eleven (1/2)

Луи успевает забежать в вагон ровно перед тем, как закроются двери. Отлично. Хоть в чём-то ему везёт этим утром.

Юноша выдыхает, оглядываясь по сторонам, и взглядом находит свободное место. Мысленно Луи уже радуется, и, стягивая рюкзак с плеча, бредёт к сидению в углу вагона, устало плюхаясь на него и вытягивая из рюкзака учебник. Его ждёт сложный день в университете, а следом сложная смена в кофейне. И всё это после сложной ночи в “Мотыльке”. А Луи хочет всего лишь поспать. Всего лишь, черт возьми, поспать.

К его собственному удивлению, но даже после того злополучного разговора и пощёчины, со злостью подаренной мистеру Стайлсу, его не уволили. Хотя теперь он даже не уверен, что рад этой сохранённой работе, ведь его шеф всё ещё придурок. Всё ещё придурок, который продолжает отпускать комментарии, заваливать его сообщениями не самого приятного содержания (Луи не так уж нравится читать о своей заднице, если честно), и заказывать приватные танцы. А это, вообще-то, не слишком комфортно — танцевать и раздеваться перед человеком, которому ты теперь не говоришь ни слова. К счастью Луи, мистер Стайлс хотя бы перестал распускать руки. Почти.

Шумно выдохнув, юноша вставляет наушники в уши и утыкается в книгу. У него есть около получаса, чтобы подготовиться к занятию. Зимние экзамены начинаются на следующей неделе, а Томлинсон готов ровно на ноль процентов. И он никак не может допустить неудачи. Его семья надеется на него.

***</p>

Луи едва не засыпает на последней паре. И, кое-как дописав эссе, он широко зевает ещё с десяток раз, пока проверяет написанное, а потом наконец отправляет работу преподавателю. Он незаметно потягивается и бросает взгляд на время в углу экрана: пошли его вторые сутки без сна и Луи правда пытается держаться, но мысль о том, что впереди ещё примерно столько же часов, в которые он едва ли сможет поспать дольше, чем жалкие тридцать-сорок минут, заставляет хотеть кричать. Возможно, он просто умрёт сегодня.

Когда ему наконец удаётся выбраться из университета, спасением становится только небольшой “Севен-Элевен” по дороге к метро. Луи отправляет несколько банок энергетика в рюкзак, а ещё покупает упакованный сендвич и парочку протеиновых ореховых батончиков, надеясь, что это компенсирует ему отсутствие какого-либо нормального приёма пищи в последние сутки.

Юноша думает о том количестве учебных материалов, которые ему нужно подготовить и изучить к началу экзаменов, и абсолютно тщетно пытается как-то втиснуть их в своё расписание, состоящее лишь из работы в попытках выжить. Луи всё больше убеждается, что он в дерьме. И, честно говоря, уже давно.

А ещё он добирается до работы на автобусе. Луи ненавидит автобусы.

Но, раз уж на то пошло, дело не то чтобы в автобусах. Скорее в самом Луи, который хочет лишь денёк нормальной жизни. Хочет выспаться, хочет вкусно позавтракать, никуда не спеша, и хочет не думать о том, что сейчас, когда ему всего восемнадцать, он должен проживать свою жизнь и нести ответственность за столько вещей. Луи хочет, чтобы хоть раз кто-то взял на себя его проблемы, позволил ему закрыть глаза и просто выдохнуть, не думая о том, что нужно прижимать к себе рюкзак поближе, чтобы один из нью-йоркских бездомных не порезал его и не вытащил те жалкие купюры и старые учебники в надежде чем-то поживиться.

Луи ненавидит автобусы. И себя.

*** </p>

— Ты знаешь, что у нас новый владелец? — это первый вопрос, которым его встречает Зейн. Луи даже не останавливается, устало бредя к подсобке, и, сделав несколько последних глотков, по пути выбрасывает пустую банку от энергетика в мусорное ведро. — Эй, ты чего? — голос напарника звучит слегка растерянно. — Ты в порядке, Томлинсон? Выглядишь дерьмово.

