормативов не сдавать и в длину не прыгать, так что…

Договорить Мори не дали. Двери операционной распахнулись, и к ним сразу обратили своё внимание все четверо: на пороге стояла медсестра, держа за ручки инвалидную коляску, в которой сидел, упёршись локтем в подлокотник и подпёрший лоб ладонью, Рюноскэ, закрывший глаза и выглядящий не то уставши, не то изнывающе; пострадавшая нога была вытянута на подставке вперёд и загипсована. Огай, приложив руку к груди (его лицо вмиг помрачнело), прошёл вперёд, едва слышно проронив: «Мальчик мой…» Коляску он принял из рук медсестры сам, и та, заговорив ему что-то, повела прямо к лифту — очевидно, чтобы отвезти в палату. Атсуши кинулся следом первым, за ним уже зашагали Тюя и Осаму, причём Тюя нёс все три рюкзака — Накаджима снова забыл свой, а Дадзай, кажется, оставил его на диванчике нарочно.

Палата была одиночной. Следовало догадаться, что Мори-сан подсуетился. Рюноскэ щурил глаза и молчал, когда ему помогли пересесть на заправленную койку. Осаму первым спросил, что это с братом и почему он такой вялый, на что получил ответ медсестры: «Обезболивающее вкупе с успокоительными клонят пациента в сон». В принципе, Акутагава всегда таким казался — мрачным и молчаливым, — но сонным никогда не выглядел, а сейчас он едва носом не клевал. От тяжёлой ноги в гипсе, свешенной к полу, он едва не сползал с койки, но Атсуши первым подсуетился, когда пролез под рукой Мори и осторожно, мягкими тигриными лапами, приподнял настрадавшуюся конечность и уложил её на кровать. Рюноскэ что-то прошептал в ответ — возможно, то была благодарность, — только Атсуши в ответ отрицательно закачал головой и попросил лежать, сев на самый край. Мори-доно, сказав юношам не трогать бедного-несчастного, оставил пальто на вешалке в палате и куда-то снова вышел, и Рюноскэ, не проронивший ни слова до этого, приподнял голову и серыми полуприкрытыми глазами уставился точно на старшего брата.

— Я тебе ещё отомщу, — прохрипел он, поморщившись, словно от разговора нога снова разболелась. Дадзай, подойдя ближе и усевшись на стул рядом, хихикнул и махнул рукой.

— Да-да, уже боюсь тебя, одноногое создание.

— Это… временно, — Рюноскэ прервался на глубокий, но тихий и без свиста, вдох.

— Как встанешь, так сразу отомстишь, я в предвкушении.

— Мы отомстим за тебя, — Тюя, скинув все три рюкзака на небольшой столик со скатертью, размял плечи, а потом подошёл к Осаму и одним точным движением пальцев поставил ему в лоб звучный щелчок — Дадзай откинул голову назад и схватился за ушибленное место. — Я уже начал, во всяком случае.

— Я уже извинялся! — Осаму изобразил максимально страдальческую гримасу на лице.

— И ещё будешь.

Атсуши в диалог не влезал. Он смотрел на Рюноскэ, живого и полусонного, устроившегося спиной на подушке. Акутагава, кажется, засыпал, проиграв битву с лекарствами, и даже не сопротивлялся, когда Накаджима любезно и очень аккуратно стянул его чуть вниз под руками, чтобы тот лёг на подушку головой. Чересчур эмоциональный разговор в палате младшему Мори-младшему<span class="footnote" id="fn_31961183_0"></span> не помешал, потому, когда Накахара отвлёкся наконец от препирательств с Дадзаем и обратился к Акутагаве с вопросом о самочувствии, тот уже провалился в небытие. Накаджима недвижимо сидел рядом, смотря то на самого Рюноскэ, то на его ногу в гипсе. А ведь день так спокойно начинался…

Атсуши не слышал разговоров Тюи и Осаму. Атсуши не слышал больничного шума и слов врачей, периодически сюда приходящих и посматривающих на пациента; они, к слову, недовольно косились на троицу гостей, но казалось, что им сверху наказ поступил — не трогать. Интересно, от кого… Ближе к ночи, когда все процедуры были завершены и решены все проблемы, Мори-сан дал отмашку на отбой: можете расходиться по домам, завтра-послезавтра Рюноскэ будет забран в родные пенаты. Осаму и Тюя переглянулись было между собой, да оставаться тут действительно негде — палата-то одноместная. Один Атсуши сидел и смотрел в пол. Думал.

