22 (1/2)

Ёсан проворачивает ключ в замке их с Сонхва дома и чувствует лёгкую дрожь в руках. Он смотрит на несколько царапин поверх хромированного щитка замка и ощущает внутренний конфликт. С одной стороны воспоминание, как эти царапины оставлял ключами Сонхва, регулярно вжимая Кана в дверь и целуя, при этом пытаясь открывать дверь. С другой стороны Ёсан чувствует себя сейчас чужим, и ему даже неловко переступать порог собственного дома. Настолько, что он приехал максимально рано в районе восьми утра, надеясь не столкнуться с Паком. Ему всего лишь нужно забрать несколько курток и прочих вещей, которые остались дома.

Конечно, Кан мог бы купить новые вещи, но он слишком любит свои некоторые старые, да и идея съездить в Канзас на денёк показалась неплохой. Он слишком соскучился по всему. Начиная от своей Феррари, за руль которой он не садился с тех пор, как перешёл в команду Сана, заканчивая их домом. Так какого хрена тогда внутри такая тревога и всё сводит от нервов? Отвратительно. Кан скидывает куртку и слабо морщится, слыша, что Сонхва в душе. Ему хочется плакать от того, как сейчас всё ощущается неправильно и… чуждо? Инородно? Враждебно?

Как вообще получилось так, что приехав к восьми утра чёртов Пак не спит? Он никогда раньше одиннадцати не поднимался, а именно сегодня, когда Ёсан просто хотел забрать несколько вещей и уехать, он в такую рань уже бодрствует.

Тяжело выдохнув, Кан проходит на кухню, решая чуть задержаться и не торопиться, раз уж встреча неизбежна. В конце концов, он в своём доме.

Вымыв руки, Ёсан достаёт турку и кофе. Привычные действия, которые Кан совершал каждое утро и которые сейчас почему-то выбросил из обихода. Всего-то налить воды, полторы ложки кофе и одна сахара, после чего отправить на слабый огонь. Действия, которые Ёсан сейчас не совершает по утрам, ведь они ощущаются не так, как здесь, дома. Он ещё не завтракал, поэтому открыв холодильник стопорится. Почти пусто. Выглядит непривычно и странно. Сонхва постоянно что-то готовил, и всегда было что пожевать. Он ведь любит готовить.

— Ого, — Пак останавливается в дверном проходе и вскидывает бровь. Он бы сказал «какие люди» или «не ожидал тебя здесь увидеть», но почему-то ему кажется, что всё сказанное может спугнуть Ёсана. Да и довольно странно удивляться Кану, который находится там, где должен.

— Продолжение будет? — Кан переводит взгляд на Сонхва, что закрыв один глаз, небрежно вытирает полотенцем волосы. В одном грёбанном полотенце на бёдрах, которое еле сходится. Ну, спасибо, хоть в нём.

— Нет, я не могу подобрать слова, — Пак рассматривает своего мальчика и не понимает, что испытывает. У него ощущение, что он уже привык жить без Ёсана. Вроде и радостно видеть его, а вроде внутри сырая прохлада.

— Ты не можешь что? — Кан неверяще усмехается и возвращается к своему кофе. Он мешает его и не может осознать услышанное. — Подожди, ты что, промолчал, потому что отфильтровал свою речь?

— Нет, я просто не захотел говорить то, что подумал, — слабо улыбнувшись в ответ, Сонхва подходит к Кану сзади. Он укладывает руки Ёсану на талию в попытке вернуться к тому восприятию, что было до их расставания. Когда Пак делал это каждое утро. Но руки тут же грубо скидывают.

— Это и есть «фильтровать речь», — Кан раздражённо убирает от себя упёртые ладони и совсем слабо бьёт локтём по рёбрам, когда Сонхва прижимается со спины и холодные капли с мокрых волос падают на открытые участки шеи и плеча. — Да как ты всегда волосы вытираешь, что по итогу с них продолжает литься вода?! Отойди от меня. Убери руки, — Ёсан может и был бы более активен в попытках отстраниться, но они перед плитой с горячим кофе. — Хватит меня лапать.

— Я соскучился, и…

— Услышь меня и убери свои чёртовы руки, — ещё более раздражённо бросает Кан, поджимая губы от поцелуя в шею. — Я не плюшевая игрушка для объятий и не позволял себя касаться.

— Да, — Сонхва глубоко вдыхает родной аромат амбры, герани и цитрусовых и отстраняется. Ему дурно от неоднозначности своих эмоций и ощущений. Всё слишком непонятное. Это и правда его Ёсан? Всё ещё не верится, что они докатились до того, что становятся друг другу чужими. — Ты надолго?

