Werner Brandstätter. II (1/2)

Тише, ты разбудишь зверя! </p>

Спрячь от него свою душу. </p>

Тебе некуда бежать. </p>

Ты хочешь выпить из обетованной земли,</p>

Но нужно стереть грязь с рук.</p>

Soldier — Fleurie</p>

Утро вторника в небольшой квартире в спальном районе Потсдама началось непривычно рано для Гретты и Йонаса, но привычно для Вернера, хотя тот и рассчитывал поспать дольше обычного. Но брат с девушкой половину ночи неприятно шептались, изредка прерываясь на смех и поцелуи, пока Вернер за тонкой панельной стеной лежал с закапанными глазами, постукивал пальцами по груди и размышлял — какой из этих звуков противнее — заливистый смех или полувздохи и чмокание…

В четыре тридцать Вернер побрился электрической бритвой, спросонья совершенно случайно не прикрыв за собой дверь в ванную. В четыре сорок пять — зачитался газетой, позволяя чайнику посвистеть чуть дольше, а ближе к пяти часам — включил на кухне радио. Прокручивая колесико, целенаправленно искал программу «Берлин желает доброго утра!» — самую нудную из всех утренних, с самым неприятным голосом диктора.

Первым на кухню пожаловал Йонас. Потирая едва щетинистую щёку ладонью и зевая, он опустился за стол напротив Вернера.

— Тебе в интернат к десяти, — вспомнил он из вчерашнего разговора за чашечкой чая. — Зачем вставать в пять?

— В четыре двадцать три, если быть точным, — поправил Вернер, не отвлекаясь от завтрака: творога с цукатами, йогурта и пары бутербродов — один с джемом, другой — с сыром.

— Ты мог бы вести себя чуть тише, — не попросил, а толсто намекнул Йонас, заставляя Вернера всё же отвлечься от еды и бросить выразительный взгляд. — Прости! Но она… — Йонас посмотрел на стол, будто пытался подавить волнение, Вернер же зацепился взглядом за излишне отросшие волосы брата, представляя, как ужасно на нём сейчас смотрелась бы фуражка. — Она очень дорога мне.

Прожевав, Вернер наклонился ближе, обращаясь вкрадчивым шепотом:

— Ты правда думаешь, что мне это интересно?

Йонас страдальчески вздохнул, но через минуту, когда в кухню вошла привычно дружелюбная Гретта, облаченная в милый халат со звёздочками, стал заметно радостнее.

— Доброе утро, — пожелала она, наливая стакан воды. — Вернер, ты переживаешь перед первой встречей с коллегами? Так рано встал!

— Да, — закивал он, радуясь, что уже доел завтрак и может не обременять себя компанией несостоятельного братца-шпиона и его неприятной невесты, от которой разило то ли каким-то подвохом, то ли обыкновенной тупостью. Но разило так сильно, что хотелось то ли вышвырнуть её за дверь, схватив за капюшон нелепого халата, то ли навести пистолет и допросить. И с каждой лишней минутой общения с ней Вернер всё больше склонялся к возможности второго варианта.

— Не переживай, — покачала головой Гретта, одной рукой сжимая полупустой стакан, а другой — с кокетством перебирая растрепанные после сна волосы. — Вы всего лишь идёте полоть клумбы!

— Тебе легко говорить, — ухмыльнулся Вернер. — Ты в этом хороша. А для меня привычнее исправлять ошибки в тетрадях, — продолжал он, понимая, что на самом деле не умел ни того, ни другого. Но надеялся, что сможет сразу же научиться.

Как минимум потому, что с грядками справлялась даже Гретта, а русский язык он знает достаточно хорошо, чтобы быстро находить ошибки.

— Как по мне — учительская работа полна нудятины и далеко не всегда даёт плоды. В отличие от семян! — она важно вздернула нос.

Вернер искренне улыбнулся и успел заметить, с какой теплотой Йонас любовался своей избранницей.

— Семена тоже далеко не всегда прорастают, — задумчиво поправил Вернер.

Гретта нарочито нахмурилась, явно огорченная этим уточнением.

— Ты доел, товарищ старший брат? — с игривым нажимом поинтересовалась она.

— Будущая фрау Брандштеттер, — подключился Йонас, замечая, как в карих глазах старшего брата вспыхивает искра праведной ярости, — хочет сказать, что тебе уже пора…

— Бежать? — приподнял брови он, принимая, впрочем, как и всегда, предложенные обстоятельства. — Да. Это я и собирался делать. Не хочешь составить компанию на пробежке?

Вернер предлагал легко, будто между делом. Будто не рассчитывал на согласие. Но Йонас понимал, что должен ответить «да, чудесная идея».

А потому, пользуясь присутствием Гретты, с усталостью вечно сонного подростка покачал головой и бесстыдно улыбнулся:

— Не сегодня.

***

Последние дни августа радовали теплой погодой всех жителей Потсдама кроме Вернера. То ли потому, что истинным жителем этого города он никогда не был, то ли просто по причине любви к успокаивающей прохладе и лёгкой сырости, что часто была свойственна родному Восточному Берлину.