Человеческие тела такие… хрупкие. Оборотню всё нипочём: снег, дождь, ножевое, поле, даже ожог, кислота или оторванная конечность — всё регенерирует, всё отрастёт, даже голова или сердце. Да, придётся немного мёртвым полежать, но потом встанешь, очнёшься, дальше на двух ногах побежишь. А не-оборотни? Осаму самый уязвимый — его уже чуть не потеряли однажды, благодаря только раннему возвращению брата он остался в живых. Тюя? Атсуши до сих пор помнит, как и стены главного здания офиса Мори-доно, как его переклинило и он чуть не разрушил всё кругом, а там бы и сам истёк кровью от внутреннего кровотечения или разрыва органов; а ведь манипулятор самой гравитации, которому, казалось бы, не страшны ни высота, ни глубина, ни прямое попадание в голову! Рюноскэ чуть не сбила машина — и всё равно, словно в его карме незакрытый должок остался, поскользнулся и сломал ногу. Ну да, не сломал, там трещина в кости, но тем не менее. А сам Мори-доно? А Рандо-сан? А Верлен? Страшно и подумать, через что они прошли! А вдруг они в какой-то момент выжили просто волей случая? А что ждёт их, четверых подростков, когда им станет чуть за двадцать или когда их начнут привлекать к работе взрослых? Постоянные ранения и угрозы жизни! Почему-то Атсуши только сейчас в полной мере и с ужасом осознал всю трагичность ситуации. У него, кажется, немного затряслись руки.

Он да отец — вот кто останется по итогу в живых, стоя на могилах остальных, тысячелетний Дракон и совсем юный, дай бог, столетний Тигр. Атсуши никогда не спрашивал у отца про это, но сейчас… скольких знакомых, близких, родных потерял его отец на своём жизненном пути? сколько боли и страданий пережил? Накаджима вдруг резко понял, что… что ему такая жизнь будет не нужна. К чему эти сотни лет одиночества, когда даже не можешь себя убить?! Один! Совершенно один! И никак это не исправить, даже будь ты живым щитом — на всех не разорвёшься. Осаму, Тюя… Рюноскэ… Когда-нибудь один малейший неверный шаг — и…

И тысячелетний Дракон и столетний Тигр останутся в одиночестве.

Мысли Атсуши хаотично мечутся в голове. Его бросило в панику от одного только осознания, что хрупкое человеческое тело не всегда может защитить даже дарованная свыше способность. К чему ему быть всемогущим Лунным Зверем, если защищать будет некого?! Защищать сокровища Дракона — это ли работа для Тигра? Смотреть каждый день на тысячи заключённых в камнях способностей, которые будут смотреть на стража тысячью разноцветных глаз и насмехаться, что тем, кого нужно было спасти от смерти, достались далеко не те способности! Юноша чувствует, как сердце в ушах бьёт набатом. Эта вечность — не дар, а проклятие!

…Проклятие.

Данное свыше.

Из сокровищницы Дракона, в которой заключены миллионы сил.

Что-то в мыслях щёлкнуло, и Атсуши, оставшегося в палате наедине с Акутагавой, выдернуло из панического состояния аккурат с лёгшей на его плечо рукой Мори-доно. Явно нервничающий оборотень резко вздрогнул и взглянул вверх.

— Атсуши-кун, с тобой всё хорошо? — мужчина склонил голову, и Тигр вдруг вскочил на ноги, схватив его за руку и агрессивно пожал.

— Да-да, всё! — Накаджима от нервов подпрыгнул на месте и метнулся к выходу, сбив с ног Тюю и Осаму — те еле успели расступиться в стороны. — О, и Мори-сан! — оборотень, уже было выбежавший в коридор, быстро вернулся, схватившись за дверной косяк: — Пожалуйста, пусть Тюя доедет до дома один, а Осаму с Вами! Мало ли, выскочит на дорогу какой-нибудь лихач!.. Тюя один справится, а вместе с Осаму может случиться беда. Хорошо?!

Огай даже ответить ничего не успел — взбалмошный Шибусавов сын выбежал восвояси, чудом захватив с собой рюкзак. Дадзай возмутился: «Какого чёрта? Единственной радости — мотоцикла! — лишают!» Огай на это только задумчиво ответил: «Атсуши-кун, знаешь ли, в чём-то и прав…» Накахара ухмыльнулся: «О, как хорошо, поеду домой без пассажирского балласта». Рюноскэ, естественно, не ответил ничего.

