Глава 14. Энха. Месть. Эльфийская магия (1/2)

На следующий день после того, как Энха и Иржи вернулись в столицу, в библиотеку пришло только три человека, из них двое – за эротическим чтивом. Они подрались за последний экземпляр «Похождений Ярилко Мочика», Энха с удовольствием поглазела на бесплатное представление и вписала книгу в формуляр победителя. Затем заскочила Злобка – не за книгами, а в гости. Энха развела самовар, заварила чай и принесла слегка зачерствевшие пирожки с яблочным повидлом, которые перед выходными приносил Иржи. Девушки посидели, поболтали обо всём, а когда Злобка ушла, Энха, уже начавшая убирать посуду, услышала с улицы крики и улюлюканье. Она подскочила к окну и сквозь мутноватое стекло рассмотрела, как двое третьекурсников шпуляют огнём в Дече, который катается по земле, пытаясь сбить с себя пламя. Энха уже собралась было бежать к нему, но Дече наконец потушил на себе огонь и дал драпака. Третьекурсники улюлюкали ему вслед.

Энха убрала посуду Злобки и принесла чистую чашку и мёд. Вскоре пришёл и Дече – уже в целых и чистых штанах и котте, хотя и принёс с собой запах паленой шерсти. Энха налила ему чаю и пододвинула блюдо с пирожками. Он вытащил из-за пояса пару помятых леденцов, завёрнутых в кусочек провощенной бумаги.

– Кто? – глянул из-под своих густых бровей Дече.

– Вилем и Йосеф из Речицы, – сообщила она.

Какое-то время они пили чай, рассасывали леденцы и молча думали, чем бы отомстить. Первое, что приходило на ум – это по-библиотечному выкрасть у них несколько книг, а потом выставить счёт за невозврат. Однако душа требовала чего-то более заковыристого. Второй мыслью было ответить той же монетой и поджечь их комнаты, однако, во-первых, пострадают ни в чём не повинные соседи, а во-вторых, Вилем и Йосеф могут связать поджог с нападением на Дече и заподозрить месть. На третье в голову пришло отомстить по-окольски и подкинуть им нечисть. Только где в столице найти подходящую нечисть, чтобы была и не опасной, но в то же время и не безобидной?

– Все штаны и сапоги, – тихо предложил Дече, когда чая в кружках стало наполовину меньше, – на крышу.

Но Вилем и Йосеф жили в разных комнатах, и чтобы это осуществить, нужно было проникнуть к ним ночью, когда они спят без штанов и сапог, более того, в темноте разобраться, где их штаны и сапоги, а где их соседей…

Нет, идея вкусная, но на данный момент маловыполнимая. Однако мысль зацепилась за штаны, за то, что Вилем и Йосеф друзья и часто ходят вместе…

Энха дососала леденец, взяла листок бумаги, обмакнула перо в чернильницу, набросала короткое письмо и дала почитать Дече.

– На стене коридора, – уточнил он.

Энха кивнула.

Ждать пришлось ночи, когда все студенты улягутся спать. За это время они сожгли в самоваре записку и старательно переворошили угли, выпили по две чашки чая, съели леденцы и пирожки и прочитали эльфийское сказание о странствиях Амаунет, а когда на городской стене протрубили третью стражу, решили, что пора. Энха переоделась из шаровар и женской котты в штаны и короткую мужскую котту, косу спрятала под тёмный клафт, и они с Дече выскользнули из библиотеки.

Было темно и тихо, только в простенках шуршали мыши или, возможно, мелкая нечисть. На кафедре нежитиеведения заговорщики позаимствовали баночку красной краски и кисточку и отправились к студенческой коллегии, которая располагалась вплотную к стене университета и сейчас спала: не было слышно ни звука, все окна были завешаны толстыми шторами, не дававшими холоду от окон проникать в комнаты, нигде не было ни огонька. Энха и Дече поднялись на второй этаж университета, тёмным холодным коридором прокрались к выходу на крышу, там по карнизу перебрались на чердак – чистый, благодаря трудам Дече, и оттуда – на каменную лестницу, ведущую вниз в коллегию. Некоторое время постояли на крошечной площадке у чердака, прислушиваясь, однако кроме мышиного шороха ничего слышно не было. Стояла почти кромешная тьма, можно было разобрать только очертания предметов. Заговорщики бесшумно спустились по лестнице на первый этаж, там тоже долго стояли, прислушиваясь ко всем шорохам, затем прошли по коридору, и Дече тронул Энху за плечо, указав на одну из дверей. Энха кивнула, и Дече посадил её себе на плечи. Она откупорила баночку с красной краской и принялась почти на ощупь выводить на стене около двери крупными буквами:

