Эпизод 1.14. Коломбина и Арлекин (2/2)

— Труп. Мало того, что грозился сбагрить меня Асмодею, который помимо кольца остервенело искал Джека для своих злобных умыслов. Он проболтался о грязных делишках сыновей Локи. Намеренно, как я теперь понимаю. Нельзя было оставить его спокойно гулять. Он испортил бы жизнь одной девушке, которая по нераскрытой нам причине работала на него и влипла по самые уши. Перстень милостиво сжёг его сущность, а вот с трупом были проблемки, — Гавриил хочет что-то сказать, возразить или дополнить, судя по ожившей мимике, но я приподнимаю здоровую ладонь, показывая, что не договорила. — Я знаю, демоны брешут не хуже уличных собак и им лишь бы закатать человека в деревянный ящик. Или забрать пригодный мешок с костями. Однако я повелась на его слова и, как оказалось, не ошиблась, — заключая, вздыхаю, стукаясь подбородком о спинку стула. Отчётливо слышу мерное тиканье наручных часов. — Но мутить воду внутри семейки и расспрашивать Локи о всей вашей внутренней чертовщине было дешевле жизни.

— Выходит, ты — жертва обстоятельств? — издевательски, с язвой заключает архангел, откинувшись на спинку стула.

— Ну, если вам правда так нужны трупы всех причастных к семье Локи, включая мой, чуть позже могу подать револьвер и… — пальцами изображая пистолет, я картинно приставляю его к виску. — Я вляпалась в эту историю, мне и плыть, как бы?

От продолжительного молчания и потемневших глаз напротив, в которых запросто можно утонуть, сердце теряет удары. Но, чуть что, я готова смириться с участью Томаса Анджело, которого, передав привет от дона мафии, пристрелили стариком. К этому всё… шло?

— Нет, — обламывает ожидания он, скидывая меня в недоумение.

Больше не говорим ни слова. От нечего делать я открываю на телефоне избитый «Последний барьер» и принимаюсь за попытки чтения. Мы просиживаем в тишине мучительный… час? Полтора? За это время успеваю устать от одного детектива и начать другой. С возвращением братьев напряжение в номере, стихшее во время моей исповеди, нарастает и напоминает бурлящую лаву, пробивающуюся через трещины в камне.

— Знаете, что, засранцы? — опережая Сэма, едва раскрывшего рот, начинает допрос Дин и сбрасывает свою куртку на кровать. — Мы отпустим вас, как только поймём, что здесь творится.

— М-м-м, да, это печальная история, — трагически бросает ему Гавриил, подобрав подходящий эпитет.

— Мы только что с автосвалки, прятали тело божка в автомобильный пресс, — Дин потирает лицо тыльной стороной ладони и смахивает выступивший пот. — Так что с вас обоих причитается.

— Вломившиеся к нам чувырлы, простым языком, хтонические чудовища, — поясняю я, нервно потирая рукой шею, и шаркаю подошвой кроссовка о пол. — Восьминогий конь и второй волчара из скандинавских мифов…

— И что им было нужно? — спрашивает у архангела Сэм, при этом поглядывая на меня, словно я должна знать ответ, но в том-то и дело, что я не вкуриваю, что и как Гавриил натворил за дни наших поисков.

— Я убил их брата, — слишком просто отвечает архангел и перебивает все мысли. По позвоночнику стрелой пролетает холод. Так вот, от кого он огрёб.

Он ведает, что сыновья Локи, находчивая компашка, помогли ему залечь на дно в Монте-Карло, устроили шикарное убежище, но вскоре предали, сцапали, надев мешок на голову, пока он отдыхал после веселой ночи с девушками, и продали Асмодею. Вероятно, Гавриил был на тот момент критически слаб, чтобы как-то им противостоять. Сжёг благодать на фокусы с иллюзиями, которыми провёл Люцифера?

— Фенрир, Слейпнир и Нарви просто прикрывали свои задницы. Спешили сплавить меня, пока Люцифер не прознал, что я у них, — продолжает объясняться перед охотниками архангел, а я в который раз ловлю себя на том, что ничего не знаю о прошлом и идея расспросить о подлинной истории с братьев не видится плохой. Пока что могу жить одними догадками. — Но продать меня Асмодею? Этому жареному курёнку? Для них это было о-очень кстати.

— И ты хочешь отомстить? — подмечает Дин.

— Само собой, — охотно кивает Гавриил. — Поджарить Асмодея было минутными удовольствием. А знаете, что будет ещё лучше? Перерезать их всех!