— Чувствую себя так же, — бормочет Луи, скидывая рюкзак с плеча, и снимает с себя куртку. — Какой-то придурок на улице пытался выпросить у меня двадцатку, — фыркает мальчик. — Я похож на человека, у которого есть лишние деньги? — он кривится, поворачиваясь к Зейну, пока стоит в дверном проёме. — Похож? Это я должен выпрашивать деньги на улице.

— Всё так хреново? — Зейн вздыхает, потирая затылок, и Луи скулит, забрасывая куртку куда-то на диван, а следом стягивает с себя тёплую толстовку, оставаясь в тонком свитерке и большой футболке поверх него.

— Хреново? Я в дерьме, Зейн, — Луи едва ли не рычит, чувствуя внутри эту удушающую обиду, к которой он сам подводил себя последние часы. — Мой ебаный арендодатель повысил нам плату за жилье, мой сраный начальник домогается меня, на следующей неделе экзамены и я нихрена не готов. И эта ебаная кофейня! — мальчик пинает ногой край дивана, а потом хватает с полки фартук, неохотно натягивая его на себя. — Я ненавижу эту кофейню всей своей блядской душой, Зейн, и если бы я мог, я бы, блять, сжёг её. Однако они платят мне зарплату, с помощью которой я всё ещё жив, но я, блядский Боже, даже не понимаю, зачем.

Зейн замирает на месте, явно не ожидав целый поток душевного говна, бурлящего в Томлинсоне, и теперь теряется, и вовсе не зная, что сказать.

— Ну... чувак, — он нервно смеётся, — все мы в дерьме. Ты типа... ты не один такой. Не строй из себя самого несчастного, у всех полно дерьма. В этом блядском городе каждый второй так живёт.

— Я знаю, — Луи шумно выдыхает, опуская плечи. — Меня просто заебало, что я всегда в числе этих вторых. Сложно справляться.

— Не раскисай, — Зейн пожимает плечами.

— Потрясающий совет, — Луи издаёт грустный смешок, заканчивая завязывать фартук. — Ты не на психолога учишься случайно? Звучит гениально, Зейн, как я сам не додумался?

— Эй, попустись, — парень фыркает и рассматривает Томлинсона, изогнув бровь. — С чего ты взял, что кому-то вообще нужно твоё дерьмо? Я не прихожу сюда и не ною о своих проблемах, Луи, и ты тоже не должен. Нужен психолог — сходи к психологу. Я пытался быть дружелюбным, спрашивая, как у тебя дела. И вовсе не просил на меня нытье о твоей херовой жизни выливать.

Луи опускает взгляд, нервно сглатывая. Он знает, что Зейн прав. Но ему просто... ему просто нужно было пожаловаться хоть кому-то, чтобы больше не держать это в себе.

— Ты прав, — бормочет Луи, качая головой. — Извини. Я просто перестаю с этим справляться.

— Просто помни, что ты не самый несчастный человек на Земле, — Зейн издаёт смешок. — У всех дерьмо, Луи. Просто разное. Захочешь забыться о своём — помни, что моё предложение покурить и выпить всегда в силе. К слову, если ты не знал, — парень улыбается уголком губ, входя внутрь помещения и снимая с себя фартук, чтобы начать собираться домой, — секс отлично снимает стресс. Просто говорю.

Луи вздыхает, закатывая глаза, и, оттолкнув Малика с прохода, идёт прочь:

— Иди нахуй, Зейн. Просто иди нахуй.

— Пиши мне!

Луи прикрывает за собой дверь и выходит за стойку, осматриваясь, чтобы понять, с чего ему начать. Впереди целая рабочая смена, прежде чем он, если повезёт, сможет выделить двадцать минут для ужина, и только потом отправится в “Мотылёк”. И даже если очень хочется, у Луи нет времени раскисать и позволять себе очередную слабость. У него и поспать-то времени нет просто потому, что он должен выживать. В очередной раз.

*** </p>

Почти вечер. Луи вздыхает, отвлекаясь от учебника, и прикрывает глаза, массируя их, чтобы согнать усталость и это неприятное режущее ощущение от недостатка сна. В его глаза словно засыпали песок, и Луи был бы не против, если бы в этом песке его и похоронили, по правде говоря. Просто на это нет времени.

