Бессонница (1/1)
В некоторые моменты Папайрусу кажется, что он совсем не властен над своим телом. Глаза начинают автоматически щуриться от раздражения, уголки губ разъезжаются в разные стороны плотной линией, брови хмурятся, образуя меж собой неприятную складку, и выглядит его лицо в целом так, будто он увидел что-то до безобразного мерзкое. И, в принципе, темные круги под глазами Санса под эту категорию попадают. Как и весь Санс в целом, не только по частям.
И все эти части сейчас сонно моргают и смотрят на Папса своим абсолютно пустым и растерянным взглядом, и Папайрус уверен, что в этом взгляде сейчас целых ноль сложных процессов и столько же осознания происходящего. Папайрус скрещивает руки на груди. Ему становится некомфортно, когда круги под глазами брата чернеют и будто становятся больше с каждой секундой.
— Будь добр, повтори, что ты только что сказал? — слова с трудом вырываются сквозь зубы. Вопрос нужен, чтобы держать брата в сознании — ниточка, за которую Санс схватится и не отрубится посреди разговора. Папс боится, что от слабого профилактического подзатыльника брат просто упадет мордой в пол, отключившись, хотя, если это такой способ заставить его спать, то Папс над ним еще подумает и будет практиковать по немного иному назначеню.
— Ну… — Санс мнется, точнее сказать, соображает, точнее сказать, пытается соображать или хотя бы делать вид, что соображает. Последнее у него обычно получается лучше всего. Стеклянные глаза просто не способны сейчас передавать эмоции, однако улыбка мучительной привычкой тянется от одного уха к другому. Выглядит это жутко и отталкивающе, и у Папайруса мелькает мысль, что Санс на самом деле лунатит: сейчас он спит, но очень старается делать вид, что наоборот. — Я решил, что если я не могу проснуться во время, я просто не буду спать. Тогда и просыпаться не придется, — он даже пожимает плечами, чтобы не казаться ходячим мертвецом и добавляет немного жестикуляции. Но если он попробует испытать свою измученную и, Папс уверен, неспособную ни на что сейчас мимику, то Папсу придется закрыть глаза ладонью. — Как дважды два — математика.
А Санс все же старается выглядеть довольным собой, даже несмотря на полное отсутствие сил и здравого смысла. Быть может, его лишенный сна мозг воспринимает эту идею иначе, чем Папс, которой бьет себя по лицу от безысходности. Он все же вынужден закрыть глаза ладонью.
— И сколько ты не спишь? — говорит он сквозь пальцы и напряжение. Услышать ответ страшно, но подумал Папс об этом уже слишком поздно.
— Третьи сутки… Или четвертые. Не ебу, если честно.
Почему-то Папсу кажется, что истина будет ближе, если он добавит к этим цифрам еще двое суток.
Речь Санса медленная. Не такая размеренная и приятная, как обычно, а вялая и непонятная — Санс мямлит и качается из стороны в сторону, запинается в словах и на ровном шагу — Папс уверен, будь они на улице, Санс бы свалился при малейшем дуновении ветра или запнулся бы об сугроб, который даже не был под его ногами. Папс наблюдает его нервный тик и чувствует его же на своем лице.
— Поздравляю, твой гениальный мозг тебя убивает, — сарказм перемешивается с обреченностью где-то в середине фразы и звучит уже больше тоскливо, чем язвительно, и Папс немного раздражается из-за некорректной подачи. Брат его все же удивляет, пусть и не в самых хороших смыслах, но у него, похоже, уже иммунитет к отсутствию сна. Папсу нужно минимум шесть часов регулярно, иначе он разваливается, как Санс после секунды без каламбуров (у него, наверное, начинается ломка), а к вечеру у него раскалывается голова. И желание прибить Санса больше не доминанта — только Папс, кровать, одеяло и темная прохладная комната без единого звука. И так в идеальном расположение десять часов.
Как бы мучительно на Санса не было смотреть, Папайрус все же задерживается и не понимает, что ему с братом делать. Может Санс действительно устал разочаровывать брата тем, что просыпает работу. А может, это очередной способ избежать кошмары. И все же ни один из возможных причин Папайруса не устраивает. Глаза Санса все еще напоминающие космос: полный вакуум и пустота.
— Ты даже спать без меня не можешь… — Папайрусу иногда кажется (Папайрус надеется), что однажды брат скажет, что это огромный розыгрыш длиною в жизнь, и начнет вести себя адекватно. Только вот Папс даже не может предоставить, какого это.
Санс вяло кивает, соглашаясь, что бы брат сейчас не сказал. Папс берет ответственность за чужой сон на себя и знает, что пожалеет об этом. Санс разнаглеет, когда отоспится с ним несколько ночей в одной кровати, но сейчас Папс думать об этом не хочет, сейчас расклад иной: только он, кровать, одеяло и темная прохладная комната без единого звука. А еще Санс и его горячие ладони поперек груди и сопящее дыхание. И так в идеальном расположение десять часов.