16. bring the pain (1/2)

sound: bktherula — idk what to tell you

Сидя в ванной, полной горячей воды, и поджав колени под себя, точно как свой воображаемый хвост, я думала, а является ли привычка мыться в обжигающей, подобно магме из недр земли, воде неким видом селфхарма? Не намекало ли это изначально на проблемы с моей головой? С утра я нехотя выпускала Риндо из квартиры — маме он понравился настолько, что своими разговорами обо мне, Чифую и наших постыдных историях из детства она задержала его до часа ночи, а после уже не отпустила ехать по гололёду на машине в другой район.

Ему это, конечно, не понравилось, но спорить с моей мамой было чем-то из того невозможного, что не делала даже я. Место на диване Хайтани тоже, естественно, не понравилось, поэтому ночью я, громко цокнув, пододвигаюсь к стене, освобождая ему место и позволяя улечься мне на грудь. Холодными ступнями касаюсь его лодыжек, улыбаюсь, когда слышу, как он шипит, но тут же замолкает от короткого поцелуя в лоб. Спать с Рином в своей квартире, пока за стенами находились мама и Чифую, было, как минимум, непривычно. А ещё внутри грызло то, что разговор с братом так и не состоялся.

Риндо эгоистично сдвигает меня на моей и так узкой кровати, которую я предпочла ненавистному футону в далёком детстве. Всё это вынуждает толкнуть его локтём в бок и получить в ответ стопой по коленной чашечке, выбивая из меня яростное шипение. Когда он просыпается, неловкий, но ёмкий, разговор с Чифую уже проходит. Он гладит меня по волосам, крепко прижимая к себе. Я бы хотела всплакнуть, выдавить из себя хоть пару слезинок, но не могла. Не знаю, было ли это из-за действия транквилизаторов, но всё же хотелось бы ссылаться на них, чем на присутствие эмоционального выгорания.

На рассказы Чифую об объединении с Кисаки и Ханмой против «Чёрных Драконов» реагирую мимолётно поднятыми бровями. Весь разговор Такемичи о будущем казался страшным далёким сном, а не произошедшей чуть больше недели назад ситуацией, которая положила начало моим проблемам с головой, или, скорее, дала им более ощутимый толчок прямо в солнечное сплетение.

— Меня больше интересует то, как бы ты хотел провести день рождения. Он же через два дня, малыш, ты заслуживаешь хорошее шестнадцатилетие, а не париться из-за того, что не можешь определиться, что лучше — «Ханмазята» или «Аннигиляторная пушка». Кстати, я за последнее. — Тема грядущего праздника волнует меня куда больше. Одним из плюсов, которые я поняла после ситуации с паранойей, было то, что жить стоило сейчас. Не думать, жива ли я где-то там, или мертва. Сейчас я хотела наслаждаться улыбкой на лице Чифую, маминым раменом, фильмам с Эммой и блядски нежной кожей Риндо.

— Я не думаю, что мой день рождения сейчас важен, и… — я прикладываю ладонь к его рту, вынуждая замолчать. Конечно он важен. Для меня цифра шестнадцать из двух свечей на шоколадном торте полтора года назад была такой же долгожданной, как и… даже не знаю, какие аналогии можно было провести, чтобы описать ту дрожащую радость. Именно об этом я говорю брату, всё ещё держа ладонь на его губах.

Мы говорим ещё недолгое время, вернее, Чифую выпрашивает у меня инструкцию к моим таблеткам, зачитывая вслух все побочные эффекты так, будто я не знала о них. Будто не знала, что могу еще больше поехать из-за них, но без этого было бы определённо хуже. Когда я возвращаюсь в комнату, Риндо морщится из-за проникающего сквозь шторы света, натягивая очки на переносицу. Его ступни касаются тёплого, пола и я без зазрения совести усаживаюсь на колени парня, обхватывая торс. Держу его лицо ладонями, мягко целуя в губы.

Я ассоциировала его с единственным горящим окном в огромном многоквартирном комплексе. Мне хотелось стоять с ним на обрыве где-то в Нормандии, хотелось сжимать его бедро, пока мы едем по автомагистрали в темноте, освещённой светом фар других машин и жёлтой луной, хотелось бродить по мощёным улочкам в итальянской глубинке, одёргивая юбку от каждого дуновения ветра. Потому что он это заслуживал. Не в том смысле, что я была чем-то невъебенно-прекрасным, что нужно было заслужить. Сейчас я считала совсем наоборот.

