24 (1/2)

Ёсан довольно энергично протирает свои волосы мягким махровым полотенцем и не понимает, почему он не может без Сонхва у себя в квартире даже полотенца приручить. У Пака играючи получается следить за домом вплоть до мелочей, без особых моральных или физических затрат. Кан же чувствует себя полумёртвым после небольшой уборки или готовки. Конечно, у него дома точно такие же полотенца, но без должного ухода более жесткие и будто слишком сухие.

И ладно. Повесив полотенце на сушилку, Ёсан выходит из ванной и направляется на кухню, откуда уже до отвратительного аппетитно пахнет чем только можно. Боже, как он любит готовку Сонхва. Тот настолько хорош в ней, что даже в процессе выглядит эстетично. Ёсан усаживается на один из кухонных столов, на котором специально никогда ничего нет. Этот стол давно стал его личным наблюдательным пунктом.

Пак довольно часто сутулится в обычной жизни, но когда он что-то нарезает или помешивает на сковороде, его спина идеально прямая, и даже голова не опущена. Он смотрит сверху вниз спокойно и делает все настолько уверенно, что для Кана отдельное удовольствие любоваться своим мужчиной. Точно также он себя подаёт на фотосессиях и любых других съемках. С нотками высокомерия и осознания собственной красоты. Сколько раз Ёсан засматривался, плавился и сгорал из-за собственного неоспоримого обожания? Даже прямо на этом кухонном столе. Единственном расшатанном в доме по понятным причинам.

— Тебя не продует? — Сонхва косится на своего мальчика и слабо улыбается. У него в груди щемит от нежности к Кану, который только вышел из ванной с лохматыми мокрыми волосами. — Может закрыть окно?

— Оставь, оттуда приятные звуки дождя, — Ёсан мизинцем убирает волосы с глаз, чем привлекает внимание Пака.

— Это что такое? — Сонхва оставляет металлические палочки с родины на тарелке и подходит к Кану, поднимая его руку. — Ещё татуировка?

— А, да, — Кан внимательно смотрит на реакцию, но в этот раз спокойнее. Почему он раньше думал, что Сонхва не понравится?

— Красиво, — Пак немного склоняет голову к плечу, рассматривая красную розу, окровавленный меч почти на всё предплечье и корону, которой также коснулась кровь. — Почему ты выбрал именно это?

— Я попросил набить что-нибудь прикольное.

— Серьёзно? Так просто? — Сонхва опускает руку и возвращается к сковороде, сразу принимаясь переворачивать куриные кусочки. — Надо себе тоже что-то сделать.

— Меня всё устроило, — Кан упирается руками в стол перед собой и наклоняется немного вперёд, глядя на румяные куриные кусочки. — Что ты себе собрался делать?

— Не знаю, что-нибудь.

— Ты же боли боишься.

— Ну и что?

— Ты даже не хочешь добавить себе проколов на ушах, что ты там собрался делать? — Ёсан тепло смеётся и стаскивает с соседнего стола кусочек томата.

— Воруешь, значит? — Пак несколько раз кивает и с деловитым видом скрещивает руки на груди. — Знаешь, что я делаю с такими, как ты, негодяями?

— Чего? — Кан вскидывает бровь и непонимающе хлопает ресницами. Он отвык, что иногда мысли Сонхва сменяются быстрее, чем он успевает за ними уследить. Тот часто говорит вещи без контекста и сам же может с них посмеяться. — Ты о чём вообще?

— Недавно ночью меня разбудил шум. Пошёл на улицу смотреть, что случилось, — Пак добавляет к курице заправку и накрывает крышкой, переключая внимание на духовой шкаф. Приоткрыв дверцу и вдохнув горячий воздух, Сонхва выключает печь. По запаху готово. — А там три енота перевернули мусорный бак и воровали из него остатки наггетсов. Я не понимаю, откуда они берутся и почему их в последнее время так много. До этого они орудовали у соседей.

— И что ты с ними сделал? — Ёсан наблюдает, как Сонхва снова подходит к нему, но теперь упирается руками в стол по обе стороны.

— Отправил их обратно к соседям, — Пак просто рассматривает родное лицо напротив и чувствует себя, наконец-то, дома.

— Ни за что не поверю, что ты их просто отправил к соседям, — Кан усмехается и не спешит обратно садиться ровно, чтобы отдалиться. Он всё ещё немного наклонён вперёд.

— Почему?

— Ты бы затащил их в дом и устроил им фотосессию, все бы твои подписчики об этом узнали, — Ёсан не может сдержать широкой улыбки, реагируя на смех Сонхва. — А зная тебя, ты ещё бы и попытался их приручить и оставить здесь жить.

— Да с чего ты взял?! — Пак хохочет так сильно, что упирается лбом в плечо своего мальчика в попытке успокоиться.

— Потому что ты так делаешь со всеми животными, которых находишь? Даже с лягушками? У нас лягушка в ванной была! Поэтому не верю, что ты этих енотов отпустил просто так.

— Да, — Сонхва отстраняется и уходит в соседнюю комнату, быстро возвращаясь обратно с телефоном.

Он около минуты листает свою галерею — Кан прекрасно знает, что там как всегда полно мусора, скринов, мемов и миллион одинаковых селок. Самых красивых селок.

— Листай влево, — Пак протягивает свой телефон и становится также, как и до этого, крайне близко к Ёсану.

— Ну кто бы сомневался, — Кану иногда кажется, что Сонхва пять лет. Особенно глядя на серию смазанных селок, где Пак пытается сфотографироваться с енотом, но тот его кусает, и, судя по всему, спрыгивает с рук. — А если у него бешенство или он заразный?