«Йосеф, любовь моя! Пусть все это знают – я люблю тебя всей своей мужской любовью и жизни без тебя не представляю! Будь моей супругой, я не смогу без тебя жить! Твой возлюбленный Вилем».

Назавтра об этой надписи гудел весь университет, Энхе о ней донесла Татуня, осуждающе качая головой и говоря, что от Вилема такого не ожидала, и от них сейчас все шарахаются. Забежала и Злобка, рассказала, что Вилем и Йосеф в самом деле часто ходят вместе, но вот ничего такого за ними не замечала, и её гложет мысль, что это подстава. Мнишек, которого Энха встретила в коридоре после занятий, со своим вечным потусторонним видом рассказал, что Горимир – сосед Вилема по комнате – подтверждает, что тот ночью вставал и выходил; правда, Вилем клянётся всеми богами, что в отхожее место. Но Горимир уже заявил, что дальше делить с ним комнату не намерен, и потребовал у коменданта расселить их. А так как Горимир – это не абы кто, а целый герцог, то его требование было удовлетворено незамедлительно, и ему была предоставлена отдельная комната. Сосед Йосефа тоже попытался избавиться от Йосефа, но простолюдина слушать никто не стал, да и сам Йосеф упёрся всеми рогами и кричал, что в одной комнате с Вилемом жить не будет даже под угрозой смертной казни. Тогда сосед Йосефа просто договорился с первокурсником, который жил один, и переселился к нему.

Отлично. Теперь, если они с Дече решат всё же утащить у Вилема или Йосефа все штаны с сапогами, они точно не перепутают их со штанами и сапогами их соседей!

Вечер следующего дня наконец-то выдался спокойным, и Энха, убрав в библиотеке, поднялась в свою комнату. Там она достала из потайного кармашка заплечного мешка лазурит с руной элевель, которую пыталась наполнить магией весь последний месяц, и долго в колеблющемся свете свечи смотрела на неё.

На барельефах в храме были изображены разные боги. Некоторые из них создавали амулеты, и магия в их руках нарисована разная. Говорит ли это о том, что поток магии можно как-то менять?

Но как? Ведь маги захват магии никак не меняют. Они только рунами преобразовывают её в то, что нужно.

Энха взяла лазурит в ладони так, как его держал Усир и пустила в него поток магии. Он поплыл, в ней и вокруг неё – мягкий, лёгкий, приятный. Она попыталась представить, что он стал холоднее или теплее, хотя как может быть тёплой или холодной магия? Попробовала расширить его. Потом замедлить. Поменять направление. Ничего…

Если и теперь ничего не получится, значит, она в самом деле бездарь. И путь ей только один – назад в Околье. Давить вместе с Вито нечисть, нежить и гоблинов, быть, как и десять лет до этого, приманкой для них и рано или поздно сложить голову. Если повезёт – напороться на гоблинское копьё, если нет – попасться в лапы ушлёпку или чусю, который будет отрывать от неё, живой, кусок за куском и упиваться её болью и отчаянием. И так ничем и не суметь помочь Вито и Околью. Потому что она пересмотрела уже почти все книги по нечисти, нежити и низшим расам, что были в библиотеке. Все они более или менее повторяли друг друга и не содержали практически ничего нового. Вито всё равно знает и умеет больше, чем учат студентов.

И навсегда потерять Иржи…

Вспомнилось, как она училась чувствовать магический фон накопителей. Она тогда, чтобы почувствовать фон, напрягалась, и только случайность показала ей, что нужно наоборот расслабляться. Сейчас, пытаясь преобразовать магию, она тоже напрягалась…

Часы на башне пробили второй час ночи.

