Глава 18. Энха. Поиски на эльфийских руинах (2/2)

– Почему нет? – он почесал светлую бородку.

В небогатой замковой библиотеке, стены которой были обшиты потемневшими от времени деревянными панелями, Вито нашёл старую карту Околья, начерченную ещё во времена империи Само. Тогда Околье было заселено гораздо гуще, Городище представляло собой не разросшуюся деревню, а довольно крупный город, Вселово и Сопвишки были пограничными фортами – сейчас на их окраинах ветшали и разваливались каменные массивные остатки стен. Крутицы ещё не существовало – эта земля была пожалована одному из предков Вито только триста лет назад, а по всему холсту карты были разбросаны искусно отрисованные значки, обозначавшие эльфийские развалины.

– Ахетамиш здесь, – Вито поставил палец на один из значков. – До него от Крутицы полдня пути. Только нужно переправляться через Огже… Выехать в полдень, – прикинул он, – заночевать в какой-нибудь деревне на берегу Огже, там оставить коней, утром переправиться, а вечером вернуться в деревню.

Энха кивнула.

От Ахетамиша не осталось почти ничего. На склоне горы, поросшей светлым сосновым лесом, ещё можно было различить следы древних террас, подпёртых вытесанными в скале барельефами. Барельефы были почти все сколоты, и только по отдельным фрагментам можно было угадать, что они повествуют о каких-то событиях Чёрного века. Из-под мха и иглицы выступали обломки блоков, среди сосен нашлось несколько фрагментов стен, да возвышалась стела, накренившаяся и упёршаяся в ствол сосны.

Место для раскопок пришлось выбирать наобум, и первый раз выбрали неудачно – под землёй не оказалось вообще ничего. Второй раз нашлось множество обломков статуй и даже одна практически целая статуэтка Изис, которую Вито забрал себе, но снова ни одного обломка жезла. А вот стоило им копнуть в третьем месте, как лопаты сразу ударились о каменное перекрытие. Расчистка обнажила площадку из крупных фигурных блоков, сильно повреждённых корнями деревьев, под которой была пустота. Энха и Вито, вынув несколько блоков, протиснулись внутрь, Вито создал магический светлячок, и они осмотрелись.

Помещение было пустым, неправильной фигурной формы, местами сквозь блоки потолка и стен пробивались корни деревьев и просыпалась земля. Пол был покрыт слоем жидкой грязи, следы этой грязи виднелись и на стенах до уровня колен – это говорило о том, что помещение периодически затапливает. Стены покрывал рунный узор. Чуть дальше обнаружился низкий проход, который привёл в другое похожее помещение; здесь на полу в грязи они обнаружили несколько стеклянных бусин и обломок каменного подсвечника эльфийской работы. От этой комнаты отходило три прохода, оканчивающихся круглыми помещениями. В одном из них кроме грязи не было ничего, второе было обвалено и разрушено, а вот в третьем Энхе и Вито наконец улыбнулась удача.

Во-первых, им попался лазурит – каплевидный, отшлифованный и уже пригодный для создания артефактов. Когда-то, похоже, он лежал в какой-то деревянной посуде, но посуда сгнила, и три десятка лазуритов, все в грязных разводах, валялись кучкой в одной из ниш, и ещё два нашлись в грязи на полу. Во-вторых, пять штук камней, похожих на лазурит, но более густого синего цвета, так же отшлифованных, в которых Вито предположил редкий для Моравы содалит. А в-третьих из наноса грязи в углу они извлекли продолговатые вычурные обломки камней. Счистив с них грязь и сложив некоторые из них, Энха с колотящимся сердцем распознала кусок связки махъя-дороэль.

Они вытащили все найденные обломки наружу, там оттёрли и рассмотрели в свете дня, уже начинавшего угасать. Несколько обломков удалось составить друг с другом, и в итоге получился резной фигурный предмет длиной в локоть. Со связкой рун махъя-дороэль и с куском тау.

– Здесь не все обломки, – констатировала Энха.

Они вернулись в подземелье, поковырялись в грязи, нашли ещё один лазурит, но обломков жезла больше не было. То ли они были совсем мелкими и были унесены водой, то ли жезл изначально попал сюда в уже расколотом виде.

– Пора возвращаться, – заметил Вито.