Юноша отпивает немного кофе, заваренного для себя же за счёт заведения, осматривает кофейню — всего несколько занятых столиков, и ни за одним из них Луи не нужен — и переводит взгляд на большое окно.

Теперь сумерки наступают рано, и сейчас, в свете фонарей и нескончаемых бликов машинных фар, смешивающихся с жёлтым светом в окнах и витринах, он замечает, что на улице вновь пошёл снег. Луи рассматривает, как тёмный мокрый асфальт медленно покрывается прозрачно-белым полотном, которое, вероятнее всего, исчезнет уже к следующему утру.

Он смотрит на людей, снующих по улице и старающихся укрыться от неожиданной непогоды, и думает о словах Зейна. Думает о том, что каждый второй из этих прохожих, скорее всего, почти так же несчастен. Так же справляется с проблемами, так же беспокоится о семье и берёт на свои плечи куда больше, чем может выдержать.

Луи думает о том, как много настолько же несчастных людей, как он сам, он встречает каждый день, и скольким из них смотрит в глаза, не зная, что за ними спрятано. И он хотел бы иметь больше сострадания. Но потом он в очередной раз смотрит в глаза таким, как Гарри Стайлс — пресытившимся гадам, действительно живущим жизнь так, словно что угодно сможет стать их развлечением — и ненависть возвращается.

Потому что иногда Луи кажется, что никому не может быть тяжело настолько, насколько тяжело ему. Луи думает, что он самый несчастный в мире человек, потому что тогда это значило бы, что у него есть право быть слабее, чем остальные, ведь оставаться сильным с каждым разом всё сложнее, когда впереди не видно и намёка на то, что всё может стать лучше. А Луи всего-навсего хочется, чтобы ему дали право побыть слабым и ни о чём не волноваться.

Он шмыгает слегка замёрзшим носом и делает ещё глоток, прежде чем опускает глаза в учебник. Полтора часа до закрытия и тогда у него будет время, чтобы поужинать, прежде чем он успеет принять душ и отправится в клуб. Осталось только потерпеть. Если повезёт, мальчику даже не придётся оставаться до самого утра, и тогда он сможет поспать перед завтрашними занятиями в университете. Луи повторяет себе, что справится. Разве у него есть выбор?

Он теряет себя в очередном учебнике по менеджменту, время от времени делая пометки и отвлекаясь на уборку столиков, пока не остаётся один. Кофейня пустеет, и Луи замечает это не сразу. Но когда тишина прерывается звуком открывающейся двери, Томлинсон ловит себя на том, что едва не засыпает, сидя над учебником и подперев голову рукой. И всё прочитанное за последние пятнадцать минут вдруг становится бессмысленным, потому что он не помнит ни строчки.

— Почему здесь так пусто? — знакомый голос заставляет слегка напрячься. Луи поднимает голову, стараясь проморгаться, чтобы в очередной раз прогнать усталость из глаз, и подавляет зевок, когда встречается взглядом со своим шефом:

— Добрый вечер, мистер Ритц.

Луи игнорирует скользящий по нему оценивающий взгляд, и мужчина улыбается:

— Луи-Луи-Луи, снова ты здесь, милый, — мужчина отставляет на пустой столик какую-то коробку, которую принёс с собой, и подходит к стойке. — Как твоё настроение?

— Я... спасибо, сэр, всё в порядке, — мальчик смущённо кивает, а потом неловко прикрывает свой учебник, не забыв вложить закладку на месте, где остановился. От взгляда Ксандера это не уходит:

— Учишься? — он изгибает бровь с усмешкой.

— У меня... у меня экзамены на следующей неделе, сэр. Простите, я просто... я иногда готовлюсь, когда работы нет.

— Всё в порядке, — мужчина пожимает плечами, отмахиваясь. — Мне нет дела, чем вы тут занимаетесь. Главное, чтобы вы обслуживали клиентов, когда они есть. В остальном — держите эту дыру в чистоте.

К счастью, думает Луи, этот придурок хотя бы сам осознаёт, какой дырой является это место. Но до того, как Томлинсон успевает что-то сказать, мистер Ритц меняет тему:

— Ты должен закрываться через пятнадцать минут, не так ли?

