Часть 1 (1/2)

Элис пятнадцать, а, может, шестнадцать. Она, если честно, сама не помнит сколько времени прошло с тех пор, как она пересекла порог родного дома с неподъемным рюкзаком за плечами. Рюкзаком, под завязку набитым барахлом, тогда казавшимся до чертиков важным. Элис бы все на свете отдала за то, чтобы вернуться в тот день, вытряхнуть большую часть вещей на траву возле дома и заполнить освободившееся место коробками спичек и консервами. Это бы здорово сэкономило ей сил и нервов. Кажется, ей тогда едва исполнилось четырнадцать.

А теперь ей пятнадцать или шестнадцать, и жизнь уже успела ее прожевать, выплюнуть и снова проглотить. Она ее в своей серой мутной массе скрыла, с глубины которой и лучика света не разглядишь.

Но Элис плевать. Она почти привыкла.

Если бы она не ушла из дома тогда, в четырнадцать, пожалуй один плюшевый заяц, которого Элис сама лет в шесть назвала Всевидящим, знал бы, что произошло (игрушечный кролик сидел на самой верхней полке ее шкафа и наблюдал за всем, что происходило в ее маленьком мирке глазами-пуговицами. Элис только-только узнала из книжки значение слова «всевидящий» и подумала, что это имя подходит ее игрушке).

Просто мама, кажется, гораздо сильнее любила своих приемных детей от нового мужа, чем дочь, оставшуюся от бывшего. Он перед смертью успел исцарапать душу и сердце бедной женщины так, что полгода после она провела в психиатрической лечебнице, пока маленькая Элис была в интернате. Девочка подозревала, что для того чтобы сохранить хрупкую психику, мать решила забыть годы проведенные с тираном, а дочь была рыжим напоминанием о рыжем отце, смотреть на которое без содрогания, мама могла только после бутылки хорошего вина. Она была так похожа на родителя, что вены вскрыть хотелось. И даже покраска волос в двенадцать лет дешевой краской ни к чему не привела. Элис чувствовала себя лишней и ничего не могла с этим поделать.

— Сходи к психотерапевту. Может, он какие таблетки пропишет. — говорит равнодушно школьный психолог, делая пометки в документах.

А слышится: Я срать хотела на твои проблемы. Слышится: Думаешь, что больная? тебе не помогут. Слышится: Попей пилюли от эмоций, они сделают тебя дурочкой.

Дорогой дневник,

Когда я разучилась молиться?

<s>Когда перестала верить, дорогуша.</s>

Мать давно решила ограничить своё взаимодействие с ребёнком до дежурного поцелуя в висок перед школой и вежливого «как дела?» по вечерам. Винить ее за это было бы несправедливо: она впахивала не хуже лошади в урожайный год, чтобы прокормить их большую семью, где отчим работать отнюдь не стремился. Тени залёгшие под ее глазами, казалось, были вбиты иголкой с красителем. У Элис с самого детства было ощущение, что она не должна быть здесь, только не здесь, не с матерью. Чувство это каждый день кислотой разъедало живот. Убежать от игр собственного мозга не получилось, убежать из дома оказалось куда проще.

Объявления о ее пропаже появляется в газете через три дня после ухода Элис. Создалось впечатление, что семья заявила об этом в полицию скорее из вежливости. После этого Элис не встречала ни одного упоминания о себе в прессе. Она была этому даже рада.

Уйти было на удивление правильным решением: когда тебе каждый день нужно думать о том, где бы найти еды и как бы не отморозить пальцы ночью, лишние мысли в голову не лезут.

Элис не любит рассказывать своим случайным знакомым, с которыми судьба ее сводит в ночлежках и на обочинах дорог, о том, почему выбрала такую жизнь. Ее причины звучат просто смешно по сравнению с буквально душераздирающими историями других людей. Про домашнее насилие, убийства, автокатастрофы и наркотики. Элис нравится слушать их истории — они, как сказки на ночь, убаюкивают. Элис молчит на любые расспросы, и человек лишь понятливо качает головой, думая, что ее воспоминания приносят слишком много боли, чтобы о них говорить. Элис покривит душой, если скажет, что ее это не устраивает.

Но Шон Диас, с которым она поневоле делит комнату в ночлежке, почему-то вызывает доверие. На дне его глаз скрыто что-то, заставляющее открыться и не ждать упреков, непонимания или осуждения в ответ. Может, глубокая погружённость в собственные проблемы, может, ненаигранное участие с горьким привкусом. Плевать. У Элис был плохой день, и сегодня ей хочется выговориться как никогда. Он кивает, выслушав ее историю, пытается неуклюже подбодрить, похлопывая по плечу. Слишком неумело, для человека, у которого есть младший брат — мальчишка из дальнего угла комнаты. Даниэль — необычный ребёнок с большими оленьими глазами и кучей вопросов, у которого в ногах собака путается. Как эти трое оказались в бесплатной ночлежке для бедняков не требует объяснений. Эту историю журналисты с упоением смакуют уже больше месяца, и любому читателю газет известно, кто такие Шон и Даниэль Диас. А Элис — читатель газет, и она не верит ни одному слову, из тех, что там пишут. Бесплатное чтиво лишь помогает ей расслабиться по вечерам и занимает мысли, не позволяя сойти с ума.

У Шона много желаний и мало планов. Это Элис понимает, выслушав его скомканный рассказ о том, что они с братом собираются делать в будущем. Шон это сразу после ее откровений выкладывает. Так и работает человеческий мозг: «Расскажи мне свой секрет, и я расскажу тебе свой».