Вспоминать о своём отношении к любовным историям было грустно и смешно. Сейчас хотела стелиться у него в ногах, чтобы он выделил хоть немного времени на меня, казалось, попроси меня он облизать его ноги — я бы сделала это не задумываясь. Всё это напоминало какую-то обсессию, только невообразимо приятную, которой я не сопротивлялась, а наоборот падала в неё, утопая с особой радостью. Рин с громким вздохом утыкается лбом в моё плечо, мои руки машинально тянутся к его волосам, ныряя пальцами в жидкое золото локонов.

— Переживаешь, что не ушёл до того, как я проснулась? Ты же, наверное, так обычно и делал, когда оставался у девушки на ночь. — он вздрагивает, поднимая голову и смотря мне прямо в глаза. Уголки его губ поднимаются вверх и тут же устремляются вниз. Невербальные сигналы, которые посылает мне его тело, отзываются в голове резкой болью. Интуиция говорит о чём-то, но как я не пытаюсь дотронуться до этой мысли, она ускользает от меня из-за действия таблеток, которые постепенно начинают работать. Значит, опять паранойя? Мысль улетучивается, прощально размахивая хвостом. Я буквально вижу её за фигурой Риндо. Ну и похуй. — Ты решил, что хочешь в подарок на день рождения? Потому что думать о подарке для человека, у которого, кажется, есть всё довольно трудно.

— Если придёшь ко мне, уже будет отлично. Ты же свободна в Рождество? — он вновь становится тем Риндо, которого я знала и которому пару дней назад призналась в любви. С насмешливой искрой в глазах и тёплыми руками.

— Практически, но я успею. В любом случае, ты заделался моим личным таксистом, разве нет? — он смеётся и кусает меня за губу, сразу же после этого нежно облизывая её. Руки обдаёт холодом, но рядом с Хайтани так тепло и мягко, что варианта отлипнуть от него, кажется, не существовало в природе. — Я иногда хочу приклеить себя к тебе и не отпускать, ты такой сладкий мальчик, я просто не могу.

Со всей силы обнимаю его за шею и прижимаю себя, до разноцветных искр сжимаю веки, когда слышу его смех. Отпускать его больно до ломоты в костях, наблюдать, как он обменивается кивками с Чифую и выходит за дверь. Стою на балконе в одной футболке до тех пор, пока пальцы ног не превращаются в ледышки, сжимаю дрожащими пальцами сигарету чтобы после отправить в долгий полёт и отправиться самой вариться в кипятке из сточных труб. Чтобы вновь зациклиться на этой ситуации, затягивая саму себя в петлю, не на шее, а всего лишь временную в моей голове.

***</p>

sound: eyedress — cocaine sunday

Вязкие мысли, подобные чернейшей нефти, хочется осесть, не понимая, что позже они затянут на дно. День рождения Чифую спокойный и размеренный. Утром просыпаюсь едва ли не на час раньше, чем он, помогая маме с поздравительным завтраком. Он выползает из комнаты как раз тогда, когда мы заканчиваем, попадая в наш назначенный тайминг с изумительной точностью. Сонный, с перепутанной копной светлых волос и в старой пижаме. Мама оставляет на его щеке лёгкий поцелуй после вручения подарка от неё — символичная сумма денег на разные потребности, и тут же убегает на работу.

Я сижу напротив него, закидывая одну ногу на стул и укладываясь подбородком на сгиб колена. Чифую перебирает вилкой яичницу, запивая её кофе. Настроение у него не слишком подобающее имениннику, что вынуждает меня потянуться рукой к вчерашнему печенью и кинуть его прямо в лицо младшего брата, попадая чётко в лоб. Он вскидывает голову, смотря на меня так, будто единственным его желанием сейчас было засунуть всю пригоршню кондитерского изделия в мою глотку, вызывая удушье.