— Ты видел, какой он пушистый? Как я мог его не погладить?

— Погладить, но не брать же на руки дикого енота, который копался в мусорке, — Ёсан блокирует телефон и откладывает его сам, потому что Сонхва точно не заберёт его.

Никогда не забирает. Пак настолько пускает того в свою жизнь и доверяет, что абсолютно спокойно просит прочитать пришедшее сообщение, если руки в машинном масле, ответить на звонок или найти что-то в галерее. При этом сам Сонхва никогда не трогает телефон Кана.

— Этот парень стоял на шухере, пока его друзья издевались над мусором. Он чист.

— Он сам тебе это сказал? — Ёсан снова не может оторвать взгляд от любимой асимметричной улыбки.

Всегда, когда блюду нужно доготовиться или просто следует подождать, Сонхва делает это рядом с Каном. Наверное, именно на этом месте на кухне происходит их большая часть поцелуев. Не считая, конечно, кровати и дивана. Ёсан не может не вспомнить в этот момент, как он всегда притягивал Пака к себе и, обвивая его талию ногами, получал медленный глубокий и мокрый поцелуй. Ещё сонный с утра или уже уставший вечером, но всегда это потрясающе нежно и горячо, пусть и настойчиво со стороны Сонхва. И на данный момент Пак слишком близко. Настолько, что Ёсану приходится нервно сглотнуть и выдохнуть. Именно сейчас он не сможет отстранить Сонхва, если тот полезет целоваться. Но как же Кану не хочется снова попадать в неопределённость и откат, который он ощутил после их крайнего раза. Слабый, ужасно слабый перед Сонхва. Невыносимо слабый. Хоть бы Сонхва отстранился, боже, лишь бы ему не пришло в голову поцеловать.

— Чего ты? — Пак отстраняется и принимается перекладывать на тарелки приготовленную курицу.

Он слишком хорошо чувствует Ёсана и помнит, каким тот был вначале отношений. Никаких лишних движений. Лишь тень сомнения во взгляде — и стоит остановиться. Кан мало говорит о том, что его беспокоит, и в жизни с ним нужно много прислушиваться и приглядываться. Слишком многое Ёсан пытался и пытается пережить сам, не показывая и не рассказывая окружающим то, что его беспокоит. Поэтому Сонхва научился задавать необходимые вопросы.

— М-м? — Кан слезает со стола и берёт приборы, два стакана и салфетки, удаляясь с ними в гостиную. — Белое вино или красное принести?

— Возьми любое на свой вкус, только не слишком сладкое, пожалуйста, — Пак отрицательно машет головой и усмехается. Он уверен, что Ёсан сейчас притащит вермут.

Тем временем Сонхва достаёт из духового шкафа лазанью и неторопливо режет её на ровные прямоугольники. Если лазанья некрасиво нарезана, то зачем это всё вообще? Нет, живя в Америке Пак страстно полюбил некоторые блюда, и лазанья одно из их самых близких сердцу. Положив на тарелку по сегменту, Сонхва выкладывает рядом обещанную Ёсану курицу. Вот её он готовит по рецепту своей мамы, как в Корее. Кан, возможно, принципиально не любит то, как готовят курятину американцы, и очень редко выбирает её в ресторанах, боясь опять расстроиться. Поэтому, Пак довольно часто делает её своему мальчику. Эта курица очень даже радует Ёсана.

— Я не мог выбрать и взял…

— Вермут, да? — Сонхва оборачивается и, в целом, не удивляется. — Я уже пожелания по вину говорю не надеясь его увидеть.

— Ты хочешь вино?

— Нет.

— И чего тогда нудишь? — Кан добродушно фыркает и прислоняет прохладную бутылу к открытому плечу Пака, от чего тот едва ли не подскакивает на месте. — Достаточно холодный? Или закинуть в морозилку?

— У блять, — Пак отшатывается и агрессивно смотрит на бутылку, как на врага народа. — Достаточно холодный, не надо больше.

— Ладно, — Ёсан забирает с собой в гостиную и тарелочку с салатом. — Тогда жду тебя. На какой мы серии остановились? На пятой?

— На четвёртой или шестой, — Сонхва выдыхает и заканчивает выкладывать куриные кусочки на тарелки.

Взяв обе, Пак перемещается в гостиную следом. Он оставляет тарелки на столе и проходит к дальнему окну во внутренний двор, приоткрывая его. Раз уж Кану комфортнее под звук дождя.

— Точно не на четвёртой, — Кан переключает серию и секунд двадцать всматривается в экран, прежде чем понять, что это он ещё не видел. — И не на шестой.

— А на какой, если мы по две смотрели?

— Я же говорю на пятой, — Ёсан усаживается рядом с Сонхва на диван и открывает вермут, сразу разливая его по хрустальным стаканам.

— Как так вышло вообще?

— В какой-то из дней посмотрели три, вероятно, — Кан берёт палочки и коротко обнимает Сонхва за руку, дружелюбно тычась тому лбом в плечо. — Спасибо за ужин.

— Пожалуйста, — Пак отвечает уже с набитым ртом и думает о том, что лазанью придумали боги, не иначе. — Боже, как вкусно.

— О да, — Ёсан жуёт курицу и шатается из стороны в сторону от радости. — Великолепно, как и всегда.

— Мне кажется, я пережил этот день только благодаря ожиданию вечера с тобой и едой, — Сонхва делает несколько глотков вермута. — Я не думал, что быть преподом так тяжело. И что общаться с тупыми людьми еще тяжелее.