Запись 334: в плену (1/2)
Честное слово, я был уверен, что хуже быть уже не может. Меня уже и какими-то странными животными пугали, и покалечили, и живодёрами помучили. Ну куда ещё?
Оказалось, может.
Честно, если бы знал, что так произойдёт, спрятался бы где-нибудь подальше в углу и не высовывался бы. Но я, кажется, уже упоминал, что кошки — существа очень любопытные, так?
В общем, к началу большой тьмы вся суматоха в доме улеглась. Двуногий отправился спать, Луна пристроилась рядом с ним на кровати. Я тоже лёг, но, хотя я и очень утомился, спать совсем не хотелось. Самым большим желанием было просто подумать обо всём. Так что я просто лежал и смотрел в темноту, изучая блики холодного белого светила на стенах.
Из мыслей меня вырвали посторонние звуки в прихожей. Я бы мог проигнорировать их, но любопытство не позволило. К тому же, мне хорошо известно, что Двуногий несколько рассеянный и вполне может забыть запереть дверь. А сегодня ему пришлось понервничать! Поэтому я не мог сидеть на месте и был просто обязан проверить, что там происходит.
Так и оказалось. В прихожей стоял кожаный в темной маске — ни силуэта, ни запаха я не узнавал. Эх, Двуногий, Двуногий, ну почему, почему ты допускаешь, чтобы в дом попадали сомнительные чужаки? Что вообще этому субъекту здесь нужно?
Пришелец заметил меня, шикнул и помахал рукой. Видимо, моё присутствие его не особенно напрягало — скорее, просто хотел, чтобы я не мешал. Но отступать я не собирался: в конце концов, защищать Двуногого и наш общий дом — моя прямая обязанность! Шерсть на загривке встала дыбом, я распушил хвост и яростно зашипел, в надежде прогнать незнакомца. Он попытался сделать шаг вперёд, не обращая внимания на моё предупреждение, и тогда я кинулся вперёд и вцепился зубами и когтями в его ногу. Кожаный издал тихий хриплый звук, выругался сквозь зубы и схватил меня за шкирку. Потом на какое-то время замер, будто обдумывая что-то, хмыкнул, засунул меня в какой-то мешок и хлопнул дверью.
Только благодаря холодному воздуху и свежему запаху большой тьмы я понял, что меня вынесли на улицу. Снова. Это было плохо, очень плохо! Совершенно ничего не видно, непонятно, да ещё и болтают туда-сюда, как мешком с кормом. Меня охватил панический ужас: по всему телу шерсть вздыбилась, я пытался брыкаться и кричать, как мог, даже понадеялся, что мне, возможно, удастся прорвать материю мешка. Но не тут-то было! Материал оказался плотным, а похитителю мои прыжки быстро надоели, и он хорошенько меня чем-то огрел. Я сначала просто осоловел и потерял ориентацию в пространстве, а со второго удара отключился.
Когда я пришёл в себя, то лежал в каком-то облезлом, мрачном подвале, привязанный толстой верёвкой к какой-то трубе. Было очень холодно и до омерзения влажно. Времени, судя по всему, прошло довольно много: в открытое окно высоко под потолком был виден свет. На очень старом с виду потёртом диване сидел мой похититель — он оказался самым обычным с виду парнем среднего роста и телосложения, с тёмной шерстью на голове. На коленях он держал плоскую штуковину, в которую двуногие так любят по долгу пялиться, и с кем-то говорил через голосовую связь. И — о чудо! — я узнал голос своего Двуногого!
Я очень старался прислушиваться, но не понял ровно ничего из того, что они обсуждали. Этот кожаный требовал некие «черновики нового альбома», и обещал в обмен на это отдать меня. Зачем ему эти «черновики» понадобились — я понятия не имею, но быстро понял одно: надо постараться отсюда свалить, и как можно быстрее. Только вот как?
Такие разговоры повторялись несколько раз. Помимо моего похитителя периодически появлялась ещё одна кожаная в тёмной мешковатой шкуре. Кормить меня не собирались, конечно же — это я понял сразу, но впридачу к этому всячески издевались в промежутках между разговорами. Выдрали клык — было адски больно, пасть сразу наполнил привкус крови, а оставшаяся дырка пылала огнём. Повыдирали клоками шерсть, таскали за хвост, тыкали в мои бока свои отвратительные дымящиеся палочки (очень, очень жгло и нестерпимо хотелось выть от боли!), да ещё и иголками какими-то потыкали. Только они, в отличие от живодёрских, после которых обычно становилось легче, приносили только новую боль. От этого становилось только хуже.