— Если будешь таким напряжённым в свой день рождения, внизу ничего не вырастет. — его лицо вспыхивает алыми красками, а в мое летит всё тот же кусок печенья. Морщусь, когда он попадает в левый глаз, и потираю его пальцами. Цокаю, откидываясь на спинку стола, и цепляю чашку рукой. — Если ты думаешь, что я шучу, то… я не шучу. Думаю, мы можем провести этот разговор, раз тебе теперь шестнадцать. Когда я была в таком же возрасте, я… ладно, опустим этот момент.

— Так говоришь, будто тебе не семнадцать, а сорок с хуем. Тебе напомнить, когда ты обоссалась в последний раз? — я смеюсь, давлюсь чаем и надрывно кашляю. Лицо точно напоминает помидор, но я не могу остановиться, ощущая покалывание в боку. — Да и мне это неинтересно, сначала надо разобраться с делом Такемичи, потом с учёбой, и только тогда можно говорить что-то о предполагаемом… партнёре.

— Еблан. Ещё и зануда. Но как скажешь, не буду доставать тебя. По крайней мере, в этот день. У меня парочка подарков для тебя. — целую его в щёку, убегая в комнату и хватая пару коробок. На кухню возвращаюсь бодрым шагом и ставлю разноцветные упаковки на стол, садясь на стул рядом с Чифую. — Красный от госпожи Баджи, не будь залупой и позвони ей с благодарностью. Синий от меня и Риндо. Купленный на его деньги, если быть точнее.

— Почему твой бойфренд позволяет тебе покупать мне подарок на его деньги? — я удивлённо вскидываю голову и поднимаю брови. Стал на год старше, но всё также остаётся дурачком. Чифую распаковывает подарок госпожи Баджи, получая от меня хлопок по лбу.

— Говорить, что я звучу так, будто мне сорок, и употреблять слово «бойфренд» немного противоречиво. Походу вирус внезапного старения передаётся воздушно-капельным путём. Тогда я тебя заражу и съем. — приближаюсь к его лицу, намереваясь осыпать розовую щеку сотнями сестринских поцелуев и замучать до милого кряхтения, но маленький гадёныш отбивает мои руки, начиная бегать из одной комнаты в другую на протяжении нескольких минут, пока не ловит подножку от меня, с глухим звуком падая на паркет.

— Ты ебанашка, в мои планы не входило разъебать нос из-за твоей культяпки. — Я присаживаюсь рядом с ним, собираясь осмотреть его кровоточащий нос, но получаю только по лбу. Он сам бредёт к аптечке и идёт в ванну, я же следую за ним чтобы помочь, но Чифую… делает всё сам.

И смотреть на то, как он отвергает протянутую мной руку помощи, делая всё самостоятельно, как-то больно. Отрицать то, что он вырос, было невозможно. Он уже перегнал в росте, оставляя меня с моими ста шестидесятью сантиметрами барахтаться где-то на земле, беспомощно открывая рот, будто выброшенная на берег рыба. Грустно наблюдать, как растут дети. Особенно, когда ты только недавно был в том же возрасте, и даже, вроде бы, недалеко ушёл, но уже с лихвой глотнул дерьмища. Мне не хотелось такого же и для него.

— Мне даже грустно, что ты теперь не мой маленький братик. Вроде, только недавно терпела твои крики, когда шампунь попадал в глаза, а сейчас ты сам промываешь себе нос. А что будет, когда тебе стукнет восемнадцать, ты закончишь школу и мы разъедемся. Будем ли мы вообще общаться? — я смотрю на льющийся из крана поток воды, смешавшийся с красными комками крови, как они стекают и исчезают в водостоке. Рука машинально тянется ко рту, а я даже не замечаю, как начинаю грызть ногти.

— Если думаешь, что мы перестанем общаться после восемнадцатилетия, то ты точно ебанушка. — он не говорит больше ничего, но в руку, которая слегка сжала моё плечо, было вложено куда больше, чем он бы вложил в обычные слова. Уголки губ непроизвольно ползут вверх, рука проходится по его волосам. Я очень хотела, чтобы так и было.