Неудивительно, что Элис знает так мало чужих секретов.

Когда она озвучивает мысли насчёт его планов самому Шону, тот не обижается. Он какое-то время рассматривает носки своих ботинок, а потом заваливает ее градом вопросов обо всех тонкостях бродяжьей жизни, и Элис с высоты своего скитальческого опыта старается максимально подробно ответить. Она рада, что может быть полезной: Шон поделился с ней едой, и она чувствовала себя в долгу перед ним. А Элис не любит быть в долгу. Жизнь научила ее тому, что должников часто бьют.

Они долго разговаривают и, кажется, даже смеются над шутками друг друга. С братьями тепло, уютно и как-то по-домашнему спокойно. Даниэль забавно-наивный, а Шон немного отстранённый, но разговор поддерживает. Правда постоянно настороженно смотрит на Даниэля, когда тот рассказывает очередную историю из их путешествия. Рука на запястье брата, как стоп-кран — стоит ей сжаться, и Даниэль замолкает. На самых интересных моментах историй, почему-то. Элис боится, что так и не узнаёт, что же произошло в номере мотеля на берегу, и как им удалось сбежать из магазина с деревянными медведями.

Она ложится спать с сиплым голосом, потому что за этот вечер сказала, наверное, больше слов, чем за весь предыдущий месяц.

Шон с Даниэлем отправляются в путь на следующий же день, и Элис увязывается за ними. Ей в общем-то все равно куда идти, а идти не в одиночку безопаснее для девушки. Да и недорассказанные истории покоя не дают. Шон не против: с бывалым путешественником спокойнее, пусть даже этот бывалый путешественник — рыжая, бледная и худая девчонка, бегло посмотрев на которую, не скажешь что она своим ходом и километр пройдёт. Но если приглядеться, то можно увидеть тугие жгуты мышц, перекатывающиеся при ходьбе под плотными джинсами и чертей в глазах, которые помогают выходить из споров победителем. Шон пригляделся и увидел.

Путешествовать с Элис оказалось проще и спокойнее. Она прекрасно читала карты, никогда не жаловалась и легко ладила с людьми, до тех пор, пока те не начинали лезть ей в душу. Это ее умение иногда помогало добывать бесплатную еду.

Элис как-то очень органично влилась в их команду братьев-волков и быстро стала частью стаи. Она легко и играючи подружилась с Даниэлем, завоевала его доверие и не задавала много вопросов, узнав о его силе, а это для Шона было чуть ли не самым главным критерием надежного человека. Он не солжет, если скажет, что поначалу настороженно относился к новому члену команды, но, чем больше времени они проводили вместе и чем чаще разговаривали у костра по вечерам, когда Даниэль уже спал, тем больше Элис открывалась ему с абсолютно разных сторон.

Она охотно рассказывала ему о себе и своей жизни, и Шон чувствовал себя особенным, вспоминая других людей, встретившихся им на пути, от которых Элис скрывала свою душу за семью замками. Осознавать свою уникальность было приятно.

Элис хорошо готовила и быстро приспосабливалась к новым условиям. Сказались, наверное, почти самостоятельная жизнь с самых ранних лет и частые переезды с места на место. Она взяла на себя роль громоотвода в ссорах между братьями и играючи мирила их. Это здорово разряжало обстановку и упрощало жизнь.

Даниэль однажды, хихикая, сказал, что если они с братом волки, то она лиса, несильно дергая ее за рыжую прядь волос. Позже он даже ей неумело вырезанную из какой-то деревяшки фигурку этого животного подарил. Шон тогда словил себя на мысли, что она и правда похожа на лисицу и не только рыжими волосами. Было ли это из-за ее лица с маленьким носом, усыпанным забавными веснушками, и большими глазами, делавшими ее похожей на испуганного зверька, или из-за природной гибкости, которая была заметна в ее движениях, Шон не знал. Но тогда это сравнение ему понравилось.

Позже он разлюбит его, потому что к Элис часто будут приставать незнакомые парни, называя Лисёнком и пытаясь накрутить ее рыжую прядь на грязный палец.

Он догадывается, что она красивая, но, по правде говоря, в силу обстоятельств, не пытается разглядеть в ней девушку, и знает, что ей не нужно видеть в нем парня. В условиях, в которые их загнала жизнь, где нужно постоянно сражаться, чтобы удовлетворить свои базовые потребности вроде еды, сна и безопасности, где нужно сторожить того, кто отходит в кусты по нужде, спать вповалку, чтобы не замёрзнуть и переодеваться на глазах друг у друга, ты просто в какой-то момент перестаёшь мыслить такими категориями.

***</p>

Так и получилось, что спустя месяц совместных скитаний два бесполых друг для друга существа и маленький Даниэль сидят на импровизированной кровати в чудом найденном в каком-то заповеднике доме и играют в глупую самодельную игру с подбрасыванием костей. Даниэль выигрывает с завидной регулярностью, и Шону с Элис в принципе не важно, является это следствием природного везения или применения телекинеза. Если победа сделает Даниэля счастливым — то пусть. И так осталось слишком мало вещей, способных сделать его счастливым.

Даниэль в очередной раз выигрывает и выдаёт победный клич, собаку на рюкзаке Шона рисует, а затем кашляет так сильно, что глаза становятся красными от напряжения, а пламя в свечах дрожит, грозясь потухнуть. Братишка — самое дорогое, что есть у Шона, и любые проблемы, связанные с ним, он переживает очень болезненно. Они с Элис тревожно переглядываются и кивают друг другу. Время «родительского разговора» настало.