Утреннее солнце, хоть и ощущалось уже не таким ярким, но всё ещё способно было ощутимо согревать. Особенно во время пробежки, на которую Вернер отправлялся при любой возможности. В Баварии, правда, чаще всего заменял на интенсивные прогулки в горах и блуждал, то поднимаясь выше, то спускаясь к озёрам. Детская привычка — бежать, быстро идти, бесцельно блуждать, просто занять ноги и освободить голову — теперь скорее была дополнительным шансом на выживание в случае опасности. И, что хуже, иллюстрировала психологические аспекты жизни разведчика. Вечный бег. Вроде с целью. Но всё равно в никуда.

Хотя по Потсдаму бежалось всё же… Спокойнее. Чувствовался дом. Привычный политический режим. Чувствовалась защита, которую, в случае чего, постаралось бы быстро обеспечить Министерство.

Вернувшись домой, чтобы принять душ и переодеться перед полевыми работами с коллегами, Вернер не сдержал раздраженного вздоха, когда услышал доносившееся с кухни пение Гретты. Йонас крутился в прихожей, собираясь выезжать на работу в Цецилиенхоф.

— Если завтра она всё ещё будет здесь — я лично выволоку её за волосы на лестничную клетку, — прорычал ему в ухо Вернер и направился в ванную.

— О чем вы там шепчетесь? — Гретта выглянула из кухни. Уже, к счастью, не в халате со звёздочками, а в домашнем платье. Хоть и всё ещё мятом.

— О твоей прическе! — с милой улыбкой отозвался Йонас, закрывая за братом дверь в ванную, чтобы тот ничего не брякнул. — Вернеру она очень понравилась!

— О, Вернер! — с восторгом воскликнула Гретта, надеясь, что он её услышит. — Какой же ты милый! Положить тебе с собой обед?..

***

Процедура прохождения через контрольно-пропускной пункт при входе на территорию интерната вызывала у Вернера странные ассоциации, а вместе с ними улыбку, которой он попытался сдобрить пожелание «доброго дня» для охранника. Однако тот отнесся к дружелюбию нового сотрудника весьма настороженно, хоть и ответил аналогично. Вернер понимал — в первые дни к нему будет приковано много внимания. И как к новому, долгожданному учителю русского языка, и как к подозрительному сотруднику, что появился слишком «вовремя» — вскоре после печальных событий.

— Вернер Брандштеттер? — раздалось откуда-то сбоку, вынуждая обернуться и кивнуть молодому мужчине, что бежал к нему со стороны футбольного поля, на котором играли дети. — Филипп Гайзе! — представился он, оказавшись рядом. — Очень рад, что вы, наконец-то, нашлись и разбавили наш преимущественно женский коллектив…

Вернер пожал протянутую ладонь, отмечая ощутимую силу своего коллеги, и доброжелательно улыбнулся, пользуясь возможностью разглядеть лучше — тому способствовал и мягкий свет солнца, и возвращающаяся острота зрения.

Филипп Гайзе, 29 лет. Преподаватель физической культуры. Чемпион ГДР по академической гребле в составе юниорской восьмерки. Ушёл из спорта в 17 из-за травмы плеча. По распределению служил в Ландштрайткрафте<span class="footnote" id="fn_32326924_0"></span>, рядовой третьего мотопехотного полка. Награжден бронзовым знаком резервиста Национальной народной армии. Оставил службу ради получения профессионального образования. Выпускник Потсдамского учительского института. В 26 женился на однокурснице — с которой работал во второй школе Потсдама — Марианн Хиштен. Через год развелся и уволился, запросив перевод на другое место работы. Характеристика с места работы — отличная.

Выглядел Филипп как идеалистический преподаватель физической культуры в стране, что воспевала труд и спорт: крепкий, высокий, улыбчивый. А с коротким ежиком рыжих волос и в спортивном костюме и вовсе напоминал солдата во время занятий по физической подготовке.

— От обилия женщин в нашей профессии едва ли можно скрыться, — пожал плечами Вернер, замечая согласие на лице нового знакомого. — И нужно ли?

— Нет, пусть остаются, лишь бы не заставляли грядки полоть, — расхохотался Филипп и, поправив джинсовую кепку, обернулся к площадке, на которую криком и жестами нетерпеливо звали обратно дети. — Играешь в футбол? Мне нужен ещё один взрослый для капитана другой команды…

Копание в земле и перекатывание по ней мяча Вернер не любил одинаково сильно. Но во втором всё же был опытнее. Во многом благодаря подобным развлечениям во время учебы в военной академии, а затем и паре товарищеских матчей среди агентов Штази.

— С удовольствием, — кивнул Вернер, замечая детскую радость на лице Филиппа, который, судя по всему, то ли искренне обожал свою работу, то ли любил отлынивать от любой другой.

— И одет ты ничего! В джинсах, правда, не очень удобно будет, но… Зато кроссовки — отпад! Где такие взял? Будто… — Филипп перешел на восхищенный шепот. — Будто западные… — по-братски навалившись на Вернера и приобняв за плечо, он повёл его к полю, заваливая вопросами, на которые Брандштеттер даже не успевал отвечать.