— Но в связи с отсутствием благодати вы пошли олдскульным путём. Деревянными клинками, — вслед за вылетевшими словами до меня доходит кое-что интересное, аж слышу, как вертятся маленькие шестерни в мозгу, а взгляд поднимается рассматривать содержимое кейса, который только что раскрыл младший Винчестер.

Беатрикс Киддо, мужская версия, чтоб его. Всё очень уж сильно напоминает «Убить Билла».

— Этих ваших богочудовищ, или кто они там, всего три? Тогда, Гавриил, зачем тебе четыре меча? — Сэм не понимает, почему в кейсе четыре клинка, а не три. Между прочим, прекрасно напоминающих японские катаны, которые только сильнее намекают на идейного вдохновителя.

Всё складывается довольно просто: верхний, с белым переплетением на ручке, может предназначаться для самого Локи. Он и лежит отдельно от остальных. В верхнем отсеке. Кейс двусторонний.

— О-о, верхний для того, кто придумал мою пытку, для моего личного врага номер уно, — Гавриил делает акцент на последнем слове. Надо же, я угадываю. Катана с белой ручкой всё-таки предназначается для того, чтобы проткнуть в сердце полубога насквозь. — Для их папаши. Локи.

— Не знаю, как вы, но я не совсем всё понимаю, — очередные мысли вслух обращены скорее в пустоту, нежели к мужчинам, но и к ним тоже. — Вы с Локи были друзьями? Знакомыми?

— Я думал, Локи — это ты, — Дин отлипает от своей фляги. Святая вода или дешёвый виски? Когда он успел её достать? Тоже хочется пить, а моя осталась во внутреннем кармане пальто.

— Да, ситуёвина странная, — соглашается Гавриил. — Программа защиты свидетелей. Это Локи её устроил.

— Но товарищами вас не назвать, — аккуратно вывожу свою точку зрения.

— Мы были ими. Пару тысяч веков назад я путешествовал по фьордам и заметил прикованного к скале Локи, в чьи глаза капал змеиный яд, бр-р-а, — Гавриила болезненно передёргивает. — Он вроде тоже не ладил с папашей, и я его… — архангел невинно разводит руками, — освободил. Спас его. И когда мои братья затеяли грызню, я решил свалить. Локи был мне должен. Он помог мне бросить Гавриила и стать им.

— И ты перенял все его замашки? — спрашивает старший Винчестер.

— А где был Локи, пока ты притворялся им? — вместе с тем интересуется младший.

— У него были свои семейные дрязги, в его интересах было куда-то сныкаться.

— Но ты нашёл его в Монте-Карло, — подводит Дин.

— Мне надо было где-то спрятаться, а он мне уже помогал, — Гавриил пожимает плечами, но понимая ли, что после того, что случилось между ним и Люцифером это был глупый, наивный поступок? Не думаю.

— Этого бы не случилось, если бы ты остался и помог нам с Люцифером, — упрекает архангела Дин.

— Эй, я вам помог! «Дом терпимости» ни о чём не говорит? — напоминает о чём-то Гавриил, порождая у меня новые вопросы.

Речь заходит о завуалированной кассете с постановочным порнофильмом? Может и не постановочным, кто его знает.

— И это помощь? — не понимает Сэм.

— Это искусство, — возмущается архангел. — И да, без меня вы, дуроломы, нипочём бы не догадались, как вернуть Люцифера в Клетку.

— Вместо того, чтобы помочь, ты сбежал, — продолжает перекапывать старые грехи старший Винчестер. — И потом ещё раз, бросив нас в бункере.

— Слушай, Дин… — Сэм обрывается, не успевая начать, потому что не решается перебивать брата и идёт у него на поводу.

— У меня были дела поважнее, чем робингудствовать вместе с вами, — поясняет Гавриил.

— Эти твои дела не имеют значения! — выпаливает старший Винчестер.

— Мистер Винчестер, не начинайте! — выкрикиваю я вопреки правилам приличия и дёргаю рукой в наручнике, случайно соприкасаясь костяшками с кистью Гавриила.

— Слова мелким шпионам не давали!

— Дин…

— Сэм, заткнись!

— Каждый день Асмодей пытал меня! Каждый день! Он годами жрал мою благодать! Использовал меня, унижал меня, пока я не… — разгневанный Гавриил подаётся вперёд, переводя взгляд с Дина на Сэма. — Такие вещи не прощают. Все причастные к этой истории умрут. Ясно?!

— Ясно. Ладно, — внезапно примиряется Дин. — Тебе досталось, мы понимаем, но убийством Локи ничего не изменишь. Скорее всего тебе даже не полегчает.

