knife play (2/2)

— Ты ведь поэтому так не любишь четырнадцатый век, да? Тебе до сих пор страшно думать о том, что ты сам мог броситься умолять сделать с собой всё, что выдумали люди из-за еретиков и неверных.

Азирафаэль вытаскивает нож, разрезая плоть до губ, и Кроули тут же бросается вылизывать красным языком тонкие полосы. Воздух бьет по пустому рту, когда ангел рассекает кожу ниже ключиц. Почти без нажима, но демон вьётся под ним так, что линия выходит неровной. И Азирафаэль исправляет ее рядом, такой же, чуть ровнее.

Два ужасных расписанных правилами и пунктами дня. И Кроули глотает слишком много воздуха, втягивая живот, когда ангел водит лезвием.

Сложить губы всего в одно слово. Неправильное, мерзкое, незаслуженное — если Кроули снова попробует спрятать лицо, Азирафаэль даст ещё одну пощёчину.

На бёдрах кожа мягче, и ангел перехватывает рукоять. Слишком много воздуха, когда Кроули кричит. Нога дёргается, трясётся, сгибается сильнее, когда лезвие входит на сантиметр и медленно вращается в свежей крови. Азирафаэль свободной рукой держит его.

— Тебе и этого мало, хотя ты уже весь извёлся.

Зубы ползут дальше губы и жмут, жмут, жмут кожу. Плевать, он готов прокусить её, потому что он хочет задохнуться от одного слова. Нож скользит вниз по бедру, и между ног становится скользковато и тепло.

— Мне противно от того, сколько боли тебе нужно, чтобы перестать ненавидеть себя.

Азирафаэль жмёт на рукоятку, и голова демона дёргается вбок.

О.

Азирафаэль сказал это.

Отвращение.

Слишком широкое, чтобы влезть в его горло и стечь.

Гораздо глубже новой раны. Оно сидит там и тухнет в Кроули уже целую вечность. А ангел пачкает себя в нем.

И не молчит об этом.

Вместо пощёчины повернутые прямо губы, разрезанные, вспухшие, выдыхают одно слово так, что между ними не остаётся ни моля воздуха.

Вакуум. Стерильный, без капли крови.

— Красный.

Кроули наконец удаётся отвернуть уставшее слишком красное лицо и раскрыть губы так, чтобы не вышло крика.