Часть 2 Ω (1/2)

Меня окружало нечто голубое и размытое. Дыхание перехватывало. Тёмно-зелёные кроны клёна, без которых атмосфера не была бы такой удушающе страстной, встречались мне на глаза, куда бы не падал взор.

«Я пришёл сюда забыться» — эта мысль была до того навязчивой, что не выходила из головы всё времяпровождение в этом тихом, по-своему сказочном месте.

Выборгская земля была навеяна необычной для неё атмосферой тишины и спокойствия, что больше, чем обычно, удовлетворяло тёмные уголки моей души в этот особенный день, день нашей встречи.

«Как же долго я этого ждал.», — подумал я, идя по дорожке, выстланной песчаником холодного серого цвета, который подчёркивало всепоглощающее голубоватое освещение с тёмно-зелёными проблесками.

Я старался как можно больше сокращать путь, чтобы быстрее почувствовать энергию этого человека рядом. Страшное желание и предвкушение почти полностью опустошили мою голову.

Изобилие окружающего клёна, небольших кустов и порой виднеющихся вдали зданий, пленящий запах зелени, окружённой свежестью утреннего воздуха, внезапно перестали существовать. Передо мной предстал особняк, без сомнений стоящий невероятных денег, выполненный в стиле классицизма, благородного серого цвета, с изящно обрамлёнными окнами, в которых было трудно что-либо разглядеть, кроме плотных изумрудных штор. Невозможно не отметить шикарный сад, который был несомненным украшением имения. Он пестрел и переливался разными оттенками: ярким розовым, голубым, зелёным, белым: самым впадающим в память элементом, несомненно, были красные, можно сказать, кровавые розы с шипами, достигшие максимум своей высоты за долгий период своего роста. Именно они всегда вызывали море симпатии у гостей, будь они более богатыми или, скорее, с небольшим имением. В нескольких метрах от ворот, расстилалось величественное озеро, отражающее все детали серого неба. Оно сияло и обращало на себя внимание каждый раз, когда я появлялся в этом месте. Но, не раз гуляя недалеко от этого озера, я приглядывался к нему, и, какой бы чистой не была вода на поверхности, я всегда замечал чёрную муть, полностью заполняющую его дно.

«Даже на дне с тёмной вязкой мутью порой встречаются участки со сверкающей прозрачной водой.», — подумал Раскольников, ненадолго замерев в слегка пугающей ухмылке.

Боковое зрение заметило шевеление в окне на третьем этаже. Перед моим взором в окне предстал тёмный размытый силуэт, который со звуком открытия двери на широкий балкон, окружённый чёрной тонкой оградой, преобразился в светловолосого мужчину, имеющего приятное и необычное для своего возраста лицо. Он подошёл к краю балкона и, облокотившись на ограждения, посмотрел на меня до жути лукавой улыбкой.

«Меня не покидает неимоверная людская тоска, мой друг.», — растворяя меня своим уже погрустневшим взглядом, выдал Аркадий.

«Я открыл входную дверь к вашему приходу, вы можете пожаловать ко мне прямо сейчас, дорогой мой.», — снова изменив лицо на слащаво-лучезарное, приказал он.

Растворившись в приятной искренней улыбке, Родион направился в сторону широких деревянных ворот с золотыми ручками, украшенными то ли горгульями, то ли неизвестными мифическими существами.

— «Страшный он человек, так резок в перемене эмоций, не поймёшь, искренни ли его намерения.», — подумал Раскольников, скрипнув дверями и пропустив немного яркого света, исходящего из неё, во двор, задумался он.

Пройдя просторный холл, по освещению и тонам схожий с двором и обставленный мебелью в классическом стиле зачастую красного цвета в сочетании с позолотой, которая будто бы отражала характер хозяина, я начал подниматься по узкой лестнице. Среди картин, мимо которых я проходил, как и всегда, мне безвольно бросалось в глаза полотно «Ночной кошмар». Как бы не задумывался, я никогда не понимал, почему господин Свидригайлов повесил её на столь видное место. Хоть я и знаю его причуды в искусстве, женщина с непонятным жутким существом на её теле для меня не представляла ничего интересного, к сожалению господина.

В большой закрытой шторами тёмной комнате всё моё внимание было обращено на этого прекрасного мужчину, который вызывал учащённые стуки в моём сердце. Он удобно сидел в кресле и читал газету, кажется, «Петербургские ведомости». Он любил читать, чтобы полностью отречься от реальности, от своих пугающих мыслей, вызывающих непрекращающуюся панику. Я подходил ближе и с каждым шагом чувствовал сердцебиение и приятные тёплые эмоции.

— «Наверное, время — это не моя единица. Зачем люди его придумали? Из-за него я только чувствую вину за бесполезно прожитые часы. Почему бы нам всем не отказаться от него? Неужели я настолько бесполезен?», — с грустным выдохом медленно проговорил Свидригайлов.

— «Милый мой Аркадий, ты себя очень недооцениваешь, ты прекрасный человек, смог побороть зависимость от карт, в конце концов, ты сильный духом. К тому же, в обществе тебя знают как уважаемого и богатого человека. Гордись своей репутацией, милый мой. Я знаю, что ты переживаешь сейчас утерю жены, но ведь ты и не любил её, если проводил тайные встречи со мной. В чём тогда причина твоей хандры?»

— «Я боюсь людей. Боюсь, что они будут издеваться надо мной и высмеивать меня.» — повернулся он к Родиону ужасающе раскрытыми, будто от безумия глазами, отчего молодому человеку стало не по себе, но он продолжал молча и понимающе его слушать.

«Ты говоришь: репутация. А я не верю тебе. Что на самом деле думают обо мне эти люди, может, им меня жаль! Я часто об этом задумываюсь.», — значительно повысив тон сказал мужчина.

— «Почему им должно быть тебя жаль? Ты выглядишь молодо и привлекательно для своих лет, имеешь достаток. Что ещё тебе нужно, в конце концов!»

— «Люди знают, о чём я думаю», — уже чуть успокоившийся, но всё ещё напряжённый и слегка обезумленный ответил Аркадий.

— «Я тебя не понимаю. Откуда они могут это знать! Ты совсем сошёл с ума?»

— «Дорогой мой Родион, — мужчина резко встал со стула и начал приближаться, — ты же умный парень, какие статьи пишешь, неужели ты не можешь понять?»

— «Что понять? Почему я должен сам додумывать, и ты не можешь сказать мне прямо!», — чуть разозлившись выдал Родион.

— «Ты думаешь, у меня просто так висит эта картина? Это знак того, что со мной всё не в порядке, в моей голове хаос, друг мой! Одно её название говорит за себя! Неужели ты не можешь понять! Вот же поколение, стыд!»