Русская рулетка (2/2)

— Вы изучаете здесь нашу историю? — парень, потянувшийся за огурчиком, неожиданно замер, переводя на Дазая удивлённый взгляд, вторую руку держа между своими коленями.

— Недолго, несколько пагагра… парага… ты понял, — Осаму фыркнул и положил руку на спинку диванчика, откинув голову вверх — его немного тошнило. — Но я сам ради интереса изучал. Вот и… вспомнил.

— Ты интересовался историей России? — друг даже не взял закуски, за которой тянулся, и убрал и вторую руку к первой, зажав между своими острыми коленками. — Почему?

— В средней школе я интересовался всем подряд, благо интернет всеобъемлющ, — Осаму усмехнулся, поднял голову, отпил из своего стакана и отодвинулся к стене, снова подперев щёку кулаком и закинув ногу на ногу. Пришлось расстегнуть одну из верхних пуговиц, чтобы легче дышалось и было прохладней. — А на память никогда не жаловался.

— Чудесно. Я тебя даже зауважал, — парень усмехнулся и вдруг, выпрямив плечи, придвинулся ближе к Осаму, упираясь в него спиной и ставя одну из ног на диван, согнув её в колене. Дазай только бровь вскинул, но ничего не сказал.

— Я бы тоже зауважал тебя, если бы ты мне наконец представился.

Парень, державший глаза закрытыми, повернул голову, искоса глянув на Осаму. Дазаю даже показалось, что тот вообще ни капли не пьян, если судить по одному взгляду.

— На практике вы не выговариваете правильно ни моё имя, ни тем более фамилию, не говоря об отчестве, — юноша вновь протянул для рукопожатия руку. — Но, если не вдаваться в подробности, у меня есть более простое название из инициалов.

— Ну давай, удиви, — Осаму поднял свою голову, протягивая руку в ответ.

Товарищ ухмыльнулся, хватая за ладонь и сжимая на ней холодные пальцы. Дазай не почувствовал толком ничего, зато почему-то запястью стало резко свободно, будто пуговица на манжете расстегнулась или оторвалась.

— Приятно познакомиться, Дьявол.

— Дья- — Осаму хотел было повторить, но неожиданно прыснул со смеху, прикрыв второй рукой рот и чувствуя, как на ресницах проступили слёзы. — Почему-у? Извини-извини, я не… оно само, — Дазай сквозь смех пытался успокоиться, глубоко дыша.

Но так называемый Дьявол, как ни странно, не изменился в лице. Он улыбнулся, поставив руки локтями на стол и сцепив пальцы между собой, сложив на них подбородок.

— Ты поймёшь позже, — Дьявол взялся за стакан, прикрыв глаза и выпивая его мерными глотками до половины.

— Ла-адно, — Осаму глубоко вдохнул и закрыл ладонями нос и рот, а затем потянулся руками вверх и вытянул ноги под столом. — А вот если честно, совсем честно, Лукавый ты наш, — он кладёт голову на стол, — лет-то тебе сколько?

Дьявол глянул на Дазая сверху вниз, усмехнулся и точно так же положил голову на стол, опустив руки вниз.

— А тебе?

— А я первым спросил, — Осаму довольно щурил глаза.

— Ц-ц-ц, — Дьявол поцокал языком, зевнул, прикрывая ладонью рот, и положил руку на стол, сложив голову уже на неё. — Двадцать один.

— Какое совпадение, мне ведь тоже, — Дазай продолжал хитро улыбаться, прекрасно понимая, что товарищ лжёт, как и он. — Будь я младше восемнадцати, меня бы сюда наверняка не пустили.

— И меня. Я заплачý.

— Что?

— То.

Дазай нахмурился.

— Что за акт благородства?

— Впервые встречаю человека с таким же интеллектом, как у меня.

Осаму, поизучав лицо напротив, фыркнул, но всё-таки спустя несколько минут поднял голову, взявшись за стакан и делая несколько глотков. Хочет платить — пусть платит. Ему же страшно вставать на ноги, если честно. И страшно думать о том, каково ему будет завтра.

