Двадцать (1/2)

Хосок просыпается посреди ночи, слыша, как что-то где-то падает. Кажется, будто этот грохот стоит на весь дом. Он спросонья поднимается с кровати, заспанными глазами смотря по сторонам. В окне мужчина видит странный яркий свет, а после вдруг слышит громкую сигнализацию. Чон пугается ее, потому что не ожидал услышать ее так резко, даже затыкает уши пальцами, но все же направляется к окну, замирая на месте.

Там пожар самый настоящий. Деревянные блоки дома, служащие колоннами чисто для красоты раньше, сейчас падают прямо на землю плашмяком. Дерево воспламеняется лишь сильнее, а огненные искры взлетают в воздух.

Чон не знает, что ему делать. Паника назревает с каждой секундой всё сильнее. Зря он распустил охрану сегодня, дав всем выходной, а враги прознали всё как-то, суки такие. Мужчина судорожно бежит к телефону, звоня армейскому и, по ходу, единственному другу. Юнги.

— Приедь за мной, пожалуйста, — Хосок дышит загнанно, воздух в комнате становится всё горячее. Он бежит в свой кабинет, в надежде спасти деньги и важные бумаги, только вот тот весь в пламени. Наверное, отсюда и началось возгорание.

Чон молча наблюдает за тем, как горят его труды, как уничтожается всё, ради чего он столько лет старался. Ему очень больно. Дом трещит по швам и мужчина понимает, что должен спасти хотя бы себя.

Он выбегает с заднего входа, бежит как можно дальше, чтобы уцелеть. На помощь звать нет уже смысла, потому что спасать больше нечего. Вместо этого Хосок молча смотрит, слушает, как трещит его дом и как превращается в пепел его старая жизнь.

— Хосок! — кричит Юнги, и Чон оборачивается на его голос. Тот, весь растрепанный, полусонный, в домашней одежде. Глаза его испуганные, уголки губ опущены, — Что за хрень случилась?

— Всё, Юнги, — безнадежно улыбается Чон, — всё…

Мин обнимает его крепко, успокаивает как может, просто тепло свое отдает. Повторяет, что всё нормально будет, но они оба как-то сомневаются в этом, вообще-то. Конечно, ничего нормально не будет. Всё изменится, перевернётся с ног на голову, но от этих мыслей трещит голова. Сейчас об этом думать не хочется.

— Тише, я тебя умоляю, только не расстраивайся, — шепчет Юнги, — и пошло оно всё, слышишь? Пошло!

— Я же столько лет трудился, столько лет в тюрягу попасть мог, но мне свезло как-то. А сейчас... Вот же суки, — сквозь зубы произносит Чон и плачет. Мин впервые его слезы наблюдает и даже не знает, как себя вести. Он обнимает лишь крепче, за себя тоже страшно становится. Вот что ему теперь делать? Чем заниматься? Никто не возьмёт ни на одну работу, потому что у Юнги только грабить и получалось.

— Ладно, — Мин хлопает его по плечу, — ничего уже не исправить. Дом ведь у тебя не застрахован?

— Застрахован, но тут по документам развалюха стоит одноэтажная в двадцать квадратов, чтобы налоги не платить.

— Черт, тогда точно ничего больше не сделать.

— Ты прав, — Чон смотрит на свой дом, в его глазах отражается пламя.

— Поедем ко мне, — серьёзно говорит Юнги, — поедем. Чимин не будет против, тебе надо поспать.

— Нет, дружище. Я тут останусь. Вместе с домом.