— Ну-у, позволь не согласиться, Дин’О. У всех свои демоны, — выдаёт Гавриил, нарочито дважды тыча пальцем закованной руки в пол. — Мои — здесь, в этом городе.

— Хорошо, но благодать иссякла и Локи знает о тебе, — делает вывод младший Винчестер. — Что будем делать?

— Для начала выйдем-ка на минутку, — старший Винчестер, подзывая брата, вытягивает его на секретный разговор в соседнюю комнату.

Я засекаю. П-пунктуальность, охотники пропадают минуты на две. Напрягаю слух, пытаясь уловить обрывки фраз, но это, к сожалению, ничего не даёт. Мотель откопали не из самых низов, стены сносные, да и разговаривают мужчины не во весь голос.

— Гавриил, если ты поможешь нам, мы поможем тебе, — понимая, что архангел не откажется от своей мести, предлагает младший Винчестер.

— Может, для начала вы нас освободите? — напоминаю как бы невзначай, наигранно горько вздохнув.

— Бежим и падаем, — плюётся Дин, вызывая у меня избитое желание закатить глаза.

— Джентльмены, стала бы я колесить с вами по стране, когда могла бы кутить с Локи? Очень сомневаюсь. Я не хочу марать свои руки ни в чьей крови. Делайте, что хотите, — привираю, ведь привираю, не стесняясь и не краснея, когда на душе кошки рвут когтями плоть. — Но, пожалуйста, дайте мне поехать с вами, раз уж взяли.

— Зачем? — не понимает старший Винчестер. — Чтобы Локи грохнул тебя, как предателя? Что бы вас не связывало?

— Ага, грохнул, за шведское переобувание в воздухе. Ну хотя бы получу ответы на вопросы перед кончиной, — кидаю ответное я, поведя плечами. — Ах да, как же я могла забыть, у меня же перстень, нельзя подыхать! Но какой это прекрасный способ снять его с руки!

— Хорошо, — подозрительно быстро сдаётся Дин, но не без условий, это же старший Винчестер. — Твоя взяла, Константин. Но если выберешь не ту сторону игральной доски и выкинешь что-нибудь на месте — пристрелим, не задумываясь, — угрожает он, перебрав дорожную сумку, и передаёт Сэму крохотный ключ от наручников.

— Ваше слово для меня закон, — неискренне клянусь я, театрально кладя руку на сердце. — Шутовской поклон отвесить или так сойдёт?

Братья скептично переглядываются. Не привыкли, что меня может пробивать на мутные фразочки? Своеобразный сарказм и шутки-самосмейки в этом кошмарном дурдоме единственный путь не двинуться умом и не начать есть цветы. И так слишком спокойно отношусь к происходящему с момента моего существования в этом мире. Слишком спокойно. Моя психика не может быть настолько резиновой, не всей их себя неньютоновской жидкостью, чтобы крепчать при усилении колебаний погружённого в неё тела.

Сэм проворачивает ключ, щёлкает замком оков Гавриила, затем отпирает мой браслет. Потирая освободившееся, порядком затёкшее запястье, я перекидываю ногу и сажусь в приемлемое положение. Поясница малость задеревенела, как и задница, принявшая форму сиденья. Поскрипев суставами, судя по хрусту, готовыми осыпаться, отпрашиваюсь у Сэма заглянуть в свой номер. Растормошить сумку, вытянуть револьвер и захватить потрёпанный тренч. Против язычников просоленные пули, в отличие от осинового кола, не работают, но для уверенности ствол прячу за пояс.

Младший Винчестер единственный, кто не воротит от меня нос после всплывшей правды, хотя неделями ранее был готов настучать по черепушке хотя бы за то, что я рассказала о местоположении Гавриила одному Кастиилу. Или сочувственно делает вид, что не воротит. За время моего отсутствия архангел успевает облачиться в простейшие обновки, которые, вероятно, наколдовал за счёт остатков благодати — не в окровавленной же белой рубашке разгуливать — и намечает с охотниками общий план. Тёмно-синяя куртка поверх зелёной футболки — это хорошо, но где он взял одежду? Наколдовал засчёт остатков благодати? Расточительство.

Сижу тихой мышью на краю кровати, подпирая голову кулаком, и, не бросаясь лишний раз в глаза, вслушиваюсь в разговор братьев с крылатым мстителем. Выясняется, что Гавриил следил за Локи ещё с Амарилло, а поредевшая семейка полубога обосновалась в здешнем «Офидиане», примерно в пяти минутах отсюда. Расстрельный список, протянутый архангелом Дину, окончательно добивает осколки разума. Или вызывает испанский стыд. Скорее и то, и то. Как правило, если хочешь кого-то грохнуть, чрезмерный пафос будет лишним? Разве нет?