Дьявол тоже выпрямился в какой-то момент, ладонью вдарив по кнопке вызова официанта в столе. Осаму медленно моргнул, еле-еле достав из кармана телефон и смотря время. М, полвторого… Конфетка. Какие-то сообщения, но это нужно щуриться, чтобы прочитать. Осаму подносит телефон близко к лицу, стараясь не опускать головы, чтобы ком к горлу не подкатывал. Он только сейчас заметил, что пуговица на его манжете ослабла и перестала держаться потому, что треснула посередине, и, когда Дазай её задумчиво коснулся, она раскрошилась. Что ж… ну и ладно, потом разберётся.

Парень рядом отвернулся, потирая затёкшую шею. Когда молодая девушка подошла, чтобы рассчитать припозднившихся гостей, Дьявол неосторожно резко принимает чек из её рук, касаясь пальцами её пальцев.

С соседнего стола вставала шумная и большая компания, проходя мимо, к выходу. Дазай обернулся на гомон, глядя сонными глазами вперёд, и вдруг милая девушка в белой блузе и чёрной юбке, протягивающая товарищу счёт, падает на ровном месте, схватившись за сердце второй рукой и закатив глаза. Осаму чувствует, как неожиданно трезвеет, приподнявшись с места и круглыми глазами смотря на пострадавшую. Реакция Дьявола оказалась несколько иной, какую ему можно приписать в обычном состоянии, но, скорее всего, это из-за его промилле в крови: парень, вздрогнув и прижав к себе одну руку, схватил второй Дазая за предплечье и потащил за собой, вскочив на ноги. Осаму даже сказать ничего не успел, еле уворачиваясь от спешащих к официантке людей, только оглянулся пару раз, прежде чем (испуганный?) Дьявол выскочил через чёрный выход на лестницу и, перепрыгивая ступени, выбежал на улицу, тяжело дыша и, наконец отпустив Осаму, упёршись руками в колени. У Дазая от таких резких скачек закружилась голова, и он, толком не соображая, что произошло, вцепился пальцами в свои волосы и осел на асфальт прямо по стене, жмурясь. Он ведь только что за столом сидел, а минуты не прошло — и уже на улице…

— Ты чего? — Осаму похлопал себя по щекам, часто моргая и сосредотачивая взгляд на парне: тот отошёл к выключенному фонарному столбу, упёршись в него спиной и потирая виски́. — Что ты сделал с девушкой?

— Ничего, — низким голосом пробурчал Дьявол, хмуря чёрные брови. — Она упала прямо передо мной, я и испугался.

— Ей можно было бы оказать помощь, — Осаму растёр глаза, попробовав встать, но тротуар накренился, как палуба корабля при шторме, и пришлось остаться сидеть на асфальте, вытянув одну ногу.

— Окажут, — парень не раскрывал глаз, потирая теперь их уголки. — Она упала рядом со мной, что бы люди подумали?

— Ну… — Дазай хотел бы ответить, что это неважно, но, подумав, всё-таки счёл это за аргумент. На кружащуюся голову думалось расширенней очень тяжело. В любом случае, девушке помогут — они там были не одни. Осаму махнул рукой и, сложив её на колено согнутой ноги, посмотрел в тёмное небо.

Дьявол спустя несколько минут подошёл и сел на тротуар рядом, одну из ног подогнув под себя, и перед лицом Осаму внезапно появилась фляжка. Дазай отодвинул голову, всматриваясь в вещь перед глазами, а затем удивлённо посмотрел на парня. Тот, выдержав взгляд, не стал ничего говорить, лишь сделал из неё глоток сам, а уже затем протянул Дазаю снова. Осаму хмыкнул, взяв флягу из чужих рук.

— Это было намёком, что не отравлено?

Дьявол хмыкнул, и в свете дальнего фонаря его глаза сверкнули красным, хотя на его лицо падала тень. Во фляжке была минеральная вода.

