Глава 12. Шиноби (2/2)

— Ну… — всё вспоминал Какаши.

Макото-сан сильно повредил систему циркуляции чакры во время одной из миссий. Травма была не критической, и он имел шансы выздороветь, однако большего Какаши не знал. Да и не интересно ему уже было.

— Жить будет.

— Понятно, — облегченно кивнул сенсей.

И ведь действительно — он волновался.

Порою Какаши недоумевал: как же так? Неужели ему в действительно не всё равно было на всех жителей Конохи?

Они ведь оба кучу людей переубивали. Так почему ж Какаши зачерствел, перестал ценить даже жизни своих напарников, а Минато-сенсей волновался за человека, которого почти и не знал?

— А кто ваш новый капитан?

— Инузука Шусей.

— Знакомое имя.

— Один из джонинов, участвовавших в операции по сдерживанию шиноби Камня на рубеже в последние дни войны. Там, где вы были, сенсей.

«Тогда же, когда погиб Обито…» — само по себе пролетело в голове.

— Оу, — осёкся сенсей. Он печально понурил взгляд на мгновение, но быстро пришёл в себя и продолжил: — Вроде это тот парень, произнёсший мотивационную речь.

— Не знаю… скорее всего.

— Жаль, я не помню той речи полностью… она звучала довольно забавно, — всё вспоминал сенсей. — Хотя… столько шуток про гениталии и испражнения я, наверное, за всю свою жизнь не слышал.

— У капитана… довольно странное чувство юмора.

— Ну и ладно, не думаю, что это проблема. Главное, чтобы с капитанством справлялся.

— Он неплох, — пожал плечами Какаши. — Пусть и выглядит задорным и шумным, но на деле ведёт себя как настоящий профессионал. Команда быстро приняла его.

— Ну и отлично, — улыбнулся сенсей. — Раз уж у команды появился новый лидер, думаю, Макото-сан наконец сможет уйти. Надеюсь, с ним будет всё хорошо…

— Я тоже, — сказал Какаши, однако в глубине души в то же мгновение понял, что на самом деле соврал.

Судьба прошлого капитана ему была безразлична. От осознания этого на душе становилось противно, но с каждой новой смертью Какаши убеждался, что потери прошлого он воспринимал куда больнее потерь настоящего. Порою он уверял себя и иногда других в том, что это неправда. Однако в итоге пришёл лишь к одному вопросу, на который ответить до сих пор так и не смог.

«Может, я просто разучился любить?»

Напротив сидел человек, которого Какаши целых шесть лет не видел. Макото-сан же был рядом на протяжении многих лет, он был боевым товарищем вроде как. Один раз даже жизнь спас…

Так почему же одномоментно исчезнувший сенсей был ему ближе?..

Какаши знал ответ. Сенсей был из прошлого, он застал того Какаши, который лишь пытался стать мудаком. Навязывающего себе мысль о бессмысленности дружбы, но в душе наслаждающегося каждым проведённым с Рин и Обито моментом…

Минато-сенсей застал пиздюка, способного привязываться и любить.

— Сенсей, почему вы… — отчего-то захотел спросить Какаши. — Мне рассказали?

— О нападении? — сразу догадался Минато.

Какаши кивнул.

Он ведь так и не разузнал причины после нападения, а сейчас… сейчас был самый подходящий момент. Сенсей ведь вряд ли заявился в Коноху надолго. Его здесь не любят. Его здесь не примут.

Да и он сам не вернётся до тех пор, пока не осуществит задуманное.

— Я ведь простой шиноби был тогда… а узнал обо всём.

Минато улыбнулся.

— Потому что я тебе доверяю, — просто и искренне ответил он.

На душе вдруг стало тепло, и лишь отголоски недоумения мешали наслаждаться этим чувством. Какаши так и не понял, в чём же было дело.

***</p>

— И чего же ты хочешь, Ибики? — выйдя в коридор, спросил Джирайя.

Он сложил руки на груди, и блеклый свет слабо освещал его спокойное лицо. Ибики не стал томить:

— Зачем всё это?

— Что именно? — будто бы не понимая, о чём речь, удивился Джирайя.

— Подписи, бумаги, обещания. Почему вы так желаете сохранить его жизнь?

— Ха-ха, — слегка посмеялся Джирайя. — А зачем его убивать?