А Атсуши бежал. Бежал так, будто его кто-то преследовал. Он слетел с лестницы и, едва не споткнувшись, вылетел за ворота больничного двора, скрываясь в неизвестном направлении — его можно было увидеть из окна одиночной палаты. По дороге он спешно набрал отца, заговорив в трубку, не сбавляя скорости: «Пап! Ты дома? На работе? На работе?! Отлично! Мне к тебе очень срочно-срочно нужно, я зайду? Я мигом!» Шибусава, кажется, даже сказать в ответ ничего не успел. Сыну явно было что-то срочно необходимо, действительно срочно, преувеличением слово не было. Да и после сегодняшних событий… Дракон-оборотень чуть сердце в ноги не уронил, когда Мори опять куда-то подорвался, аргументируя, что у него беда со вторым, теперь уже младшим, ребёнком, благо что помощь не понадобилась и Огай воспользовался собственной машиной, а не драконьей шеей. Если бы кто-нибудь когда-нибудь позвонил Тацухико в середине рабочего дня и сказал, что с его сыном случилось страшное… Лучше об этом не думать. Того же Рандо тут же на месте удар и хватит.

А теперь Атсуши отчаянно спешит к отцу после всего происходящего. Даже интересно (и немного тревожно), что случилось.

Атсуши, чуть не задохшись, явился на порог отцовской работы через десять минут после звонка. Нет, отец-дракон, конечно, не сомневался в том, что у оборотней великолепная выносливость, но чтобы преодолеть за такое время остановок десять?.. Тут точно не обошлось без тигриных ног. Шибусава, с привычным хвостом белых волос на затылке и в сером рабочем халате на белую водолазку с высоким воротом и в таких же светлых брюках, ждал на первом этаже в холле, и Накаджима, как только показался в дверях, запнулся нога о ногу и упал на колени, тяжело дыша. Парень в принципе выглядел так, будто бежал от бродячих собак: сильно запыхался, ещё и плечо рубашки с рукавами до локтей немного отошло сверху по шву (на этой же руке болтался рюкзак). Отец уже бросился помочь, но Атсуши приподнял руку с вытянутым указательным пальцем, мол, подожди, и вскоре встал на одно колено сам, с паузами говоря:

— Пап, проводи меня… в твою сокровищницу…

Шибусава замер. Таких просьб от сына никогда не поступало. Нет, конечно, Атсуши видел дважды в своей жизни эту гору камней, но то было по пожеланию самого родителя — показать, мол, свою гордость. Накаджима поднялся на ноги, всё ещё упираясь ладонями в колени и глубоко дыша; и, хоть просьба и была сказана довольно тихо, Шибусава огляделся, поднимая сына за руку и молча уводя к себе. В кабинете отца на первом же этаже, почти в самом углу, Атсуши упал спиной на кожаный диван и глубоко вздохнул, отдыхая. Тацухико, надев очки, скрестил руки на груди и встал в изголовье дивана, смотря ребёнку в глаза.

— Что тебе там так внезапно понадобилось? — отец вскинул белую бровь, склонив голову к плечу. — Что случилось?

Атсуши раскрыл глаза, смотря на отца снизу вверх и как бы ещё и вниз головой. Моргнув, юноша поднялся на руках и сел, попытавшись сначала откинуться спиной на мягкие подушки и поёрзав на месте, но устроиться удобно так и не смог, потому согнулся и сложил руки локтями на колени, смотря в сторону.

— Я боюсь, что, если я скажу, ты мне не разрешишь.

— У меня есть подозрения, что мой запрет всё равно не повлияет на твоё туда проникновение, — Шибусава стоял на месте, пристально смотря на сына, и от этого изучающего взгляда Атсуши стало не по себе. — Но ты никогда не пользовался моим доверием во зло, поэтому, если скажешь правду, я подумаю над своим ответом.

Атсуши нервно сглотнул, утерев рукой нос, но, глубоко вдохнув, начал:

— В общем, не знаю, в курсе ты или нет, но Рюноскэ в школе сломал ногу. Просто поскользнулся на ровном месте, упал — и всё, гипс, — юноша по-прежнему не смотрел на отца, слабо жестикулируя одной рукой, а второй потирая шею. — Ни я, ни кто-либо ещё даже не успели его подхватить. А помнишь, когда Осаму?.. ну…

— Помню.

— Вот. Тоже чистая случайность, что успели. А помнишь, когда Тюя взбесился? Он тебе тогда рог отломал, как какую-то сухую ветку, и сам долго отходил от этого.

— Помню. Как забыть.