День клонился к вечеру, погода испортилась, набежали тучи и начал накрапывать дождь вперемешку со снегом. Вокруг возвышались невысокие пологие горы, поросшие сосенником и ельником, никаких троп не было, и Вито с Энхой где-то не сориентировались и выбрались к Огже не напротив той деревни, где брали лодку, а порядком южнее. Вдалеке на противоположном берегу в постепенно сгущающихся сумерках можно было рассмотреть Славник.

По расстояниям выходило примерно одинаково что до Славника, что до деревень севернее. До деревень было бы удобнее, потому как там их ждали кони, и оттуда меньше добираться до Крутицы. Но до Славника путь пролегал по более удобному берегу – плотному и каменистому, и на дорогу до него уйдёт меньше времени. А сгущающиеся сумерки подстёгивали как можно быстрее найти крышу над головой и прочные стены. Тем более позади в лесу уже подал свой бормочущий голос мрой.

К переправе напротив Славника они добежали уже почти в полной темноте и со сворой нечисти на хвосте. Одного мроя Энха зарезала совней, двух яхаек упокоил Вито, но по их следам шёл кто-то ещё. А кроме этого в воде явно кто-то плавал: Энха воспринимала его как что-то чужеродное в пространстве, хотя и не как дырку. Один раз им показалось, что на середине реки они разглядели длинное тело не то болотника, не то водяника. Об этом говорил и запах тины и гнили в камышах.

На берегу рядом с переправой стояли четыре мазанки, но все они были пусты и брошены. Огороды вокруг были истоптаны нечистью, тыны поломаны, а в пустом хлеву на гнилой соломе обнаружился полуразложившийся труп гоблина. Причал был пуст, лодки на переправе не было, в сараях тоже её не обнаружилось. Энха с Вито вышли на причал и посмотрели сначала на город в двадцати саженях через реку, затем назад, где кто-то шуршал к ним в кустах, а потом на воду, где однозначно кто-то плавал. Можно было бы помахать факелом, но вряд ли лодочники рискнут плыть сюда, наверняка зная, что в воде водится нежить, которая запросто возьмёт лодочника в ментальный плен, и тот сам прыгнет в воду.

И тут Энха почувствовала, как тело начинает обволакивать мягким расслаблением.

– Ментальный плен, – напряглась она.

Вито окатил её потоком светлой магии, сбивая плен.

– Ночуем здесь, – сделал он вывод.

Мелкий дождь перешёл в такой же мелкий снежок, а в нескольких шагах от них из-под мокрого куста стремительно начал вырастать ушлёпок. Энха скользнула в сторону, отвлекая его на себя, и когда он оказался спиной к Вито, тот отточенным движением послал в него рассеивающее облако.

Это было заклинание от нематериальных сугутов, но Вито не был ментальным магом и не мог привязать заклинание на ментал нечисти; он должен был метать заклинание на глаз, а потому мог промахнуться и попасть в Энху. Поэтому вместо удобных льда или огня он применил более сложное и менее эффективное рассеивание, но если бы он попал им в Энху, то не нанёс бы ей вреда. Однако он попал точно в ушлёпка, а потому следующим посылом подорвал облако.

Ушлёпок как стоял, так и продолжил стоять, однако больше не обращал внимания на Энху. Из множества мелких ранок на землю полилось беловатое подобие крови, и уже когда Энха и Вито вошли в мазанку и закрыли за собой дверь на засов, ушлёпок грузно осел на землю и больше не встал.

Покидая свои дома, хозяева забрали с собой весь скарб, в том числе и дрова, и собрать удалось только с десяток небольших поленец и охапку хвороста. Энха и Вито разожгли в доме очаг, просушили сырую одежду и сапоги, поужинали хлебом с сыром и домашними колбасками, и, завернувшись в плащи, улеглись спать прямо на сыром деревянном полу.

Однако стоило им начать дремать, как снаружи послышалось шуршание, постепенно становившееся всё сильнее, а затем раздался хлопок, и с крыши посыпалась мелкая труха. Мгновение спустя кто-то мощный навалился на дверь. Та затрещала.

Энха и Вито переглянулись, хотя в свете последних язычков огня в очаге едва могли видеть друг друга. Судьба преподнесла им вененку – редкую и опасную нечисть, которая единственная обладала каким-то подобием разума и могла догадаться выбить дверь, чтобы добраться до спрятавшихся людей. Или, если крыша соломенная, залезть на неё и разобрать. Остальная нечисть, чуя человека в доме, будет всю ночь ходить вокруг, пытаться достать ментально или эмпатически, но не догадается, что есть дверь, которую можно высадить. А вененка догадается.

