anal (1/2)

Кроули даже не пытается оправдаться. Позволяет за подбородок потянуть себя наверх, терпит, когда его чудом обнажают и водят пальцами по синякам, молчит, когда его спрашивают. С кем, зачем и почему тому снова мало.

— Ты опять сбегаешь, чтобы тебя кто-то поимел, как дешевую проститутку? — ангел прижимает Кроули к стене за плечи, потому что тот валится на пол. У него нет сил держать колени выпрямленными и смотреть в глаза — лучше бы ангел дал ему пощёчину, отдавил пальцы на ногах и драл за волосы, чем заставлял снова об этом говорить. Вслух, громко, внятно. Чтобы все слышали. Как будто, если мерзость произнести вслух, она перестанет быть такой жалкой.

Но ангел всегда был настолько садистом, что не позволял себе причинять Кроули вред вне сессий и правил.

— Ты хочешь, чтобы тебя избивали и насиловали без выяснения твоего состояния, чтобы точно не останавливались? Ты для этого идёшь и ложишься под тех, кому плевать на тебя?

Кроули думает, что слышать это больнее, чем раздвигать ноги перед очередным ублюдком. Обязательно больным.

Он просто хочет, чтобы это прекратилось, чтобы ангел понял его, чтобы это желание сделать себе больно так, как он этого заслуживает, исчезло.

Или хотя бы просто упасть на пол и прижаться лицом к кремовой замше.

— Азирафаэль, пожалуйста.

Ангел сжимает руки на его плечах — он даже не снял пальто.

— Что «пожалуйста», Кроули? Это ты мне скажи, пожалуйста, когда всё это закончится? Тебе не хватает боли? На тебе надо ни одного живого места не оставить? Или ты не успокоишься, пока не уничтожишь себя? Ты ищешь именно такого человека, да?

Кроули кажется, что он стал слишком высоким для этого места, как будто к его росту прибавилось минимум полметра, и он не уверен, сможет ли сделать хоть шаг, чтобы не упасть с такой высоты. Он чувствует, как воздух бьется о его сухие, слишком сухие глаза, когда вертит головой.

— Или ты не хочешь, чтобы это был я?

У Азирафаэля замирают губы — Кроули хочет, чтобы всё в эту секунду замерло. Чтобы она длилась годы, века, тысячелетия. Чтобы ангел не ждал от него ответа, чтобы ему не пришлось его давать. Потому что, черт возьми, Азирафаэль прекрасно знает, что он — всегда причина Кроули, любая, везде и всюду.

— Тогда мне надо быть жёстче, да? Чтобы, наконец, усмирить тебя?

Если бы Кроули мог дышать, он бы сплюнул вместе с выдохом из связок гадкое облегчение. Хотя вряд ли бы успел — Азирафаэль разворачивает его, прижимая лицом к светлым обоям.

— Цвет?