Она села на кровать, попробовала расслабиться и подумать о чём-нибудь лёгком. Поток магии продолжал течь, мысли отвлеклись на то, как она в детстве бегала с подругами на луг за цветами, как он пах травой, и светило тёплое летнее солнце…

Поток магии шевельнулся и как будто наполнился. До этого он словно был пустым, или почти пустым, а теперь вдруг наполнился и потёк не как поток ветра, а как медленная равнинная река.

Энха задышала глубоко, боясь спугнуть ощущение и пытаясь запомнить его. И боясь дальше что-то с ним делать. И впервые чувствуя – совершенно явственно чувствуя – как магия идёт в руну, не просто идёт, а правильно идёт. Поток постоянно срывался, стоило Энхе напрячься – ощущение наполненности пропадало, приходилось снова вызывать нужные ощущения, чтобы его вернуть…

В городе часы на ратуше пробили третий час ночи.

Энха осторожно свернула поток магии и долго не могла заставить себя раскрыть ладони, боясь, что снова ничего не получилось. Затем всё же с глухо колотящимся сердцем приподняла правую ладонь.

Лазурит светился.

Желтоватым светом, слабо, едва заметно… Но теперь совершенно точно светился.

Сердце ухнуло так, что стало нечем дышать, в глазах потемнело. Энха схватилась рукой за изножье кровати, чтобы не упасть, и зажмурилась, боясь, что это просто ей настолько сильно хочется, чтобы он засветился, что ей просто начинает мерещиться. Сделала несколько судорожных вдохов-выдохов и открыла глаза, отчаянно боясь, что ей показалось, и готовая зареветь от отчаяния. Но лазурит продолжал светиться. Слабо. Но он светился.

Энха подрагивающими пальцами взяла его, подержала, потом нащупала «Сказки эльфов Поозерья», открыла на первой попавшейся странице, положила на неё руну и убрала пальцы. Лазурит погас. Она снова тронула его – он засветился, и в его слабом желтоватом свете стало возможно разобрать пяток слов вокруг.

Энха рухнула на кровать, обхватила голову руками и разревелась.

Она смогла. Свет слабый, и неизвестно, сколько он продержится и сможет ли она сделать его сильнее. Но она смогла…

Значит, можно пробовать дальше!..

Три следующих дня прошли в экспериментах с собственным потоком магии. Энха научилась делать поток более наполненным или более пустым, а кроме этого иногда получалось сделать его более мягким или более твёрдым. И руна элевель наполнялась, когда поток становился наполненным и твёрдым. Хотя Энхе всё равно казалось, что можно лучше, что поток можно ещё как-то видоизменить, чтобы элевель наполнялась ещё и быстрее, но пока и это было прорывом. Руна элевель после каждого наполнения сияла всё ярче, через три дня в её свете можно было свободно читать в темноте. Наверно, можно было и ещё ярче, но Энха не стала проверять, есть ли предел у свечения, решив, что слишком яркий источник света ей тоже ни к чему.

Вечером третьего дня она, скрывая ликование и пытаясь казаться спокойной, выложила перед пани Збигневой лазурит с руной элевель. Старушка-библиотекарша взяла его в руку, тот ярко засветился.

– Вот так да, – совсем не по-графски охнула она, наклоняясь к руне и рассматривая её со всех сторон. Затем прислушалась к своим ощущениям.

– Странно, – после долгого прощупывания с удивлением призналась она. – Я не могу понять, что именно ты создала, Ханичка. Я магии в камне не… Нет, я чувствую, но как-то… Знаешь, Ханичка, давно… Я молодая ещё была, и завёлся на одном старом кладбище ещё имперских времён лич. Я его загнала в полуразрушенную усыпальницу и там упокоила. И пока упокаивала, – старушка хихикнула, – полуразрушенная усыпальница превратилась в усыпальницу разрушенную. Одна колонна упала и разбила саркофаг. Я подумала, что оставлять кости, пусть и древние, так валяться – это не по-человечески; выкопала могилу и похоронила. Так когда я выгребала кости из саркофага, среди них был артефакт… Покойник, Ханичка, был не то ключником, не то подкоморием – в общем, не последним человеком в империи – и ему в саркофаг вместо свечи положили артефакт-светлячок… Что это был светлячок, Ханичка, – предупредила она, – я могу только предполагать, потому что со времён империи Само прошло без малого четыреста лет, и ни один артефакт столько не продержится. Выдохнется. Вот и тот артефакт был выдохшимся, в нём осталась только остаточная, самая мелкодисперсная магия, и определить, чем он раньше был, не представлялось возможным… Это я всё к тому, Ханичка, что тот выдохшийся артефакт был по ощущениям похожим на твой этот, – она посмотрела на руну у себя в руках. – Только не светился.