***</p>

Мятые простыни взмокли, в комнате царит густой мрак. Чужие тёплые руки оглаживали по выступающим позвонкам на спине, переходя на бёдра и сжимая их пальцами до красных пятен. Дыхание вырывалось из груди с лёгким присвистом, кадык, сглатывающий вязкую слюну, двигался под чужими губами, влажно целующими шею. Рюноскэ только усмехнулся одними губами, когда Атсуши покрылся мурашками, стоило ему провести ногтями по его спине. Накаджима, оказывается, и рычать умеет, когда ему что-то не нравится или когда он испытывает дискомфорт, и это уже далеко не домашний котик — вполне себе тот самый Зверь, которому давно пора бы проснуться. Акутагава шипит, когда Атсуши в отместку слегка прикусывает кожу на его шее, а затем поцелуями спускается к плечу и ниже, придерживая руками под спиной. Оборотень стоял над Рюноскэ на коленях, согнувшись, и его футболка лежала где-то на полу, упав с постели; рубашка Акутагавы с коротким рукавом зацепилась за изголовье. Атсуши расстёгивает ремень чёрных узких брюк одной рукой, пока Рюноскэ что-то шепчет ему на ухо, приподнявшись на локте, а пальцами свободной руки зарывшись в белые волосы на затылке, слегка сжимая.

— Я даже не знал, что ты умеешь показывать зубы, — Атсуши кожей чувствует, как Рюноскэ ухмыляется. Всё он знает. Когда надо, Накаджима это умеет. Но надо бывает редко.

— Повода не было, — у оборотня голос стал ниже обычного, и он, повернув голову, целует скулу, целует уголок губ и коротко вдыхает, касаясь губами губ Рюноскэ. Рюноскэ закрыл глаза, подавшись вперёд. Смелей!

…От телефонного звонка Акутагава резко распахнул глаза, замерев, и Накаджима, нахмурившись, отпрянул назад. Оба синхронно повернули головы в сторону засветившегося на столе экрана, а затем переглянулись, не понимая — это какая-то обоюдная галлюцинация, или их взаправду перебили прямо во время прелюдии?

— Да ладно? — Накаджима, если честно, никогда более не чувствовал себя таким обманутым. Серьёзно? Сейчас?!

— Что за… херня, — Рюноскэ, от возмущения закашлявшись, поднимается и садится на кровати, когда Атсуши выпрямился и отодвинулся назад. Телефон звонил настойчиво и, кажется, не думал замолкать. Нет, это какая-то шутка.

— Кто это? — Накаджима выглядел весьма страдальчески, сев на постель нормально и свесив ноги к полу. Надо было полностью раздеваться сразу, а то остались в штанах оба — и вот, сглазили! Обидно.

— Чт- Дазай? — Рюноскэ, щурясь от света и, подойдя к столу, глядя на экран, видел, что входящий-то от брата. Это точно какая-то шутка. И если, когда Акутагава возьмёт трубку, это действительно окажется она, то Осаму настанет полный #@*%*@#! — Да?

— Бра-атец! — голос, раздавшийся с того конца, не сулил ничего хорошего. Осаму растягивал слова, ещё и икнул после первого же обращения. — Рю-ю-ю, как дела? Я т-бя не разбуди-ил?

— Ты- Ты сколько выпил? — Акутагава невольно закашлялся от возмущения и удивления, упёршись рукой в стол. С расстёгнутым ремнём брюки предательски сползали по ногам вниз, и приходилось их подтягивать. — Ты охренел?

— Да я чуть-чуть… — Дазай громко шмыгнул носом. — Я как стекло, п-нимаешь?

— Ты… господь, — Рюноскэ хрипло вздыхает и потирает рукой переносицу, а затем снова подтягивает брюки. — И что тебе нужно? Ты до утра планируешь возвращаться, или мне сразу просить отца вызывать скорую?

— Чш-чш-чш, кипятиш-шься, — Дазай что-то пьёт, пока говорит, и ему очень повезло, что он не рядом с братом сейчас, иначе Акутагава бы ему врезал. — Я уже всё, собирался домой.

— Ну так собирайся, мне зачем звонить?

— Собраться — собрался, а домой — ни-икак.

— И на что ты намекаешь?

— Бра-атец… забери меня?

— Ты шутишь, что ли?

— А я что, похож на клоуна-а?

— Сейчас — очень, — Рюноскэ тяжко вздыхает. — Ты вообще не в состоянии?