Физрука интересовало буквально всё — откуда Вернер приехал, есть ли у него девушка, пьет ли он по выходным пиво, за какой футбольный клуб болеет, умеет ли материться на русском, занимался ли спортом, слушает восточногерманскую музыку или нормальную…

И несмотря на близость Филиппа и его громкий голос, Вернер ощущал спиной преследование. Едва слышный шелест травы и одежды можно было бы проигнорировать. Но инстинкты разведчика, что нарабатывались достаточно быстро и, как правило, весьма болезненно — за счёт ошибок и потерь, не замечать было невозможно. Они работали неизменно в фоновом режиме.

— Bleib, wo du bist!<span class="footnote" id="fn_32326924_1"></span> — повелительно раздалось сзади.

Вернер и Филипп замерли. Последний вынужденно убрал руку с плеча коллеги и обернулся первым, отлично зная, кому этот низкий женский голос принадлежал. Вернер нахмурился, когда в спину уперлось что-то твердое.

— Сдаюсь без боя, — он приподнял согнутые в локтях руки и ухмыльнулся, всё ещё ощущая, как через тонкую ткань тёмной футболки что-то жесткое с ощутимым нажимом упиралось между лопаток.

— Остынь, Анели, иначе и этот от нас сбежит, — рассмеялся Филипп. — И фрау Фишер заставит нас с тобой читать Пушкина…

Вернер наконец обернулся и увидел направленный в свою сторону черенок от лопаты.

— Вы реагируете так на всех учителей русского? — предположил он, принимаясь бесстыдно разглядывать явно возмущенную учительницу рисования, что бежала мимо него вчера днём, эффектно теряя предметы своего гардероба. Разгоряченная — с едва заметной испариной на гладком лбу и золотыми волнистыми волосами, что торчали во все стороны из наспех собранного низкого пучка, она выглядела отчего-то впечатляюще. Источая хаос, она притягивала внимание Вернера, что всегда стремился беречь порядок во всех возможных смыслах этого слова — от бытового до идеологического.

Сегодня Анели была одета в свободную полосатую кофту с широкими, вынужденно закатанными по локоть рукавами и огромный джинсовый комбинезон, лямки которого то и дело съезжали вниз, вынуждая поправлять их пыльными руками, пачкая и лямки, и кофту. Вернер видел её второй раз в жизни, но каждый раз задумывался — настолько ли сложно в ГДР приобрести нормальные, сидящие по фигуре вещи? Но даже сквозь безразмерную одежду видел — фигура Анели красива и соблазнительна: легкая полнота сделала её краше, подчеркивая женскую красоту, и одарила милыми щеками с ямочками, выдающейся грудью, объемными бедрами…

Фогель дышала женской силой, исполненной решимостью, страстью и каким-то ощутимым огнём внутри, что мог согреть, а мог и, очевидно, сжечь дотла. Всё зависело от её же собственного решения, от блеска в зелёно-голубых глазах, едва подведенных тушью и улыбки пухлыми, будто избыточно вывернутыми наружу губами.

— Только на тех, что пытаются отлынивать от работы! — важно пояснила она и, игнорируя желание Вернера продолжить знакомство, повернулась к Филиппу, впечатав в его широкую грудь лопату. — Возле главного входа с проклятыми, никому на самом деле не нужными розами загибаются фрау Эйтманн и фрау Оссвальд! Напомнить, сколько им лет? Столько же, сколько вам двоим вместе взятым!

Рассчитывая, что вопрос с Филиппом решен, Анели бросила оценивающий взгляд на Вернера и приоткрыла губы, чтобы что-то сказать, но была прервана.

— А в футбол с детьми кто играть будет? — попытался всё же спастись Филипп.

Анели метнула в его сторону взгляд, наэлектризованный настолько, что Вернер готов был поклясться, будто слышал разряд.

— Слушаюсь, фрау Фогель! — Филипп вытянулся, будто вспоминая службу в армии, и тут же направился на помощь коллегам, перед этим вынужденно попросив детей поразвлечься самостоятельно.

— Ещё одно орудие труда найдется? — поинтересовался Вернер, вновь поймав на себе взгляд Анели.

— Прогуляйтесь во-он туда, — она приподняла подбородок, указывая на небольшой кирпичный сарай. — И попробуйте отыскать что-нибудь. Но, боюсь, всё толковое уже на руках.

Так и не представившись официально, она поспешила дальше, оставляя Вернера в поверхностном недоумении и под глубоким впечатлением.

— А разве мы… — продолжил он, вынуждая её остановиться и обернуться. — Не должны делать это вместе?

— Я свою часть сделала, герр… — она едва нахмурилась, кажется, только сейчас осознавая, что не знает фамилии коллеги. Фрау Фишер на одном из недавних собраний рассказала о новом учителе, но Анели, в отличие от Филиппа, его имени не запомнила, будучи в мыслях о том, в какой день лучше съездить в Восточный Берлин за новыми масляными красками и пытаясь посчитать, на сколько тюбиков хватит денег.

— Брандштеттер. Вернер.

— Анели, — кивнула она. — Анели Фогель.