4. (1/1)

Прошло две недели их прогулок и ночных разговоров, они стали куда ближе и жизнь, как нельзя иначе, преобразовалась.

Очередная ночь, которую они проводят, наслаждаясь неформальными разговорами и просто компанией друг друга. Комната окутана мраком, а предметы казались уже не теми: силуэты еле различимы, яркие цвета не мозолят глаза, а свет уличной жизни напоминает о себе через миниатюрную щёлочку, приоткрытых штор. Все это создавало уют и полное умиротворение, чувство безопасности и отсутствие скованности. Старший парень радостно вздохнул и переключил свое внимание от обстановки в помещении на тихо посапывающего Чонгука, так удобно расположившегося поверх его коленей. от такого зрелища на лице старшего возникла теплая и искренняя улыбка, и чувство, что брюнет ему доверяет и чувствует себя комфортно приятно щекотало душу. Хотя кто они друг-другу? Никто из них не знал это. А может быть, просто не хотел?

Тэ аккуратно поправляет прядь волос, упавшую на лицо темноволосого юноши, чувствуя приятную мягкость его волос.

—Так забавно было бы понять твои сны,—тихо проговаривает Тэхен,—о чем ты постоянно думаешь? И что заставляет тебя чувствовать?

—Тэхен...

—Зая, бля, я думал ты спишь.

—Блять, придурок, ты волосы сжимаешь, мне больно,—Чонгук лениво берет руку старшего, убирая со своей головы и обхватывая ее двумя руками, приобнимая, словно детскую игрушку. Старший же, свободной рукой проводит по щеке младшего, спускаясь к шее, и, поглаживая ее, проводит по ней, едва касаясь, цепляя пальцем нижнюю губу Чонгука.

—Тэхен, прекрати.—Чон, не отводя испуганного взгляда смотрит снизу на свою пассию.

—Знаешь, Чонгук, на тебе бы так красиво выглядели слезы,—начинает Тэ, отчетливо заметив эмоции брюнета,—так хочется увидеть, как дрожат твои ресницы, твои всхлипы, холод, болезненный взгляд.—Тэхен улыбнулся. Его улыбка пугала, это была неимоверно жуткая, тоскливая, но довольная улыбка. Это была улыбка их первой встречи.

—Я чувствую нарастающее, какое-то неимоверно странное чувство нахлынувшее на меня яростной волной, окутывая и заполняя меня изнутри. Это не страсть, не ярость, и даже не грусть.—Старший аккуратно и мягко касается ключиц, обводя их очертание.—Почему мне хочется расцеловать все твои раны? Почувствовать глухие и хрипловатые стоны, наполненные болью. Хочу увидеть твои зрачки, суженные от ужаса и одновременно от неимоверной радости пика нашей филии.

В тот момент Тэхен словно не осознавал, что творит, но его животная страсть словно не выпускала его из сетей, столь запутанных, что выпутаться, кажется, невозможно.

Старший приблизился. Еле-еле уловимый вздох послышался от хрупкого тела, расположившемся так идеально для глаз Тэ. Чонгук смотрел так, словно ждал каких-то действий, ждал, что его используют, как ободранную куклу, как никому ненужную вещь.

—Какой ты блядски жалкий,—парень отстранился, вместе с тем улыбка сменилась на поджатые губы, будто он хотел продолжить говорить, но не стал. Его взгляд абсолютно не менялся, выглядел растерянно и неспокойно.

—Тэхен...

—Замолчи.—Чон проигнорировав слова просто положил голову на грудь тэ и обнял его. Обнял так мягко, как не обнимал ничто и никого. Он хотел, жаждал увидеть в его глазах доверие. Чонгук начал плакать всхлипывая, и, словно маленький ребенок, крепко сжал ладонь Тэ.

Чонгук много размышлял над произошедшим во время их последней встречи, Он обдумывал каждый их диалог до того момента. Как предмет его воздыханий, его родственная душа, могла отдалиться в один миг? Ему было не ясно. Были не ясны действия этого человека, его слова, да и говорил он настолько странно, словно два до крайней степени разных человека сошлись в нем в тот момент.

Чону все чаще вспоминалась их первая встреча и тот вопрос. Согласен ли он со словами моралиста? Согласен ли он с той заповедью? Чон помнит, что не был честен в тот момент и даже сильно не задумывался, что это могло означать. Тэ искал человека, способного и готового перейти те границы нравственных норм. В Тэхене был тот антиутопический идеал, он был тем, кто готов перейти, переступить границы. В нем было то всецело проникновенное приятие мира, тоска, напряжённость и любопытство к неведомому.

Чонгук не оправдал, не разделил тех чувств, не был честным ни с кем, а лишь брал и восторгался. Он не был готов к совместному сознанию и изучению.

С того момента они больше не говорили, не встречались взглядами и были далеки, далеки настолько, что возникало чувство, что все произошедшее—видение, иллюзия или несбыточная мечта. Чонгук пытался забыть его, однако забыть уже—невозможно.

Мы перенимаем привычки тех, кто нам не безразличен—так и Чон их перенял совершенно ненароком. Он стал другим, изменился целиком и полностью. Явилось то самое—чувство, что теперь он готов. Теперь он может проникнуться всецело идеалами и жизнью уже утерянного человека. Во всяком случае, слишком поздно.