Происходящее далее проходит более, чем спокойно и ровно. Мне приходится терпеть грязь от ботинок едва ли не всей верхушки Свастонов, то и дело вымывая после них пол. Только когда остаётся один Такемичи, я расслабляюсь, откидываясь на спинку дивана. Эти посиделки втроём насильно возвращают меня в то время, когда также было с Баджи. Говорить, что Ханагаки заменил его было грубо и глупо, ведь никто бы не заменил его. Из-за этого пицца кажется пресной, а фильм скучным и нудным. Чифую, кажется, думает о том же. Закидываю ноги на него, подпирая голову рукой.

— Ты не жалеешь, что предпочёл домашние посиделки какой-нибудь вечеринке с охуенными коктейлями и наркотиками? — Чифую смотрит на меня, как на дуру. Виновато поджимаю губы, замолкая и возвращаясь к экрану телевизора, но зацикливаясь только на своём дыхании.

— Ты на таблетках, не забыла? — поворачиваюсь вновь на него, смотря невидящим взглядом. Вот я вздыхаю, а внутри моего тела воздух проходит через лёгкие. А где-то посередине груди сердце заставляет циркулировать кровь через вены и артерии. А где-то в животе желудочный сок растворяет тот кусок пиццы, напоминавший резину. Мотаю головой, пряди выбиваются из высокого пучка, падая на лицо.

— Конечно. Как я могла забыть? — убираю пряди дрожащими пальцами. Как я могла забыть, что буду сидеть на них… сколько? Пару месяцев, год, всю жизнь? Или забыть, что кофе и чай снижают эффективность галоперидола, и в ближайшее время мне придётся пить одну лишь воду, изредка позволяя себе остальное. Хуета. Что эта ситуация, что та, которая случится через шесть дней.

***</p>

sound: the neighbourhood — alleyways

— Спасибо, что приняли сегодня. Всё же, Рождество. — я улыбаюсь госпоже Одзаки, которую посещала раз в неделю, помимо психолога, господина Хагивары, сеансы с которым сначала казались мне долгими и мучительными, но в итоге я всё же позволила себе расслабиться. Диван в кабинете психотерапевта такой мягкий, откидываюсь на спинку, ощущая мурашки, ползущие по рукам.

— Не стоит благодарностей, это моя работа. — конечно, с учётом той суммы, вложенной Риндо, который опять топчется в коридоре, она должна благодарить едва ли не на коленях. Она улыбается, а я вынужденно улыбаюсь ей в ответ. — Мы буддисты, я и мой муж. Никаких жалоб? Побочных эффектов?

— Периодически я сильно концентрируюсь на своём дыхании, и, ну, забываю дышать? Иногда трясутся руки, но я практически не обращаю внимание на это. А ещё увеличилась грудь. Это нормально? — она записывает всё, перечисленное мной в блокнот, а мне даже становится немного стыдно за свои мысли ранее. Она вертит ручкой в руках, поправляя очки.

— Угнетение дыхания, тремор и повышенная выработка пролактина. Последнее абсолютно нормально, из-за того, что галоперидол блокирует рецепторы гипоталамуса, это вызывает галакторею, а вот первые два… Думаю, стоит слегка снизить ежедневную дозировку, и постепенно придёшь в норму. Есть вопросы или всё понятно? — она смотрит на меня, я же от этого немного смущаюсь, начиная почёсывать левую руку.

— Да, всё понятно. — нихуя не понятно, но говорить об этом я не хотела, чтобы госпожа Одзаки не подумала, что я тупая, будто пробка. Мы говорим ещё около двадцати минут перед тем, как я вырываюсь из душного кабинета к Хайтани, тут же притягивая его к себе за шею и обнимая. — Выглядишь, будто тебя сожрали и высрали.

— Рану было не по нраву сидеть в свой день рождения дома, поэтому он вытащил меня в бар, а после куда-то уехал и оставил меня там. Меня вырубило, и бармен разбудил меня в пять утра. Ты бы не выглядела как дерьмо после такого? — он кладёт свои руки мне на талию, а я смеюсь, тут же замолкая после недовольного шипения девушки администратора.

— Нет, я всегда красивая. А ты… — я не договариваю, разражаясь громким смехом, Рин целует меня, кусая за нижнюю губу в качестве наказания. Я морщусь, облизывая место укуса, и делаю с ним точно так же. Сбрасываю свои руки с его шеи, тянусь к ладони и тащу Хайтани к выходу.