Часть 4 — "— О боже мой..." (1/2)

***</p>

Светает. Первые солнечные лучи озаряют соломенные крыши маленьких стареньких домиков, немного отблескивая от старой сухой соломы. Весна в данном регионе приходила очень поздно, лета как такового практически не было. Климат был дождлив, а воздух влажным и холодным. Зимой частенько выпадал снег, укрывая собой плодородную почву, в рекордных количествах и надолго.

Молли не мог сказать, что ему это не нравилось. О нет, он был большим любителем снега, только вот, мерз он из-за него беспощадно. На зиму ему была положена одежда состоящая из армяка, сшитого из толстого домашнего сукна, грязно-серого оттенка и старенький овчинный тулуп, который ему перешёл от маменьки. Редко, разве в очень сильный мороз, ему позволяли обвязать себе шею небольшим пестрым бумажным платком. Большую же часть времени шея оставалась вовсе не защищенной от ветров и непогоды. Про обувь вообще стояло промолчать, так как лишь иногда он мог надеть старые отцовские кирзачи, когда ему предстояло провести весь день на улице. Обычно ему приходилось ходить босиком, терпя ужасный холод и боль в ногах. Летом это было не так критично, но вот зимой приходилось крайне туго.

Он сам себе не хотел признаваться, что порою не ощущал собственные конечности, передвигаясь лишь по инерции. Последние месяцы он стал часто падать, теряя равновесие, ударяясь об самые разные предметы. Однажды он рассёк бровь, когда ударился об острый угол колодца. Маменька тогда крайне ругалась, посчитав, что таким образом Молли испортил «товарный вид» своего лица.

Иногда у него отекали и белели руки, ужасно зудя. Он мог раздирать их в кровь, лишь бы не чувствовать всего этого. А иногда, они сами по себе покрывались волдырями, что свидетельствовало о второй степени обморожения.

Молли встаёт с низкой лавочки, направляясь к печке, чтоб поставить чайник. Сегодня ему предстоял трудный день: натаскать воды, приготовить обед на большую семью и постирать вещи в речке. В лучшем случае, он сможет отдохнуть лишь ночью поэтому он хотел насладиться тишиной, ранним утром и горячем чаем.

Он решает срезать небольшой угол и аккуратно обойти стол, чтоб немножко сэкономить время.

В потёмках, он не рассчитал собственные габариты и со всей дури врезался в угол стола. Его хрупкое тельце пронзила острая боль в районе живота, но он не издал не единого звука. Ведь нельзя. Если бабушка бы услышала, что такая юная особа как он, может сквернословить, то Молли бы точно пришлось несладко. Он закусывает губу, стараясь подавить в горле стон боли, чтоб не пробудить бабушку. Ему это все равно не помогло, так как от удара, металлическая кружка, спизженная давным-давно дедом из поезда, брякнулась на пол со страшным звоном.

— Блядь, Молли, ты всех уже заебал! — послышался недовольный старушечий голос с печки. Бабушка, как самая старшая в доме, спала на ней, а все остальные ютились кто где. Молли, вот, на лавочке в прихожей, которая служила и кухней, а родители с младшим братом в другой комнате. Печь — самое козырное место в доме. Молли бы все отдал, лишь бы получить «кровать» таких же размеров и теплоту, которая исходила от печи.

— И вам тоже доброе утро, бабушка. — честно, он постарался сделать тон максимально мягким, чтоб женщина не дай бог бы не подумала, что он ей дерзит. Но она все равно так подумала, не смея удержаться от раннего скандала. Она была своеобразным энергетическим вампиром, который обожал пить кровь из нервной системы других. Не только Молли был её жертвой, но и его мать, которая приходилась ей невесткой.

— Да как ты смеешь мне хамить?! — в сторону омеги летит старая керамическая чашка и с грохотом разбивается об стену. Молли вздрагивает, крайне пугаясь шума. Осколки рассыпаются по всей комнате…

Собственно, Молли привык быть униженным ни за что, но вот с самого утра такой моральной пощёчины он ожидать никак не мог. Его нервная система была расшатана донельзя и любое повышение голоса, даже не в его сторону, могло вызвать у него самую настоящую истерику и нервный срыв.

По его щекам потекли горячие слезы. Плакать давным-давно он научился бесшумно, чтоб не привлекать к себе большего внимания и не вызывать большей агрессии у людей.

— Молли… — он слышит какой-то отдаленный голос из вне. Картина его родного дома постепенно плывет, а орущий голос бабушки перекрывается этим самым голосом из вне.

— Моллимок… — кухня почему-то белеет и превращается в нечто очень похожее на больничную палату. А прямо перед его глазами возникает крайне расплывчатое лицо мужчины.

Лишь через несколько минут он смог признать в этом человеке Джека. Который почему-то был крайне обеспокоен.

— Нужно осколки собрать… — выдавливает из себя омега пару связных между собою слов, которые альфе показались наркозным бредом. Молли пытается приподняться, а сильные руки держат его в лежачем положении, не давая его голове закружиться. Но всё все равно плывёт перед глазами, смешиваясь с черными обморочными пятнами.

— Какие осколки? — интересуется Джек, оглушая омегу своим голосом. После операции мальчик явно был слишком чувствительный к обычному свету и звуку. — Ты плакал во сне. Тебе больно? — Молли чувствует, как широкая ладонь касается его головы.

