Разлука (1/1)
Густав внезапно уезжает в окупированный немцами Лутц по неотложным делам. Настолько внезапно, что собирает чемоданы глубокой ночью, будит Зеро, чтобы выпалить инструкции на ближайшую неделю до мельчайших подробностей, включая обещания присылать почтой стихи для прочтения перед трапезой, приветствия для особо самых разных социальных статусов, меню для предстоящих мероприятий и прочая по списку забот главного консьержа. Зеро сонно отвечает, что уже давно готов к заведованию отелем и будет начеку, подобно строгому учителю начальных классов, пристально следящим за отсутствием ученических конфликтов. Густав громким шёпотом, стараясь спрятать улыбку, гордо сказал: ”я верю в вас”, пожал Зеро руку и вылетел на улицу. Кратко объяснился с личным водителем, купил бутерброды на станции и прыгнул в своё комфортабельное купе. Пока Густав спал под стук колёс, Зеро мучился тревожной бессонницей, а Агате взбрело в голову долго молиться перед образом. Всё это что-то значило, Зеро обуяли мысли и предчувствия, но усталость взяла своё и он забылся сном.
Утром он спокойно объявил новости всему персоналу на пятиминутке. Собравшись за обедом, Зеро торжественно читает свежее письмо с лутцевской маркой о качестве шампанского в поездах, мягкости матрацов и неимоверной разнице их отеля и той убогой комнатке, которую Густаву удалось снять. Естественно, все подумали, что это связано с очередной мадам с трудно выговариваемой фамилией и миллионами клубиков на счету, которой срочно понадобилась моральная поддержка, пару бокалов клико, щепотка комплиментов в стихах и всего одна бурная ночь с глубокоуважаемым месье. О последнем не было принято говорить прямо, но то, что нельзя напечатать, можно подразумевать. Все давно смирились с ”похождениями” месье в отношении обоих полов и никто не считал главного консьержа бесстыдным развратником. Ограничивались тактичным молчанием и верой в то, что Густав всё в своей жизни делает на благо отеля. Так всегда и получалось. Коллектив также посчитал лишними волнения насчёт оккупации, ведь их босс настолько учтив, вежлив, скромен и умён, что даже в компании безбашенных разбойников будет чувствовать себя, как рыба в воде. Что для него немцы? Казалось, у него были связи с любой нацией - даже на Луне у него нашлись бы знакомые. Сам Густав видел в этом факте лишь незначительное затруднение, способное лишить его только хорошего шампанского в вагоне-ресторане. Несмотря на ворох преимуществ, Густав всё же не находит общего языка с нацистами и успевает подраться с телохранителем богатой вдовушки в подпольном кафе. В ходе конфликта ему простреливают плечо. Видимо, молитва Агаты успела дойти до Получателя.
Издательства по всей Зубровке выпускают горячие номера газет с заголовками похлеще, чем во времена смерти мадам Дегофф-унд-Таксис. История повторяется: Зеро бежит с партией газет в отель, с бежизненным лицом вручает посетителям, открывающих их с благими помыслами, но получающих панику, и слухи расползаются по городу со скоростью света. Повсюду только и слышатся, что разговоры о несчастливой судьбе отеля из-за скорой кончины его владельца; в парках, за столиками кафе, на балконах и чердаках - везде и всюду говорили об одном. Этим же вечером Зеро собирает стафф, чтобы холодно истолковать пути развития и дальнейшей жизни отеля, успокоить и уверить коллег в том, что Густав останется жив, если будет живо его детище. Агата забывается в готовке, но не может сдержать слёз свинцовыми вечерами, смотря пустым взглядом в окно и прокручивая одну мысль, словно заевшую пластинку: ”что теперь будет?”. Зеро молча обнимал её и шептал на ухо, насколько сильно любит. Персонал падал в обмороки в лифтах и плакал в уборных. Гости тоже скорбели и коллективно, не переговариваясь, начали надевать хоть какую-то чёрную вещицу в знак траура. Все стали друг другу роднее, все старались держаться вместе, как с помощью моральной поддержки, так и банально путём крепких рукопожатий, объятий, изобретением милых кличек и взаимопомощи. Все верили в чудесное спасение консьержа, но никто не ждал его возвращения.