Луи теряется, бросая взгляд на время, и замечает, что уже действительно пора. Боже, он правда так долго занимался?

— Я... да, сэр, вы правы. Да. Я... думаю, я сейчас начну уборку, и...

— Погоди, — Ксандер смеётся, поднимая руку и призывая Луи остановиться. — Для начала, приготовь мне кофе, хорошо? До закрытия ещё пятнадцать минут, вдруг кто-то придёт?

— Да, сэр. Вам... как обычно?

— Радует, что ты уже запомнил, — подмигнув, Ксандер издаёт смешок и неторопливо снимает с себя пальто.

Луи отвлекается на приготовление согревающего напитка и, к счастью или к сожалению, но мистер Ритц больше ничего ему не говорит. Только расхаживает по небольшой кофеенке, что-то высматривая, и с задумчивым видом пялится на окна и стены.

Луи уже давно окрестил его придурком, чтобы чему-то удивляться.

Лишь позже, когда он отдаёт кофе своему начальнику, Томлинсон принимается убираться на стойке. Он вымывает кофейный аппарат, поправляет содержимое холодильников, моет все открытые поверхности и уже готов стянуть с себя фартук, когда голос мужчины вновь останавливает его:

— Ты закончил?

— Да, сэр, — поджав губы, кивает Томлинсон. — Я... могу идти? Время закрытия уже прошло.

Ксандер усмехается уголком губ, прежде чем, оставляя чашку с кофе на блюдце, поднимается из-за столика и идёт к двери. Луи нервно сглатывает, когда по помещению разносится щелчок замка, закрытого изнутри.

— М-мистер Ритц?

— Чудесно, что ты уже закончил, — поворачиваясь обратно, улыбается ему мужчина. — Потому что у меня есть для тебя другая работа.

Луи чувствует, как всё сжимается в груди. Два чокнутых начальника-извращенца это слишком много в масштабах одного несчастного Томлинсона.

— Мистер Ритц, прошу прощения, но мой рабочий день закончен и я...

— Я ещё не договорил, — чуть громче прерывает его мужчина, но всё ещё улыбается. — Так вот, — он подходит к одному из столиков, на котором в самом начале оставил коробку, и снимает с неё крышку, — совсем скоро Рождество, а здесь всё выглядит слишком уныло. Я привёз украшения.

— Вы сами? — Луи не сдерживает смешка. Видимо, вот и очередное проявление той разницы между Ритцем и Стайлсом, которую Луи не устаёт проводить в своей голове. Он почему-то знает, что мистер Стайлс уж точно никогда бы не привёз украшения лично.

— Да, — Ксандер, игнорируя этот смешок, слегка подталкивает коробку. — И ты должен тут всё украсить.

— Простите? — мальчик поднимает брови. — Я? Почему бы вам не оставить это утренней смене?

— Потому что я сказал, что это должен быть ты. И пока ты всё здесь не украсишь, я не отпускаю тебя домой.

— Но моя смена закончена!

— Я оплачу переработку, — мужчина пожимает плечами. — Начинай, пожалуйста. Здесь довольно много украшений, и помимо этого тебе ещё нужно повесить гирлянды на окна и дверь. Чем раньше ты начнёшь, тем быстрее закончишь, Луи.

Ксандер улыбается, показательно присаживаясь обратно за стол и возвращаясь к своему кофе. Луи ведь уже упоминал сегодня, что хочет убить себя? Потому что смерть выглядит очень привлекательной прямо сейчас.

*** </p>

Когда гирлянда падает в третий раз, Луи действительно хочет зарыдать. Он провёл с этими дурацкими огоньками сорок минут, и они никак не хотят держаться на окне. И пока что у Томлинсона нет ни одной идеи, как исправить эту дурацкую ситуацию.

— Они не держатся! — устало заявляет он, стоя на небольшой стремянке у окна, и оборачивается к мужчине, держа местами спутанную светящуюся гирлянду в своих руках. — Никак! Я пробовал крепить разными способами. Могу я перейти к другим украшениям, мистер Ритц? Гирляндой может заняться Зейн в утренней смене.

— Я, кажется, ясно выразился, когда сказал тебе раннее, что ты не поедешь домой, пока не украсишь здесь всё.