Все ещё не отойдя от сна, он дёргается, думая, что руку занесли для удара. Омега весь съеживается, закрывает глаза и насколько это возможно старается уменьшиться в размерах. Только вот, вышло у него это крайне плохо, так как его конечности все ещё не до конца работали, находясь в ослабленном состоянии после наркоза.

— Ты чего? Это ведь я… — мягким и успокаивающим тоном произносит Джек, перебирая светлые прядки своего возлюбленного. Он знал, что у Молли была крайне непростая жизнь до аварии, он знал, что после наркоза у людей частенько вылезали потаённые мысли. Связать два и два он мог, поэтому, он догадывался что и к чему.

— Я не хочу обратно… — Попав в дом Джека и немного оправившись от прошлого физически, он стал в тайне страдать морально.

Мысли Молли были крайне сумбурны, в некоторых моментах он сам себе противоречил.

Например, он чувствовал вину за то, что покинул родную деревню по причине собственной никчемности, хотя должен был служить на благо обществу и одновременно с этим, крайне не хотел возвращаться. Как бы, он понимал, что на самом деле феромон у него есть, соответственно, его изгнание являлось полнейшим бредом. Он должен был вернуться, как сделал бы это порядочный омега, и объяснить истинное положение дел, исповедавшись прилюдно в церкви. Но. Он был готов умереть, лишь бы больше не возвращаться в родное село к своим родственникам. Ему было так хорошо в этом новом доме, вместе с Джеком, как не было никогда ранее. Альфа, буквально за две с половиной недели, стал ему самым близким человеком.

Помниться, в детстве, когда Молли было не больше шести лет, одной девочке из посёлка, подарили книжку про принцессу, вроде бы, которую звали Золушкой. Молли лишь украдкой видел картинки из этой книжечки, но увиденное ему запомнилось до сегодня. Он помнил и пересказ этой книжечки. В детстве ему очень хотелось верить, что у него тоже есть некая фея-крестная, которая однажды подарит ему красивое платье и отправит его на бал. Он мечтал о том, что в его жизни также появится некий принц, который заберёт его из этого ада и сделает своей принцессой. В какой-то степени, его мечта сбылась. Джек словно сошёл со страниц той старой сказки, решив большинство проблем Молли в одночасье. Он был и принцем и феей в одном флаконе. Конечно, на фею внешне он был вовсе не похож, платье не наколдовал, но вот подарками задаривал сверх абсолютно. Что тот шёлковый домашний комплект, что махровый халат, по мнению Молли, явно стояли дороговато. Про ту одежду в которой он приехал в эту клинику он вообще старался не думать. Когда он в первые в жизни увидел на себе новенькие джинсы, которые он видел живьём всего единожды, когда дочь головы сельского управления приехала погостить к отцу, он в действительности был готов расплакаться от счастья, получив такой подарок. О подобном он и мечтать не мог. Джинсы произвели на него ещё большее впечатление, чем новенькие кеды и худи. Когда Молли увидел свое отражение в зеркале, он сам себя не узнал. Если бы на его лице не красовались синяки, то его можно было легко принять за городского юношу, которым он вовсе не уступал в природной красоте, ну, и пока тот не откроет рот, чтоб сказать очень «нужную» и «умную» мысль. Все-таки деревенский говор был слышен сразу, как и неправильные ударения. Постепенно, контактируя с Джеком, его речь приобретала совсем новый окрас. Видимо, адаптация должна была занять некоторое время.

В данный момент, все это для Молли было неважно. Ему лишь хотелось получить хоть немножечко любви, в которой он нуждался всю свою жизнь. Он как новорождённый, слепой котёнок подставляется под ласку мужчины, тыкаясь головой в его раскрытую ладонь, желая обрести спокойствие и умиротворение.

— Молли, у меня кое-что есть для тебя. Посмотри на тумбочку. — омега переводит взгляд на предмет мебели, который до операции был абсолютно пустым и до теперешнего момента не вызывал в нем интереса. Его глаза широко распахиваются, когда он видит огромную корзину цветов. В высоту композиция была около половины метра и состояла из пионов, альстромерий и лизиантусов и салал. В корзине было явно больше тридцати цветков, что могло свидетельствовать о высокой стоимости букета. Молли узнал в композиции лишь пионы и альстромерии.

— О боже, он так красив… — у Молли захватывает дух, ведь подобную красоту он никогда в своей жизни не видел. Он даже и предположить не мог, что ему такое кто-то когда-то подарит. — Спасибо большое! — он улыбается и невесомо прикасается к руке Джека, невербально проявляя свою любовь к мужчине таким образом. Поцеловать своего возлюбленного он пока не мог, так как еле-еле выговаривал слова и дышал. Он даже особо руками пошевелить не мог. Не мог его обнять, приподняться. Максимум обессилено накрыть своей рукой чужую, что, собственно, он и сделал.

— Но это ещё не всё. — эти слова омегу лишь ещё больше удивляют. Он видит, как Джек тянется за чем-то, что находилось рядом с кроватью. Это что-то являлось огромным плюшевым слоном серого цвета, который был по размерам чуть больше букета. Букет и так был самым лучшим подарком, что уж говорить про мягкую игрушку.

— О боже… — вновь выдавливает из себя мальчик, пока его нового «друга» располагают на кровати, под стеночкой, рядом с самим Молли. — Он же дорогой, зачем…

— Затем, чтоб тебе приятно было. — Джек в действительности заморочился с данными подарками. Мало того, что он их выбирал, так ему ещё пришлось заставлять водителя привести все это тогда, когда Молли привезут после операции. Не до, и не во время. В общем, чтоб для ребёнка был сюрприз.