— Вот! — Атсуши наконец пересилил себя и взглянул на Шибусаву, но долго смотреть на отца не смог — отвёл глаза в пол. — Ну и… Это из таких, наиболее запоминающихся случаев. А все другие мелочи, из-за которых можно травмироваться? А если какая-то опасность? Не знаю, самолёт упадёт на голову, такое ведь возможно, — Атсуши начинал постепенно разгоняться в речи, нервничая и жестикулируя активнее. — И это ведь простые будни! А когда мы вырастем, закончим школу? Вуз… не знаю… Но всё равно ведь сможем совмещать с работой. Вы ведь нас… ну, и так готовите, — тут Атсуши откашлялся, и его кадык двинулся вниз-вверх. Он немного помолчал, но Тацухико не перебивал, и неясно было — отец догадывался, к чему клонит парень, или ждал развязки? — А я и ты — нам ведь всё равно на любое ранение. Да хоть н-ногу мне на мине оторвёт — отрастёт. Или тот же твой рог. Да все мои укусы на тебе заживают за минуту, а у меня зубы нечеловеческие, — Атсуши не выдержал и встал, заходив по кабинету отца туда-сюда. — У тебя чешуя как камень, у меня регенерация вот так происходит, — юноша щёлкнул пальцами, — потому что мы оборотни с тобой, а как же они? — Накаджима остановился спиной к Шибусаве, сжав руки в кулаки. — Я не врач, да и вряд ли когда-нибудь смогу выучиться на него — слишком много знаний для этого нужно, мне не хватит ни усидчивости, ни памяти… Да и времени не будет, наверное. И не волшебник, хотя, наверное, из моей кошачьей пасти это звучит странно, — Атсуши встал к отцу вполоборота. — И… И я боюсь. Я боюсь, что однажды произойдёт что-то серьёзное или страшное, а я не смогу помочь, просто потому что меня не будет рядом или у меня не получится пересадить своё сердце другому.

Тацухико молчал. Накаджима уже не чувствовал его взгляда на себе так остро, у него снова метались мысли в голове. Он хаотично соображал, что бы сказать ещё, если отец воспротивится.

— Пап, скажи мне, — юноша выдохнул и наконец повернулся к отцу лицом, посмотрев Тацухико в глаза, и тот, в задумчивом жесте приложив пальцы к подбородку, глянул на него из-под блеснувших стёкол очков. — Ты хотел когда-нибудь отдать какому-нибудь человеку свою способность к самолечению? Или поделиться хотя бы частью.

Тацухико снова не ответил. Он сел на диван, смотря в пол, а затем похлопал ладонью рядом с собой.

— Присядь, мой отважный тигр, — негромко произнёс он. — Я хочу кое-что тебе сказать.

Накаджима нахмурился, но всё-таки прошёл и сел обратно на место, упёршись руками в край диванной подушки и вперив настороженный взгляд в отцовскую фигуру. Шибусава положил сыну руку с чёрными заострёнными ногтями на плечо, а затем, огладив его ладонью, упёрся локтями в свои колени.

— Я понимаю, о чём ты говоришь, сынок, — заговорил Дракон. — И я, если честно, боялся того момента, когда ты осознаешь, что бессмертие — это проклятие, а не дар. Лета, столетия, века, эпохи пролетают перед твоими глазами, тысячи, миллионы людей проходят через твою душу, — теперь не перебивал Тигр. — Я потерял многих, когда был совсем молодым, а потом я понял, что лучше провести свою жизнь в облике бездумного зверя, живущего одними инстинктами, не заботясь ни о ком, кроме себя. Знаешь, когда люди становятся лишь добычей или каким-то барьером без личности, жить гораздо проще, — Шибусава, подперев кулаком подбородок, усмехнулся, и были видны его острые нижние клыки. — Даже забавно, что тема, которой я избегал так долго и упорно, всплыла вот так ненавязчиво… Да бог с ней.

Атсуши внимательно следил за лицом отца, не смотрящего в сторону сына. Его глаза под очками, абсолютно человеческие и спокойные, высматривали что-то не то на полу, не то на углу рабочего стола; за исключением нижних клыков — совершенно обыкновенный человек и совершенно заурядный отец совершенно обычного подростка. Но… Но в этих глазах мудрость тысячелетий, подёрнутая внезапным периодом любви к людям, которых Дракон так долго избегал.

— Знаешь, как я вышел из звериной шкуры? Очень просто. Повстречал Огая и… и Рандо, да, его, — здесь Тацухико запнулся, но Накаджима не придал этому значения. — В первые мои годы бытия человеком мне казался удивительным мир сложностей, в который люди вогнали сами себя. Но, знаешь, в этом и есть их изюминка. Они как неогранённые алмазы в шкуре камня из своего мира проблем. Это я, на самом деле, понял не так уж и давно, лет, может, двенадцать назад, — Шибусава повертел кистью в воздухе в жесте «как-то так» или «около того». — Да, тебе сильно больше двенадцати, и не без твоей помощи я это осознал. Мои первые лета жизни начались именно с людей, достучавшихся до моего бесконечно скучающего разума и звериного сердца, живущего инстинктами, желаниями и эгоизмом. Ты, благо, в жизнь Зверя не окунался, и я надеюсь, что в этом есть и моя заслуга.