Энха, путаясь от волнения в словах, рассказала, и как наполняла руну магией, и про эльфийские барельефы, и как обнаружила, что поток магии можно менять. Пани Збигнева слушала, не скрывая удивления.

– Надо же, – покачала она головой. – Век живи, век учись. Мне всю жизнь, Ханичка, внушали, что подавать магию потоком нельзя, что так артефакт не получится, я и верила. А оказывается, не всё то, что считается чушью, на самом деле чушь.

Она помолчала. Энха тоже молчала и смотрела на светящуюся элевель у неё в руках. В голове роился ворох мыслей и идей, что делать дальше и чем продолжать. Тахмие – огонь? Аэварре – холод? А если связку, например, ту, что была на жезле у Изис? Или руны для заживления ран?..

– Знаешь, – наконец заговорила пани Збигнева, – дальше я, наверно, тебе не советчик, Ханичка. Потому что эта область артефакторики, куда ступила ты, мне совершенно неведома. Дальше тебе самой решать, куда и как двигаться.

Что делать дальше, Энха думала до утра, а утром решила повторить всё то, что она проделала с элевель, но только с другой руной, чтобы убедиться, что это не случайность. Выбор остановила на ялле – руне теплоты – и вырезала её на лазурите, честно украденном из хранилищ лабораторий. В первый день наполнить её магией не получилось – хоть Энха и видоизменяла свой поток по-всякому, как умела. Во второй день тоже ничего не вышло, правда, под вечер Энха всё же уловила, что камешек тепловатый. На третий день она таки всё же сумела изменить поток своей магии так, чтобы она не только пошла в руну, но и зацепилась за неё. Энха чувствовала, как лазурит теплеет прямо в руках. Правда, всё равно оставалось ощущение какой-то корявости, когда всё вроде и правильно, но можно лучше, но пока она не знала, как лучше. Уже то, что получалось хоть как-то, было успехом.

Ялле удалось наполнить теплом за четыре дня – то есть в сумме часов за пять, правда, немалая часть этого времени ушла не на само наполнение, а на эксперименты с потоком. Энха подарила получившуюся грелку Дече, решив, что ему в его холодной сторожке источник тепла лишним не будет, и задумалась, что дальше. Махъя-дороэль-тау, как на жезле у Изис для сокрытия от нечисти? Или целительский амулет, как у Анахиты?

Энха достала с одного из дальних стеллажей сборник сказаний про Анахиту и полистала его. Анахита создавала амулеты, исцеляющие раны, едва ли не в каждом сказании, а то и несколько раз за сказание. Энха просмотрела один эпизод с созданием артефакта, второй, третий, сомневаясь чем дальше, тем больше. Потому что для изготовления каждого из них она просила у липы кусок дерева.

И пошла Анахита, у липы священной той ветку живую сорвала,

Доставала она свой резец остроточенный, иммере-тау начертала.

Вырезала она животворные руны и магией их напитала,

Луч из сердца послала и их оживила, и Инпу с поклоном отдала…

Энха знала, что артефакты можно было создать только на камне, и то не на всяком. Подходили лишь лазурит, содалит и некоторые разновидности граната. Однако в Мораве месторождений содалита и граната не было, поэтому использовался в основном лазурит, который добывали в Околье и кутногорских рудниках. Все остальные камни или не держали магию, или держали её плохо. Другие же материалы не годились вовсе, потому что зачастую разрушались от первого же импульса магии.

А Анахита использовала дерево…