— Я как бы в нём, но как бы я не уверен. Я не слишком себе доверяю сейчас.

— И где ты?

— Ну… ну помнишь, бар… Атсуши ещё провалился в окно кухни…

— …А, этот, — Акутагава закатил глаза. — Тебе повезло, что не так далеко. Жди.

— Ты настоящий друг!

— Утром поговорим, придурок! — Рюноскэ прошипел последнюю фразу, отключаясь и со стуком возвращая телефон на стол. Злости не хватало. Ну вот надо же так!..

Мягкое касание со спины привело в чувства. Акутагава обернулся через плечо, и рядом стоял Атсуши, протягивающий ему рубашку.

— Что случилось? Где Осаму? — Накаджима обеспокоено склонил голову к плечу, следя, как Рюноскэ одевается.

— Как Тюя уехал, так он во все тяжкие. Спивается. Примерно на уровне невменяемости, — Акутагава застёгивает пуговицы, а затем взъерошивает свои волосы, чтоб выглядеть более-менее не помято. — Я за ним.

— Мне пойти с тобой?

— Нет, я сам, — Рюноскэ махнул рукой. — Верну его домой и вернусь к тебе, хорошо?

— О, подожди, — Атсуши вдруг метнулся к своему шкафу, доставая свою белую толстовку и протягивая Акутагаве: — Ночью прохладно, надень.

Рюноскэ только бровь вскинул, глядя на чудесную одежду, посмотрел на Атсуши и, хмыкнув, накинул через голову, снимая капюшон с тигриными ушками. Нет, Акутагава, конечно, носит мешковатые вещи вроде своей толстовки, но толстовка Атсуши выглядела совсем здоровой, закрывая кисти рук. Рюноскэ глянул на себя в зеркале в полумраке и усмехнулся.

— Извини, чёрных нет, — оборотень, светясь в темноте жёлтыми глазами, как большая кошка, показался со спины. Рюноскэ без зазрения совести, приложив руку ко рту и не изменившись в спокойном взгляде, разглядывает его без футболки. — Точно не нужно помочь?

— Точно. Я один быстрее справлюсь, а с тобой он будет разговаривать, всё затянется, — Акутагава тяжко вздохнул, направившись ко входной двери по тёмному коридору, и Накаджима вышел за ним, щёлкая выключателем на стене и включая свет. Рюноскэ зажмурился, на ощупь надевая кеды. У Атсуши от света причудливо сузились зрачки, пока он стоял рядом и открывал дверь, и Акутагава, выпрямившись, поймал момент и огладил юношу по щеке, целуя в уголок губ. — Я быстро.

— Ага… — Накаджима только улыбался, проследив и прослушав до самого конца, как Рюноскэ выйдет из парадной на улицу.

Обернувшись, в окне он увидел, как чёрная с белыми пятнами лента, пересекая двор, взмывает ввысь, цепляясь за крыши домов, и Расёмон, сверкая красными глазами и алым свечением по краям, утаскивает хозяина в воздух за собой. И никакое такси не нужно! Сплошная экономия.

Улицы пестрели редкими фонарями вдоль дорог, и Рюноскэ приземлился в одном из тихих спящих дворов, который, судя по навигатору, располагался рядом с нужным местом. Пришлось сначала бежать через дорогу к нужному зданию с тёмными окнами, а затем, встретившись с закрытой дверью бара, понять, что нужно искать вокруг. Акутагава уже хотел звонить, но вдруг увидел странную машину, подъезжающую к бару с лицевой стороны: она была сильно не здешняя, выглядящая как-то потрёпанно и неотёсанно, квадратно, что ли, и фары круглые, словно это не машина, а раритет на колёсах. Но нужно отдать должное — она блестела чернотой, как чистое ночное небо, и диски были новыми, белоснежными. Рюноскэ встал за углом бара, глядя на номера, и понял он из него только цифры — 666. Странные буквы до и после цифр не были английскими, и регион, судя по всему, тоже неизвестный. Акутагава встряхнул головой, раздумывая, не кажется ли ему, но нет — машина погасила фары и замерла, а из неё с первых двух сидений вышли двое. Сначала показалось со спин, что девушки — одна была с длинными распущенными волосами цвета серебра, а у другой была коса цвета пшеницы, — но больно высокие, да и голоса на неизвестном и странном языке зазвучали такие, что явно не женские. С силой хлопнув дверью с водительского сидения и, судя по интонации и громкости, выругавшись, поднимая с тротуара отлетевшее боковое зеркало и бросая его в открытое окно, тот, что с косой, в причудливых полосатых штанах и белой футболке, осмотрелся и указал куда-то за другой угол здания, а тот, что был с распущенными волосами, в белой рубашке и тёмно-серых штанах, что-то ему ответил, и оба двинулись по указанному направлению.

