Письмо в конверте (1/1)
Его восторгу не было предела. Все было иначе: все было живым и настоящим, и он знал на сто процентов, что именно сейчас решается его судьба. Он на верном пути — в этом не было сомнений.
Санс шутливо вздыхал и закатывал глаза, кутаясь в тяжелую теплую куртку. Дерево и снег приятно хрустели под тяжелым шагом. Санс не торопился, подходя к почтовому ящику, а брат суетливо возился возле него: его распирало от восторженного любопытства и раздражала эта чертова медлительность Санса, который нарочно тянул момент истины. Папайрус готов был толкать брата вперед, обогнать его и посмотреть самому, но они договорись распечатать письмо вместе.
Оставляя следы на только-только покрывшем землю пуховым слоем снегу, они, кажется, шли вечность. Так казалось Папайрусу. И вот, с противным скрежетом почтовый ящик открылся. Санс пошарил рукой в бесконечных письмах и квитанциях о неоплаченных счетах, просроченных газетах и сделал вид, что не замечает его — ровного строгого конверта в цвет черного вороньего пера. Он, обрамленный золотом, торжественно лежал поверх остального мусора, гордо возвышался и всем своим видом кричал: «я важнее всего вместе взятого, что здесь лежит, я — судьба!». И Сансу казалось, что он укололся о край жесткого конверта, когда только коснулся его.
Промерзший воздух будто таял от накала эмоций. Щеки краснели от восторга, руки дрожали от волнения, глаза блестели азартом. С упоением Папс наблюдал, как конверт из теплых братских ладоней торжественно вручается в его, и перед глазами точно проносилась вся жизнь — та самая идеальная жизнь, которая еще не случилась, но обязательно, обязательно будет! Он посвятил себя всего, он отдал свою душу рыцарскому благородству Королевских Стражников. Им он и будет: честным, отважным и справедливым стражником порядка, и тогда все изменится. Тогда монстры изменятся, мир изменится — Папайрус знает — такого его предназначение.
Золотыми чернилами блистала королевская руна и его имя, выведенное изящно и остро — прикоснешься и порежешь палец, но Папайрус не боялся. Он коснулся золота дрожащими руками, и внутри все затихло, вокруг — перестало существовать.
Надпись отдавала холодом. Его собственное имя заставляло сжать пальцы в кулак. Папайрус облизал пересохшие губы. Только сердце ухало в груди, точно отсчитывая секунды.
Кто же знал, что судьба ему лжет.