«Ну вот опять…»

Ибики никогда не понимал его. Легендарный Саннин, Великий шиноби и великолепный диверсант терпеть не мог делать свою работу. Отчего-то Джирайя ненавидел умертвлять врагов.

Профессионализм Ибики вопил о том, что Кичиро следовало кончать после ментального вмешательства. Однако и пойти против слова Джирайи он не мог: слишком уж уважал, вот и мирился со странностями.

— Потому что так безопасней, — всё же попробовал убедить Ибики.

— Безопасней… кому? Этот пацан в нынешнем положении и мухи не обидит.

— Он — вражеский шиноби.

— Что, думаешь, кто-то из Скрытого Дождя за ним заявится?

— Такой шанс есть.

— Пф-ф! Он слишком мал, чтобы марать руки.

Ибики цыкнул. В воздухе повеяло напряжением, однако Джирайя и виду не подавал, что чувствует его.

— Он не похож на преданного шиноби Скрытого Дождя, — продолжил тот. — Кто знает, может когда-нибудь он полноценно перейдёт на сторону Конохи?

Ибики фыркнул. Нашёл ведь, кого вербовать…

— Вы правда в это верите?

— Вполне.

— Один раз предатель — предатель навечно, — отрезал Ибики.

Джирайя взглянул на него с еле читаемой насмешкой. Будто бы не он здесь был наивен, а его оппонент.

— Ты правда думаешь, что все шиноби Конохи верны идее настолько, чтобы не сдаться под пытками?

«Нет», — в мыслях ответил Ибики, осознавая наконец истинный мотив.

— Таких шиноби немало, — продолжил Джирайя. — И в то же время Конохе они несут больше пользы, чем вреда.

— Они работают за деньги… они предадут, если будет возможность.

— Они работают, чтобы хорошо жить. Можем ли мы судить их за это? А от предательств не сбежать.

Ибики тяжко вздохнул. Джирайя был прав. Как бы Хокаге ни пытался пропагандировать светлые идеи, далеко не все шиноби работали только лишь за них. Многих привлекали и другие вещи: деньги, вседозволенность, сила.

Разные у людей были поводы, однако все они сводились к эгоизму. А эгоизм уже толкал на предательство.

— Вы намекаете, что этот, — Ибики взглянул на дверь, — может стать одним из таких шиноби?

— Именно, — улыбнулся Джирайя.

Ибики не стал отвечать.

Он не знал, говорил Джирайя правду или врал, но слишком уж странно и подозрительно подобные доводы из его уст звучали.

«Чего-то он недоговаривает…»

— Почему-то мне кажется, что вы пытаетесь выдать милосердие за цинизм, — прямо высказал Ибики.

— Возможно, так и есть, — пожал плечами Джирайя. — А может, я просто милосердный циник?

***</p>

Ветер дул в уши. Вороны каркали.

Бесчисленное количество трупов лежало под этой землей. Бесчисленное количество одинаковых каменных надгробий об этом напоминало.

Ряды холодных камней серыми точками расстилались по чёрной поляне. Запыленные и затёртые соседствовали с ухоженными, обложенными белыми цветами — кого-то забыли, кого-то всё ещё помнили.

Рядом стояла Кушина. Растрёпанная, поникшая головой. Она одета была в чунинский жилет и чёрную военную форму. Вчера ей исполнилось шестнадцать.

— Минато, — обернувшись, печально сказала она.

В тёмно-синих глазах плескалась потерянность, криво обрезанные волосы мокли под дождём, на хитае виднелась небольшая царапина. А лицо… лицом она, казалось, не на год, а на десятилетие повзрослела.

— Чего? — переспросил Минато, не выдавая уже собственной потерянности.

Ещё возвращаясь домой с той самой миссии он понял: права раскисать у него теперь нет. А иначе надвигающаяся война и его сожрёт, и Кушину…

Одинока была память лежащих под этой землёй людей, окружённая голыми осенними деревьями она заперта оказалась тут, на кладбище. Лишь памятный мемориал находился рядом — символ кровавого мира и Воли Огня.

Идеи, составляющей памяти компанию.

— Это… — вновь начала Кушина. Капающий на её лицо дождь скрывал текущие сами по себе слёзы. — Это ведь может быть любой, — всё глядела она на недавно установленный памятник.

Яманака Теруо.

Когда в укрепления пролетел вражеский кунай со взрыв-печатью, его разорвало на части. Вот так просто, моментально убило. Минато лишь осколком отделался, застрявшем в руке, а Кушина и вовсе парой ушибов.

