humiliation (1/2)

— Почему ты сказал «красный»?

Кроули медленно подтягивает руки к груди и давит ладонями в простынь, даже не стараясь вытолкнуть тело. Азирафаэль дал ему достаточно времени — но Кроули бы не хватило и сотни повторений собственной жизни. От сотворения и до этой секунды.

Или до того человеческого ублюдка, но тогда у него было бы в сотни раз меньше времени.

— Почему я должен объяснять?

Он не смотрит на ангела, зная, что, если не повернёт голову, захлебнётся своей же жалостью, как провалившимся языком. Её и так слишком много в комнате, она скоро выдавит окна и разорвёт замочную скважину.

— А почему я должен с тобой возиться?

Кроули слишком устал, чтобы заткнуть уши, прижаться головой к простыни и кричать так, чтобы заменить чужие слова. Третий ужасный-ужасный день слишком вымотал его.

— Ты нарушаешь все правила, сбегаешь, выводишь меня. Чего ради это всё? А, Кроули?

У Азирафаэля слишком спокойный голос. Он течёт, затапливает его колени, мочит шторы, а по бедру и подбородку медленно ползёт свежая кровь. Кроули знает эту игру, хоть и ни разу не был участником: ангел не позволит ему даже тело привести в порядок, пока не выяснит всё. Не выскажется — без правил, подпунктов и возможности прервать, как сессию.

— Я жду ответа. Хотя бы на один вопрос.

— Мне стало больно.

Демон едва шевелит располосованными губами, но он уверен, что ангел услышал.

— Но ты ведь всегда только этого и добивался. Или я что-то упустил?

— Слишком больно. Я больше не мог терпеть.

Голос проскальзывает по горлу и выходит сухим, комканым. Дьявол, в которого он больше не верит, как же он устал.

— Не только ведь из-за этого.

— Я устал. Я хотел, чтобы ты перестал причинять мне боль.

У Кроули есть кое-что в запасе, и он бездумно верит, что это поможет. Он напрягает руки и выталкивает себя, неуклюже садясь. Чужой взгляд почти валит его назад.

— Ты привык к тому, что боль всегда чередуется с успокоением. И когда этой смены не стало, ты больше не смог это выносить. Правильно?

Вся простынь измазана кровью. Его живой кровью. Разве этого недостаточно?

— Ты позволишь хотя бы сейчас к себе прикоснуться?