Луи шумно выдыхает, оборачиваясь обратно к окну, и сглатывает ком обиды, вставший в горле. Он уже и без того потерял время, которое мог бы потратить на ужин. Но если он не справится с украшениями за час, то со своей второй работой он и вовсе может попрощаться. А её, как бы сильно Луи не проклинал мистера Стайлса, он потерять не может. Это единственное, что пока что помогает ему держаться на плаву и помогать семье.

Так что Луи считает до десяти, глотает слёзы, так и не выпуская их наружу, и берётся за гирлянду заново.

Проходит ещё почти полчаса, когда мобильный вибрирует у него в кармане.

Мистер Стайлс:

“Я сообщил Лиаму, что в расписании шоу изменения. Ты станцуешь

для меня в начале своей смены. У меня сложный день, так что я скоро

буду в клубе. Пожалуйста, не зли меня хотя бы сегодня, малыш”

Луи перечитывает сообщение дважды, прежде чем, так и не ответив, убирает телефон обратно в карман. К чёрту всё это. К чёрту Гарри Стайлса, к чёрту Ксандера Ритца, и к чёрту бесчисленное количество его работ. Луи хочет поплакать, а потом сесть в поезд и просто вернуться домой. Но он знает, что не может подвести свою маму и младших сестёр. Знает, что никто не позаботится о них кроме него.

— Мистер Ритц? — нерешительно зовёт он, расправившись лишь с одной гирляндой. Он должен переходить ко второму окну, и это не считая двери и всех украшений внутри, которые его ждут. Луи знает, что не успеет, даже если очень сильно постарается. — Мистер Ритц, пожалуйста, мне нужно домой, — он решается попросить снова, но ловит на себе лишь холодный невпечатлённый взгляд. — Пожалуйста, могу я уехать? Мистер Ритц, у меня нет времени. Я опоздаю.

— Опоздаешь домой? — мужчина усмехается. — Не волнуйся, в таком случае я подвезу тебя, — и он снова опускает взгляд в свой телефон, продолжая что-то читать.

Хотел бы Луи сказать, что едет он вовсе не домой. Но чем меньше мистер Ритц знает о его остальной жизни, включая работу танцором в джентльменском клубе мистера Стайлса, тем лучше.

Так что мальчик забирает коробку с ещё одной гирляндой, упаковку креплений, и идёт к другому окну. Луи перетаскивает туда же стремянку и вновь вынимает из кармана телефон, почувствовав очередную вибрацию.

Мистер Стайлс:

“Сколько раз я должен тебе повторить,

что ты должен отвечать, когда я пишу?”

Мистер Стайлс:

“Поторопись, я скоро буду. Хочу, чтобы

ты был собран к моему приезду”

Луи:</p>

“Прошу прощения, мистер Стайлс,</p>

но я не смогу выполнить вашу просьбу”</p>

Мистер Стайлс:

“Просьбу? Малыш, ты забываешь что-то?

Я плачу — ты делаешь. Это не просьбы,

от которых можно отказываться. Это твоя работа”

Луи: </p>

“Я знаю, мистер Стайлс. Но я правда не могу </p>

сделать это сегодня. Извините”</p>

Мистер Стайлс:

“У тебя нет такой функции, как “не могу”

или “не хочу”, Луи. У тебя рабочая смена,

будь добр, выполняй приказы твоего руководства”

Луи: </p>

“Даже если бы я хотел этого, мистер Стайлс, </p>

я бы всё равно не смог. Потому что сейчас я выполняю </p>

приказы другого своего руководства, и его не волнует, </p>

что моя смена здесь уже закончена”</p>

Мистер Стайлс:

“Что? О чём ты?”

Луи: </p>

“Ваш друг оставил меня на переработку в кофейне, </p>

чтобы украсить эту дыру к празднику. И он сказал, что никуда </p>

меня не отпустит, пока я не закончу. Так что, мистер Стайлс, </p>

даже если бы я искренне хотел в очередной раз станцевать </p>

для Вас сегодня, Вам бы пришлось подождать. У меня и так уже забрали</p>

возможность поужинать и успеть домой, чтобы принять душ”</p>