Что-то Рюноскэ подсказывало, что неплохо было бы проверить. Чего ему ночью бояться? У него отец заправляет всей ночной жизнью города! Юноша вообще должен себя хозяином чувствовать в это время суток, вот и двинулся тенью следом, на всякий случай сфотографировав странную машину спереди.

А потом он услышал знакомый голос и прибавил шаг.

Заглядывая за угол, к чёрному выходу, он увидел на тротуаре двоих, сидящих прямо у стенки и разговаривающих друг с другом на вполне себе родном и понятном языке. Те, что вышли из чудной машины, подошли к одному с чёрными волосами, а вторым был, конечно, Дазай, к которому Рюноскэ поспешил выйти из тени. Осаму, увидев брата, медленно поднял голову и отсалютовал, но так резко, что ударил рукой в стену и айкнул.

— Братец! — он заулыбался, потирая ушибленную кисть, а вот Акутагава, косясь на двух высоких парней с девчачьими причёсками, нахмурился, однако наклонился, чтобы поднять Дазая под рукой. Тяжёлый! В любой другой раз Рюноскэ обвил бы его Расёмоном, но сейчас перед чужаками светить ручным драконом не хотелось. — А я знал, что ты меня не бросишь!

— Заткнись, — Рюноскэ не спускал глаз с чужаков, которые поднимали, видимо, нового знакомого брата, того самого собеседника, только уже под двумя руками, и со стороны того, что с косой, сильно высокого, этот собеседник перестал касаться ногой земли. Пока «седовласка» повернул голову черноволосого на себя, что-то негромко спрашивая на непонятном языке, этот высокий и с косой встретился взглядом с Акутагавой, и оба смотрели друг на друга несколько секунд, а затем высокий кивнул. Рюноскэ, признаться честно, был немного растерян, видя ещё и шрам поперёк одного из глаз чужака, но также кивнул в ответ, и парочка после этого потащила нового знакомого старшего брата к странной машине (тот шёл вполне себе твёрдо, только с сильно опущенной головой, будто на ходу заснул), а вот Дазай еле ноги волочил.

Рюноскэ достал телефон из кармана, чтобы вызвать такси, только тогда, когда странная машина завелась, показалась из-за угла, развернулась и уехала в противоположную сторону.

***</p>

— Вы оба дома?

— Дома, — Рюноскэ сидел на диване в зале, когда позвонил отец. — А что?

— А Атсуши-кун? Он дома сейчас?

— Ну, у себя.

— Зови. Мне нужно поговорить с вами четырь- ах, да, точно, Тюя-кун же в отъезде… — Мори вздохнул. — Тремя. С ним поговорю потом отдельно.

— О чём? — Рюноскэ хмурится, спустив ноги к полу. — Я не виноват.

— Очень хорошо, что ты ни в чём не виноват и раскаиваешься заранее, но в этот раз вы тут не при чём, — судя по голосу, отец был чем-то обеспокоен. — Я буду дома минут через двадцать. И про Атсуши-куна не забудь.

— Хорошо.

Акутагава завершает звонок и откладывает телефон на диван. Был вечер воскресенья, и Осаму, спящего на его, Рюноскэ, постели до сих пор, требовалось разбудить. Этот проклятый пьяница упал на кровать младшего брата вчера ночью, даже не потрудившись залезть к себе, и мгновенно вырубился, и Акутагава только небеса поблагодарил за то, что сейчас он вернётся к Накаджиме. Перед тем как уйти, он стянул с Дазая пиджак и принёс из ванной комнаты таз на случай, если кое-кого будет тошнить (а его, чёрт возьми, будет!), из кухни притащил бутылку минеральной воды и угольных таблеток и положил на полу рядом. Он уже хотел уйти, но на всякий случай оставил записку рядом с таблетками, что вернётся завтра утром.