В это время затрещали закрытые ставни одного из окон.

Вито прислушался к пространству. Энха тоже, но, видимо, от напряжения способность воспринимать его резко пропала. Затем Вито встал, в свете элевель рассмотрел засов на двери и защёлку на ставнях.

– Вененка там, – показал он направление. – Мрой там, – он указал в другую сторону.

Энха кивнула, без излишних объяснений понимая, что ей нужно делать.

Они подождали, когда вененка отойдёт от двери к окну, и резко отодвинули засов. Энха скользнула в темноту влево и всадила совню в тёмный массивный силуэт, слабо различимый на фоне таких же тёмных реки и неба. Ей ответил рёв, и ментальная волна едва не сбила её с ног. Энха инстинктивно увернулась от массивной лапы и вслепую снова резанула совней. В это время невдалеке полыхнуло пламя и почти сразу же что-то прогудело. Вененка издала пронзительный, очень высокий визг, а Энха в свете огня всадила совню мрою в брюхо. В следующее мгновение ментальная волна откинула её в сторону и едва не впечатала в стену мазанки. Энха перекувыркнулась под массивной лапой с огромными когтями, оказалась у мроя за спиной и изо всех сил резанула его совней. А ещё мгновение спустя мроя окутало призрачное облако и почти тут же с хлопком взорвалось.

Мрой, как и ушлёпок, постоял какое-то время, посмотрел, как из него вытекает беловатая жидкость, и грузно осел на землю. В нескольких шагах горел, распространяя вонь палёной шерсти, труп вененки – размером с медведя, почти круглый, желеподобный, покрытый редкой рыжей щетиной. Голова с двумя круглыми белыми глазами у неё была внизу живота, почти между ног, а из плеч рос пучок длинных толстых щупалец, ещё шевелившихся. Энха и Вито поспешили укрыться в доме.

Ночь прошла почти бессонно. Было холодно – согревающие заклинания долго не держались – и жёстко, но едва усталость брала своё, и они начинали проваливаться в сон, как к мазанке, почуяв человечий ментал, подтягивалась с гор нечисть, и её шуршание и вой вырывали из дрёмы. Несколько раз Энха и Вито выскакивали на улицу, чтобы упокоить ту или иную тварь – больше для того, чтобы подвигаться и согреться, чем из-за опасения, что нечисть доберётся до них. В реке кто-то плескался, время от времени Энха улавливала отголоски ментального плена. Ночь тянулась медленно, было слышно, что в Славнике протрубили всего третью стражу, когда казалось, что уже скоро рассвет. Снег повалил гуще и начал просачиваться в дом сквозь щель под крышей. Ветра почти не было, и тишину ночи нарушал только вой далёких волков да тяжёлые шаги нечисти вокруг мазанки…

С рассветом – серым и промозглым – нечисть частью ушла, частью сжалась и забилась от дневного света в норы, под кочки и камни. А с того берега отчалила лодка с двумя гребцами, торопливо загребающими вёслами воду. Когда лодка минула середину реки, среди серой водной ряби показалось длинное коричневое тело, проскользило под судёнышком, и один из гребцов вдруг бросил весло. Второй поспешно схватил его, пытаясь одновременно ногами и всем телом удержать товарища в лодке и при этом грести обоими вёслами. Вито послал по водянику веером рассеивающее облако, однако не попал. Второй раз попытался применить уплощённый лёд, однако тоже промахнулся – водная нежить стремительно и ловко уходила от атак. Когда лодка ткнулась бортом в причал, Вито за шиворот сюрко схватил лодочника, настойчиво пытающегося выпрыгнуть из лодки в воду и уйти к водянику, и окатил его волной светлой магии. Тот пришёл в себя.

– Благодарю, вашродие, – оба лодочника почтительно сняли шапки. – Мы-то видели вчера, что тут люди, да ночью не осмелились плыть. Водяник у нас тут завёлся и, кажется, не один. Пятый день не можем изловить, не клюёт на девок, что ему приводят.

– Изловим, – пообещал Вито. – Только отогреемся сначала.

На обратном пути водяник дал о себе знать, когда лодка ещё не достигла середины. Энха, как и вчера, почувствовала мягкое обволакивающее расслабление.