Дмитрий всё так же устраивает репетиции, не смущаясь отсутствием Густава, списывая его видимую нехватку времени на технические неполадки, выходит из церквушки с сигаретой и заходит в вечно открытый книжный за нотными тетрадями, насвистывая какую-то модную бразильскую мелодию. Чёрт его дёрнул в один из дней купить прессу... Глаза отчуждённо скользят по странице, считывая лишь буквы, не в силах расшифвровать мудрёный смысл слов. Осознание настигает и моментально начинает разъедать. Зрение мгновенно мутнеет, дыхание прерывается, в грудь будто впрыскивают яд, разлившийся жгучей болью по рёбрам. Колени сдают позиции, Дмитрия бросает в сторону и он хватается за край прилавка, подобно утопающему. Продавец, - дедушка Башир (”несущий весть” с арабского), - прибывший из страны зыбучих песков и двугорбых верблюдов, быстро среагировал, вынес откуда-то стакан воды, усадил на пол, начал успокаивать на ломаном венгерском. Дмитрий заслонил лицо рукой, отпираясь от подношения, меланхолично посмотрел в пустоту, несколько раз сжал пряди волос, дабы хоть немного прийти в себя, затем резко поднялся и выбежал из магазина. Отбросил сигарету, автоматически зажатую между пальцами, и побежал обратно в церковь.
Рывком открыв тяжёлую дверь, чуть не поскользнувшись на мраморных полах, он несколько минут стоит пред алтарём, не понимая причины возвращения. Злость на секунду затуманила разум, но ноги сами взбежали к органу, руки чуть не вырвали рычажки и пальцы чуть не сломали клавиши - настолько сильной была студенческая злость. Стремительная мелодия раскатами грома отдавалась по церкви. Выпустив пар, Дмитрий начинает окунаться в горе с головой - слёзы капают на пожелтевшие клавиши, руки всё больше дрожат, коверкая замысел композитора. Дмитрию надоедает игра, он всхлипывает всё громче, жмурясь и искривляя лицо, в аффекте проходит к алтарю и жалобно, визгливо молит бога о возлюбленном, выпрашивая снисхождения к своей жалкой особе. Всё кажется нереальным, хочется закричать и проснуться, но даже тот душераздирающий вопль, что вырывется из его груди, не в силах закончить страдания.
На данный момент тревога кричит лишь две фразы: ”он не выживет” и ”ты потерял всё”, ступням и пальцам на руках становится ужасно холодно, живот и диафрагама болезненно сокращаются на вдохах, губы высыхают, голос садится, и Дмитрий ужасно винит себя за то, что не поехал вместе с Густавом и не заслонил его своим хрупким, бледным и болезненным корпусом. Он был и сейчас готов получить пулю и видеть стекающую кровь, чувствовать любую пронзительную боль, только не боль потери и отчаяния, бессилия и одиночества. Морально и физически истощившись после пережитых эмоций, Дмитрий наконец идёт домой, предпочитая холодный ветер в лицо теплоте жёлтого трамвайчика. Слава богам, у малочисленных прохожих не возникает вопросов при виде его глаз, похожих на красные яблоки и разорванной в приступе гнева газеты (скажите спасибо, что не алтарь не разгромил, уборщица скончалась бы от сердечного приступа)
И он грузно топает, вышагивая по тротуару, пока звёзды предательски светят, хотя кажется, что небо должно тут же упасть прямо на его многострадальную голову. Стыдясь своих чувств и одновременно проклиная всех на белом свете, Дмитрий прибывает домой, бухается на кровать прямо в одежде и кутается в одеяло с головой, лишь бы забыться во сне, умереть на эти 8 часов, чтобы проснуться завтра под звон будильника и плюнуть в солнце за то, что оно имеет дерзость взойти, когда повсюду разлито чёрное горе. Дмитрий начинает почаще захаживать в отель и спрашивать новости у работников (у недолюбливаемого Зеро в том числе, с которым успевает не то, чтобы подружиться, но научиться его терпеть). Кто-то остроумный пустил слух о скором приезде Густава, но от него всё ещё не было писем и информацию сочли недостоверной. Однако же все не переставали питаться обещаниями, Зеро не переставал беззвучно горевать, в его сердце Дмитрия всё ещё семь чёртовых стрел и душа объята вселенским горем, поэтому, репетируя на органе по вечерам, он даёт себе поплакать над душещипательными аккордами. Он даже начинает учиться, завидуя прилежным студентам и их боязни скорой сессии. Но дыру в душе не придётся затыкать долго, ведь бог не без милости и в мире по сей день случаются маленькие чудеса