У дверей он, подумав, развернулся, закатил глаза, достал телефон Дазая из кармана и поставил его на зарядку. Приписал в записке, что его телефон на столе. Теперь можно уходить.

Атсуши оказался душкой. Пока Рюноскэ не было, он по-быстрому сготовил романтический ужин из всего того, что было в холодильнике, и Акутагава второй раз за день поблагодарил небо за то, что теперь их точно никто не побеспокоит просьбами забрать. В конце концов, любовь любит тишину. Если заменить слагаемое «любовь» на Рюноскэ, а слагаемое «тишина» — на Атсуши, то ничего не изменится.

Когда Акутагава вернулся ближе к полудню следующего дня, совершенно довольный, сытый и спокойный, его чуть удар не хватил, когда по приходе он не обнаружил Осаму в комнате, зато услышал из полуприкрытой ванной комнаты шум воды. Врываясь через двери и уже будучи готовым упасть в обморок, он обнаружил Осаму, опустившего голову под холодную воду в кране, успокоился и иронично спросил, как погодка на море. Дазай пробурчал что-то нечленораздельное и отмахнулся. Видок у него, конечно, был прекрасный, ещё и часы где-то расхреначил в хлам. Так ему и надо.

Таз стоял рядом с душевой кабинкой. Чистый, ещё даже влажный и пахнущий мылом. Значит, пригодился. А таблеток не было, как и половины бутылки минеральной воды.

После ванной комнаты Осаму, стянув с себя рубашку и штаны и элегантно оставив их у дверного косяка, без всяких завтраков и обедов вернулся в комнату обратно и лёг спать. Снова. Рюноскэ махнул на него рукой и ушёл с телефоном в зал. Правда, у старшего пришлось позаимствовать бледный тон, чтобы скрыть пятна на шее и ниже. Ну, те, которые можно увидеть.

А теперь нужно было будить этого Ленина и приводить в чувства, чтобы не выдал свой вчерашний променад перед родителем, потому как можно быстрее был вызван Атсуши — вдвоём растолкать легче, чем в одного. Накаджима прибежал, как на пожар, запыхавшись, и лишь потом выяснил, что он нужен лишь как тягач.

Осаму вставать не хотел. Осаму вообще ничего не хотел, но его никто не спрашивал, поэтому он сел, а Рюноскэ повесил ему на голову его футболку с шортами, мол, надевай и только рискни позволить папе себя разоблачить.

Когда Мори вернулся, Акутагава честно сказал, что Дазай недавно проснулся. Честно? Честно. А про остальное он талантливо не договорил, его ведь никто не спрашивал. Все трое сидели на диване рядком, лишь Осаму упёрся руками в колени и закрывал ладонями лицо, периодически посматривая сквозь пальцы. Отец действительно выглядел взволнованным, он даже толком не переоделся, лишь обувь снял и пальто. Он не говорил ничего, только выдал всем троим распечатанные листы. Одинаковые. Каждому по два. На вид — чьё-то резюме. Дазай щурится, приглядываясь к первому.

— Что… что за имя? — у него голос низкий, и он откашливается. — Я не могу прочесть.

— Кто это? — Атсуши задаёт куда более логичный вопрос, обнюхав бумагу. — Впервые вижу.

— Зачем? — Рюноскэ поднимает глаза на отца.

Мори снова ничего не говорит, лишь поднимает с кофейного столика пульт и, кинув взгляд на настенные часы, включает телевизор. По нужному каналу идут новости, и первая из них гласит, что в городском баре найдены мёртвыми два человека. Причина смерти: остановка сердца. И нет внешних вмешательств.

От названия бара у Акутагавы внутри холодеет. Он круглыми глазами смотрит на Дазая, но тот вперил удивлённый взгляд в экран. Накаджима тоже явно понял, что к чему, но вопросов не задаёт, смотря то на Рюноскэ, то на Осаму.