— Я заберу свои вещи, которые остались, и уеду.

Как ножом по сердцу. Такой красивый и любимый, но такой ледяной и мятежный. Для Пака, который верен своему выбору и обращается к своей любви, как к солнцу, это подобно серому затянутому небу и заморозкам.

— Понятно, — Сонхва, собственно, нечего ответить. Он удаляется в спальню, чтобы продолжить собираться.

Всё, что чувствует сейчас Пак — подступающий к горлу нервный ком, жгучее желание касаться и целовать и в то же время отречение от этого из-за холода и грубости в последний месяц. И это ужасно раздражает. Не то, что Ёсан противится, а то, что внутри из-за этого ледяные порывы ветра. Для Сонхва это недопустимо, потому что мало ли, как ведёт себя Кан. Пока он не предал — не существует поводов, что могли бы повлиять на отношение Сонхва к Ёсану. Он любит Кана в первую очередь мозгом и осознанием своих чувств, и только потом сердцем и эмоциями.

Шум от фена во время сушки волос мешает думать, но с этим всем однозначно нужно что-то делать. Как они жили до этого момента, пока не случился конфликт, из которого они не могут найти выход? Как-то же, мать его, жили, и не сказать что плохо. Но почему всё обязательно должно пойти по одному известному месту и сломать их отношения? Почему как только Сонхва влился в Наскар и почувствовал скорость и машину, Ёсан пытается запретить это? Это изначально спорт не для трусов, и аварии происходят чуть ли не на каждом заезде. Да, бывают более страшные. Да, бывают смерти. Но Кана это не беспокоило первые полгода кубка. Так какого чёрта?

Довольно небрежно уложив волосы на одну сторону, Пак максимально быстро и лениво проделывает свои ежедневные утренние манипуляции с лицом в виде тона, бровей и губ. Это всё настолько привычно и обыденно что занимает всего несколько минут. Не больше. Привычка с родины, которую Сонхва проделывает уже много лет каждый раз перед выходом из дома. Так он себя чувствует более защищённым в этой стране.

— Ёсан, — довольно громко, на весь дом, произносит Пак.

— Что? — Кан всегда отвечает тише, но никогда не приходит, если его зовут.

Но Сонхва, в целом, достаточно определить по голосу, куда идти. Поэтому, застёгивая по пути серьги, он отправляется в их гардеробную.

— Молодой человек, — Пак подходит слишком близко и нагло закрывает дверцу шкафа, упираясь в неё плечом. Он с усмешкой смотрит чуть сверху и скрещивает руки на груди. — Вы мне очень нравитесь и я бы хотел познакомиться с Вами ближе. Как насчёт свидания?

— Чего? — Ёсан старается равнодушно смотреть на любимую ассиметричную улыбку и раскосые чёрные глаза, которые выглядят слишком мило, если Сонхва смотрит на что-то прямо перед собой. Как сейчас на Кана. И это ужасно сбивает, потому что Ёсан даже не может переварить услышанное. Это вообще не то, чего он мог бы ожидать от Пака. — Свидание?

— Да. Свидание, — Сонхва чувствует азарт, и это радует. — Я бы пригласил Вас в лучший ресторан этого города, но раз уж мы местные селебрити, а интернет на следующий день будет пестрить нашими фото, то приглашаю к себе домой.

— Я и правда не хочу появляться с Вами на публике сейчас. Но и не горю желанием идти на первое свидание к кому-то домой, — Кан вскидывает бровь и упирается плечом в дверцу также, как Пак, зеркаля позу и усмехаясь в ответ. — Мы не настолько близки. И у меня сегодня вечером самолёт.

— Пошёл нахрен самолёт. Можете считать, что уже взял Вам билеты на другую дату. Но зачем нам нужно быть такими уж близкими, чтобы поужинать? Послушайте, — Сонхва не может сдержать улыбки и с огромным трудом сдерживает себя, чтобы не полезть целоваться. Ёсан сейчас смотрит на него, как и раньше. Со смехом и интересом в глазах. — Я просто приготовлю лазанью и курицу в устричном соусе. Выпьем вермута, обсудим и обосрём всех в индустрии, объедимся насмерть, чтобы тяжело было дышать и посмотрим тот сериал, который не досмотрели. Ничего более.

— Ничего более? — вообще-то, Кан только позавчера пообещал Сонхва не приближаться к нему.