9. колёса (2/2)

***</p>

sound: mac demarco — on the level

Две недели я пыталась смириться с произошедшим, выкуривая по несколько сигарет за раз и почти не засыпая из-за возросшего количества употребляемого амфетамина. Даже здесь я провалилась, нарушая последнюю волю Кейске, но сопротивляться лежащему в письменном столе пакетику с порошком я не могла. Мы делали это вместе с Риндо, который отвлекал меня от самоунижений, но как только наступил момент, когда он заметил, что я практически не сплю, всё сразу же закончилось. Я сказала, что он хуйло, раз не понимает, что я этого хочу и мне пиздец как весело, а он сказал, что я тупая ебланка, которая перешла черту. Никаких сообщений и звонков целую неделю.

Мне не хотелось спать, я выдалбливала по грамму в день, лишь бы не видеть один и тот же повторяющийся сон, где кровь на руках превращалась в море. Оценки скатывались куда-то в пизду, концентрироваться на базовых вещах выходило из рук вон плохо, добавился тремор рук и лёгкие боли в сердце, но я не могла остановиться. Иначе я бы сошла с ума, хотя я уже это делаю.

На кладбище холодно и мрачно, хотя я больше не боялась смерти. Больше нет. Стою в паре метров от Чифую, сидящего перед могильным камнем, дабы не мешать личному монологу. Сигарета плавно перекатывается меж пальцами, давление ебашило, отдавая в голову. Уже не было никаких эмоций, смирение приходило постепенно с каждой дорожкой, что я вынюхала. Кажется, это называют «эмоциональным выгоранием». Если это так, то я, наверное, была благодарна.

Я реагирую только тогда, когда вижу Чифую, склонившего голову вниз, будто смертник, ожидавший приговор. Оказываюсь рядом с ним, опускаясь на колени тяну к нему руки, прижимая к себе. Он сжимает пальцами ткань моей куртки, рыдая в плечо. Глажу его по волосам, закрывая глаза.

— Ты оставил ему лапши? — спрашиваю я, перебирая его пряди. Он кивает, словно маленький ребёнок цепляясь за меня, будто я спасательный круг. — Молодец, солнышко. Я думаю, он будет доволен.

Я не могу произнести его имя вслух, ощущая горечь на языке. Затылком ощущаю мрачный взгляд гранитного камня. Как бы Баджи смотрел на меня? Осуждающе или с любовью? Или же просто улыбнулся той самой своей улыбкой, заставлявшей улыбаться в ответ? Едва ли я видела у Чифую намёк на улыбку в последние две недели.

— Рассказал, что Пак Джей всё ещё пробирается в его комнату? — вновь кивок и усилившиеся рыдания, я мысленно даю себе оплеуху за то, что говорю. — Не плачь, солнце. Ты думаешь, он хотел бы этого? Ты сохранишь память о нём, только если примешь то, что произошло. Мы не можем ничего поменять, но должны помнить о нём с улыбкой. Он всегда будет присматривать за тобой.

Он продолжает, постепенно успокаиваясь. Отворачивается, вытирая лицо рукавом свитера. Я достаю пачку сухих салфеток из кармана, доставая одну и говоря «сморкайся» обхватываю ею его нос. Использованную салфетку кладу в пустую пачку сигарет, мысленно ставя галочку выбросить её. Улыбаюсь, смотря на Чифую.

— Ты хороший друг, Чифую, и всегда им будешь для него. Мы оба это знаем. — он помогает мне встать, подставляя локоть, за который я хватаюсь. Мы уходим, оставляя там не только половину лапши, но и что-то куда более важное.

Спустя пару часов я безжалостно смываю все свои запасы в унитаз. На затылке всё ещё чувствуется осуждающий взгляд, придавивший меня огромным весом, как только я переступила порог своей комнаты, и это нервировало и устрашало больше, чем отхода, которые должны были скоро наступить. Я лихорадочно ходила по комнате, заламывая руки и впиваясь короткими ногтями в бёдра, оставляя следы-полумесяцы.

Я смотрю на номер Хайтани несколько минут, которые растягиваются на десятки, в припадке раскачиваясь назад и вперёд. Не хотелось признавать, что я была не права и что я в самом деле тупая ебланка. Я сглатываю, ощущая сухость в горле и ротовой полости, пить больше не хотелось, меня буквально тошнило водой. Пальцы не слушались, а нервы, натянутые как струна, окончательно рвутся. Телефон оказывается отброшенным в сторону. Не хотелось больше сидеть на чужой шее, не хотелось взваливать на друзей собственные проблемы.

Резкий приступ тошноты заставляет едва ли не выбивая дверь в ванную приземлиться около унитаза. Блюю одной только желчью и водой, но кажется, будто к ним добавляются и собственные внутренности. Умываю разгоряченное лицо холодной водой, полоская рот. Стучусь в комнату Чифую, убирая волосы за уши.

— Поспишь со мной? — он держит Пак Джея на руках, кивает, идя за мной. Я падаю на кровать, прикрывая глаза руками. У меня трясутся руки и тело, я чувствую как мурчит кот, который ластится ко мне. Убираю ладони, смотря на лежащего на боку Чифую. Мне становится стыдно за своё употребление перед моим солнцем, для которого я всегда была прилежной маминой дочкой и сестрой, и я пыталась быть такой, понимая сейчас, что на деле была полной мразью. — Мне надо кое-что тебе рассказать. Только пообещай, что не возненавидишь меня.

— Я никогда не смогу возненавидеть тебя, хуйню мелешь. Но если тебе станет легче, то хорошо, обещаю. — он смотрит на меня исподлобья, а я чувствую как сокращаются мышцы в руке, вынуждая трясти ею.

— В конце средней школы я начала нюхать. Просто чтобы получше подготовиться к экзаменам и это помогло. Я бросила и забыла об этом, но потом начала опять. Делала недельные перерывы и всё по новой. Баджи узнал в тот день, когда ушёл из Свастонов, наверное. Я не думала, что у меня зависимость. Мне просто было весело и я знала, что могу остановиться в любой момент, но всё равно не делала этого. А потом Баджи умер. Я засыпала и видела как тону в луже его крови, захлёбывалась и уходила на дно. Я не могла это вытерпеть, долбила всё что видела, лишь бы вновь не видеть его и у меня получилось. Даже если я могла заснуть на пару часов, я не видела его, а сегодня поняла, как мне мерзко от самой себя и смыла всё к хуям. Прости меня, Чифую.

Последние слова выходят шёпотом, я не хочу открывать глаза, смотря на его разочарованное лицо, не хочу, чтобы он думал обо мне плохо, но меня тошнило не только от отходов, но и от себя самой. Чувствую его руки, прижимающие к себе, как он гладит меня по волосам.

— И ты думала я стану ненавидеть тебя из-за этого? Ты точно дура. — он вздыхает, целуя меня в лоб. Я открываю глаза и вожу пальцем по рисунку на его футболке. — Теперь я хочу, чтобы ты пообещала, что больше ничего не будешь употреблять. Никогда и ничего. Я хочу, чтобы через двенадцать лет мы были все вместе.

— Обещаю, солнышко, больше никогда. Но почему именно двенадцать? — я поднимаю глаза на него, отмечая, как же он, блять, похож на маму. А улыбка в точности как у отца на той семейной фотографии.

— Не знаю. Просто пришло на ум. — я улыбаюсь, представляя нас, уже взрослыми, через двенадцать лет. Что мы все будем живы и счастливы.