— Итак, дети, — Мори делает громкость тише, но телевизора не выключает, а сам начинает ходить по комнате, — вернее, молодые люди, послушайте меня внимательно. Я не просто так собрал вас троих здесь, хотя хотелось бы сразу четверых, но не суть. Вам придётся быть с этого момента крайне осторожными, и это даже несмотря на то, что вы одарены.

— П-почему? — Накаджима нервно сглатывает.

— Атсуши-кун, твой отец тоже в курсе происходящего, — Мори не прекращает ходить из угла комнаты в угол. — Но в любом случае. Мне поступила информация, что в городе замечен глава Русской мафии, название их организации — «Мёртвый дом». Всё о нём вы можете лицезреть не первом листе. Запомните его фамилию. Мы пока не знаем его целей, поэтому — между нами — ситуация отмечена красным уровнем угрозы.

— До-су-то… — Рюноскэ читает по слогам. — До-су-то-е-фу…

— Досотоевосский? — Дазай прищурил глаза, встряхнув головой и посмотрев на отца.

— Достоевский. На русском языке читается так.

— А что за второй лист? — Атсуши подал голос, после того как обнюхал бумагу ещё раз, вдруг что упустил? Но ничем не пахнет. Жаль.

— А на втором листе — будущий глава организации, — Мори наконец остановился, тяжко вздохнув и накрыв глаза рукой. — Сыну Достоевского-старшего семнадцать лет, он ваш ровесник и он прибыл сюда вместе со своим папашей. Зовут Фёдор. Запомните его лицо и остерегайтесь любого, кто похож на него, я вас настоятельно прошу. Мы бросили все силы, чтобы выследить и отгородить от наших филиалов. И, конечно же, от вас, — Огай делает паузу. — Вчера он был замечен в районе этого бара в центре города. Последствия вы видели по новостям.

Рюноскэ и Осаму молчат, переглянувшись. Один Атсуши, пробежавшись глазами по второму листу, задал вопрос:

— Он что, тоже одарённый?

— К сожалению, — Мори устало садится в кресло. — И его сила с названием «Преступление и наказание» очень опасна.

— Насколько? — Рюноскэ нервно сглотнул, еле оторвав взгляд от прикреплённой к досье фотографии.

— По нашей внутренней шкале угрозы — С+.

Атсуши хотел бы спросить, что за внутренняя шкала, но внезапно вспомнил про загадочные уровни, которые все четверо обнаружили в досье на самих себя в базах данных офиса Мори-доно, когда искали информацию о Верлене. Единственный, кто из них был уровня С — это Тюя с его взрывной силой, когда он теряет контроль. Что же означает С+?..

— И что он делает? — Акутагава внимательно смотрит на отца.

— По данным свидетелей, он убивает прикосновением, и его сила абсолютно ему подконтрольна. Во всяком случае, во всех тех случаях, которые были нами зафиксированы, — Мори смотрит на старшего сына. — Осаму, тебе тоже нужно быть крайне осторожным. Мы не знаем, подавит ли твоя способность его способность.

Дазай не поднял головы. Он был единственным, кто не задал ни одного вопроса. Он гипнотизировал взглядом фотографию Фёдора Достоевского, смотрящего на него своими карими, с красноватым отблеском глазами с досье сына главы Русской мафии. Той самой, одной из самых жестоких и страшных. Бледное лицо, чёрные прямые волосы до плеч, ни одной отметины.

Рядом с ним есть парочка фотографий более плохого качества с подписанными от руки именами его, видимо, напарников, друзей или телохранителей: один высокий, со шрамом на глазу и длинными светлыми волосами, убранными в косу — Н. (К?) Гогору, — второй — с длинными высеребрянными волосами, больше похожими на седые, и перебинтованной от недавней на момент запечатления на камеру травмы головой — И. (В?) Гончаров. Сама же его, демона-младшего, кличка, обозначение, название на латинице под именем на оригинальном языке и в переводе на японский гласит короткое и простое: «Fyodor D. Evil».

«На практике вы не выговариваете правильно ни моё имя, ни тем более мою фамилию».</p>

«Ты поймёшь позже».</p>