Атсуши не раз слышал от отца, что шутки про тысячелетия — не шутки. Просто так подробно родитель никогда не рассказывал. Вряд ли отец так пытается просто отвести сына от поднятой темы…

— Люди хрупки и мимолётны, сынок, — Шибусава вздохнул, сцепив теперь пальцы замком и уложив на них голову подбородком, по-прежнему упираясь локтями в колени. — И никого и никогда из них лучше не любить. Но, к твоему счастью и моему великому сожалению, ты повторяешь мои ошибки. Я понимаю, что тебе нужно в моей сокровищнице. Ты ищешь среди чужих способностей те силы, которые могли бы даровать твоим близким бессмертие, — когда взгляд Дракона встретился со взглядом Тигра, жёлтые змеиные глаза одного без белых склер и янтарно-сиреневые кошачьи — другого на мгновение сверкнули, перед тем как оба моргнули и вернулись к своей человеческой сути. — И, перед тем как ты мне ответишь, я хочу задать тебе всего лишь один вопрос, — Накаджима уверенно кивнул, — готов ли ты обречь их на твоё же проклятие?

Тигр несколько секунд смотрел в глаза Дракона, а потом забегал ими по его лицу, его фигуре, по дивану и кабинету. Об этом вопросе он не думал. Он совершенно забыл про эту изнаночную сторону монеты. Поддавшись порыву дать небезразличным ему людям то, что имеет сам, он не принял во внимание тот факт, что проклятие бессмертия также передастся им. Атсуши подался назад, нервничая и раздумывая. Шибусава, хмыкнув, встал на ноги.

— На самом деле, есть ещё одна проблема: я не уверен, что то, что ты ищешь, есть у меня в полном комплекте, — Атсуши тут же отвлёкся. — В том плане, не влечёт ли дар искомого тобой самолечения чего-то ещё… и не глушит ли уже имеющиеся силы… и не противоборствует ли с ними.

— Я не хочу использовать их прямо сейчас, пап, — Накаджима сам встал на ноги. — Я… я просто… Просто хочу иметь уверенность, что в случае чего я могу помочь хоть как-то. Тем, что в моих силах.

— Я оставлю это на твоей совести, — внезапно сказал Шибусава, и Накаджима от резкой смены тона непонимающе склонил голову к плечу, поспешив за шагнувшим к двери отцом. — Жизнь — твоя, и жить её тебе, я могу лишь наставить. Одно только помни, — Тацухико остановился спиной к подростку, положив руку с когтями на дверь, и Атсуши поймал на себе взгляд жёлтых змеиных глаз без склер: — Я Дракон, коллекционирующий чужие способности, как драгоценные камни. Мне под силу изъять любую, исключая свою. Тебе стоит только попросить.

Атсуши, сжавший руки в кулаки, выпрямил спину и кивнул. Он знает и помнит, что отец всегда поможет: насколько вечен Дракон — настолько бесконечна его поддержка.

…Ночью по стене госпиталя — благо что сторона была теневая — вскарабкалась быстрая тень, сыпалась только кирпичная крошка из-под когтей. Приоткрытое для свежего воздуха окно оказалось как нельзя кстати, и тень с кошачьими лапами вместо рук и ног бесшумно ступила на подоконник, а затем и на пол, встряхивая лапами и возвращая конечности на место. Время близилось к утру.

Пострадавший мирно спал лёжа на спине, укрытый одеялом и отвернувшись к стене. В темноте сверкнули два кошачьих глаза, прежде чем Атсуши осторожно снял рюкзак с плеча и поставил его у койки. Юноша, склонившись над спящим обитателем палаты с загипсованной ногой, тихо коснулся пышной подушки, прижавшись лбом к виску и устало улыбнувшись. Он простоял так, слушая чужое хриплое дыхание, несколько минут, а уже потом осторожно устроился в ногах, не касаясь гипса, поверх одеяла. Атсуши теперь мог спокойно спать, совершенно измотанный, но добившийся того, чего хотел; он будет сторожить своим чутким слухом и успокоит, мурлыкая, если ночью замучают боли.

Внизу у койки рюкзак немного накренился, и из слегка расстёгнутого замка показалось свечение трёх драгоценных камней.