Однако…

Теруо разорвало. А тело его бесформенным куском мяса осталось лежать где-то на фронте. И лишь печаль близких да одинокий памятник свидетельствовали о том, что человек этот когда-то существовал.

Такая участь могла постигнуть каждого.

Минато свернул налево, и сияющее закатное солнце своими лучиками ударило прямо в глаза. Он прищурился, закрыл оранжевый диск рукой.

— Это можешь быть… ты, — обернулась Кушина.

— Я не умру, — со лживой уверенностью в глазах ответил Минато.

Кушина промолчала, и взгляд её на миг из жалостливого превратился в суровый. Будто бы раскусив всю ложь, она намеревалась затеять спор.

Минато улыбнулся. Лучше уж было поспорить.

— Я… постараюсь, — всё же исправился он. — Ну… не умереть.

Впервые за этот день Кушина улыбнулась.

За шесть лет кладбище сильно разрослось. Наверняка здесь похоронили тех, кто погиб во время нападения Кьюби.

Кьюби… скольких же погубила его ненависть?

— А что, если это буду… я?

— Я не дам тебе погибнуть, — подошёл поближе Минато. Он поднял руку и положил на её плечо. Кушина дёрнулась, взглянула как-то странно, а затем насупилась.

— Ты не понял, — разочарованно сказала она, скинув руку.

Возле одного из камней лежал небольшой букетик. Минато задержался на миг и понял, что, кажется, нашёл нужный. Он прочитал имя.

— Если Лис вырвется… что тогда? — спросила Кушина.

А Минато и не знал, что ответить. Ведь видел уже, какой она становилась под воздействием Кьюби.

— Я ведь… я ведь всех мочить буду…

Эта чакра пронимала до дрожи, мешала даже думать, не то что действовать. Хотелось ответить, успокоить и как-то придать уверенности. Хотелось пообещать:

«Я тебя остановлю».

Но Кьюби — монстр, собирательный образ ненависти и силы. Не смог бы Минато с ним справиться, да и вряд ли кто, кроме Сандайме, способен был на такое свершение.

«Тем более…»

Сами по себе сжались кулаки. Пелена из бессильной злобы окутывала разум.

«Если я наврежу Кьюби, то наврежу и Кушине…»

— Сандайме… — сквозь эту пелену проникла мысль. — Он не станет так рисковать.

Кушина вздохнула и отшатнулась. Минато осознал вдруг, что сказал совсем не то.

— То есть я буду… буду сидеть в тылу?! — возмутилась Кушина. — Я не хочу сидеть за спинами людей, которые за меня погибают, ттебане! Я хочу их защищать! Тебя и всех остальных!

Узумаки Кушина — виднелась лёгкая гравировка на таком же, как и все остальные камне. Рядом с ним в небольшой вазочке стояли три белых цветочка. Их промокшие лепестки вяло смотрели вниз, однако цветы не выглядели увядшими.

Их кто-то недавно принёс.

«Вот уж я не подумал», — в примирительном жесте поднял руки Минато.

Кушина выглядела разозлённой. В темени серого неба она, вся промокшая и уставшая, грозно надвигалась на него.

— Я не хочу, чтобы эта сволочь в моём обличии разорвала тебя на куски, ттебане! — теплые руки обвили спину, а затем сдавили с такой силой, будто Кушина его расплющить желала. Или вдавить куда-то в себя.

Минато охнул.

Стало тяжко дышать, но он, проигнорировав все неудобства, обнял её в ответ.

— Нам нужно стать сильными, — тихо сказала Кушина. — Чтобы защищать друг друга…

— Да уж, — сказал Минато, оглядывая камень и отгоняя наконец навязчивые воспоминания.

Не так уж и часто они его одолевали, однако каждый раз накатывали как-то по-особенному. Думал ли он тогда, стоя с Кушиной рядом на этом же самом кладбище, о том, что когда-то ему придётся Кушину хоронить?

Среди мокрой чёрной земли и кучки сереньких точек… как же это место печально выглядело.

Минато вздохнул и присел, прикасаясь к камню. Руку проняло осенним холодом, и в голове ненароком стрельнула мысль:

«Думал».

Как шиноби думал, ведь и он, и Кушина вместе рисковали самым ценным на той войне: они рисковали друг другом. Минато, в общем-то, всегда просчитывал риски…