– Клюнул, – удовлетворённо кивнули лодочники, заметив, что у неё поплыл взгляд.

Вито напряжённо держал одной рукой Энху, если она не устоит против плена и попытается выпрыгнуть из лодки, а сам высматривал в толще воды водяника. Тот был виден, однако чуял мага, а потому оплетал Энху издалека, а близко не подплывал. Расслабленность, а вместе с ней и тепло растекались по телу, стало легко, усталость и все проблемы отошли куда-то далеко и показались несущественными. Этот мир полон страданий, горя и несправедливости, но он только пшик, иллюзия, созданная разумом. Отбросить эту иллюзию – и войти в истинный мир, полный тепла и радости…

Энха пришла в себя, когда Вито уже на берегу окатил её волной светлой магии. Город проснулся, то тут, то там горожанки шли с вёдрами за водой к колодцам, над печными трубами вились дымки, слышались запахи свежего хлеба и кислых кож, где-то лаяла собака. Кузнец уже стучал в своей кузне. На постоялом дворе было тепло, пахло свежей выпечкой, травами и горьким пивом, посреди харчевни топилась печь. Двое горожан чинно завтракали палачинками с творогом; подавальщица как раз принесла им кувшин травяного настоя. Из комнат на втором этаже едва слышно доносились голоса постояльцев.

Вито и Энха, сбросив плащи, блаженно припали к печке. Хозяин, завидев гостей, всплеснул руками и поспешил к ним.

– Здравия желаю, вашродие, – он изобразил корявое подобие поклона – правые рёбра у него когда-то были переломаны чусем, срослись криво, и потому с тех пор он ходил несколько скособочась, а кланяться мог только влево.

– И тебе, Збынек, того же, – кивнул Вито. – Полевка есть какая? Нам бы согреться.

– Конечно, вашродие, конечно, есть, – с готовностью закивал хозяин. – Сейчас всё сделаем.

Стол им хозяин сервировал лично, передвинув его ближе к печке, тщательно вытерев и застелив вышитой скатертью. Принёс две полные миски жирной гуляшовой полевки с укропом, блюдо рохликов и чашу с водой для ополаскивания рук. Прежде чем приняться за еду, Энха и Вито долго грели о горячие миски руки.

Полевка была густой, хозяин не поскупился дорогим гостям на гущу, и когда с ней было покончено, Энха почувствовала, что у неё от тепла и сытости начинают слипаться глаза. Может быть, от этого состояния лёгкой полудрёмы, а может, сказывалось утреннее влияние ментального плена водяника, но Энхе упорно казалось, что она слышит сверху голос Иржи. Она пила чай – хозяин самолично принёс им чайник крепкого чая с липой, ромашкой и чабрецом и блюдо фруктовых кнедликов с орехами – и напряжённо прислушивалась к голосам наверху. Слов было не разобрать, разговоры и смех то прерывались, то начинались снова, и в том невнятном гуле почему-то казалось, что она время от времени слышит тембр и интонации Иржи.

Откуда ему здесь быть? Да неоткуда… Где-то на днях обещал приехать Мнишек, может быть, с Горимиром. Но Иржи-то с чего сюда тащиться?

И душу разрывали противоречивые желания. Хотелось его видеть почти до сладкой истомы, одно его присутствие делало весь окружающий мир словно бы наполненнее. До отчаяния хотелось надеяться, что его снова привели сюда какие-то его сыскные дела. Но вспомнить его язвительные слова, которые он постоянно говорил ей – и так же отчаянно начинало хотеться, чтобы это оказался не он…

А ещё вспомнить, что в ночь сочельника она оказалась в его постели… Проснуться посреди ночи – и обнаружить его рядом с собой… И при этом совершенно не помнить, как она здесь оказалась… Последнее, что память сохранила, – это как она вытаскивает из-под куста штуха. И после этого – как отрезало. То, что они с Иржи оба были одетыми, конечно, успокаивало, но когда она обнаружила, что одета в его штаны, рубаху и котту… От истерики и панического желания бросить всё и сбежать в Околье спасло только то, что память милостиво подсказала, что в помывочной с ней была какая-то женщина, а не Иржи.

И как после этого смотреть на него?.. И ведь он же не преминет напомнить…

По лестнице послышались шаги, и вниз в харчевню спустился…

Иржи. Собственной персоной. Натренированный нечистью слух не ошибся.