— Это какой-то бред… — рассматривая запятнанную чужой кровью бумажку, качает головой старший Винчестер.

— Правда? Бред? — Гавриил вырывает листок из рук Дина, в секунду уставившегося на пустоту в руке. — Чтоб ты знал, семь лет — это до фига времени, чтобы до мелочей продумать план мести! Так что если вы не со мной…

— Нет-нет-нет, — поспевает вклиниться Сэм, перезаряжая пистолет и пряча его за пояс джинсов. — Мы в деле. Да, Дин?

Винчестер-старший кивает болванчиком, в этот раз перенимая очередь прогибаться под решением брата. Довольный Гавриил переводит взгляд на меня.

— Константайн?

— Я уже обозначила свою позицию.

— В смысле?

— В том, что я не собираюсь марать руки в чужой крови. Извините. Полубоги — не демоны.

— По-твоему, самое время держаться побоку, да? Мы почти всё решили! — налегает Дин, боясь сорвать пернатого карпа с удочки. — Не время вилять хвостом, Константин!

— Мистер Винчестер, я всё понимаю, но вы, как человек, который отказался бы при другом раскладе идти путём мести, согласились только потому что на вас надавил брат! Вы стоите друг друга! Припомнить, как вы грозились пристрелить Кайю, когда она отказывалась ехать с нами?.. — по-волчьи скалясь, вскакиваю с койки, наспех накидывая на себя пальто, но как же мне хочется встать и потрясти охотника за грудки. Правила приличия. Как же. Субординация. Послать бы их куда подальше. Но не могу. — Конечно, не мне судить, решит ли что-то месть в этой истории! Так что я помолчу и пойду туда, куда пойдёте вы.

— Так вот оно что! — с этого момента Дин, делая шаг вперёд, глядит на меня свысока, а я пячусь назад, пока не упираюсь плечом в дверь. Блять. Чувствую себя в противостоянии английских и французских моряков, столкнувшихся в таверне кейптаунского порта. Где прославленная Жанета, что всего-навсего поправляет такелаж? Или она — это я? Браунинг доставать будем, нет? Почему бы и нет, правда что. — Этот полубожок для тебя что-то значит?

— Уж простите. Нечасто не ожидаю, каким образом тот, кто спас мне жизнь, когда я ожидала сдохнуть от голода в адской тюрьме, испортил её другому! Вы без меня догадывались о покровителе, так ведь? В своё оправдание скажу: если бы не Локи, я могла танцевать свою версию тюремного танго на пыточном столе под руками Асмодея! И не отделалась бы синяками! У меня был один путь! Отрубленные пальцы ничего не стоят! Ни-че-го! — сняв очки, запрокидываю голову, моля непрошенные слезы исчезнуть, но только смаргиваю их и вытираю, скорее растирая по щекам ладонью. Тяжело сглатываю, разворачиваясь к двери, но всё ещё прекрасно чувствую на себе взгляды, прилипшие к спине и затылку склизкими пиявками. — Подожду вас на улице. Если после этого вы отстраните меня от дел, так тому и быть. Выбросите на ближайшем тротуаре, почему бы и нет.

Вспотевшая, охладевшая трёхпалая ладонь соскальзывает с ручки и дверь хлопает от сквозняка. Так, я нечаянно. Она сама.

Размашистым шагом, на жуть как трясущихся ногах с дорожной сумкой наперевес, преодолеваю коридор и сбегаю вниз по лестнице. Шаткая, вихляющая походка придаёт вид подвыпившего капера. Извиняюсь перед парнями, которых случайно задеваю плечом, пытаясь протиснуться между посетителями, и едва не спотыкаюсь на пороге. Хорошая координация уводит от очередного рандеву с дверью. Короткая пробежка по небольшой улочке съедает последний кислород в лёгких. Практически вывалившись на парковку, я жадно вдыхаю прохладный свежий воздух, словно месяц провела заточённой в тёмном подвале, и выискиваю глазами машину Винчестеров. Вон она, третья. Тем временем охотник и архангел нагоняют меня.

— Константайн? — голос Гавриила звучит словно из туманной дали с тихим эхом. Помимо слышу, как кто-то из подошедших братьев с характерным хлопком ладони о ткань цепляет его за воротник куртки. Не оборачиваясь, мотаю головой. Фамилия ожидаемо приелась как второе имя, но не раздражает.

— Что бы у вас сейчас не было на уме, замолчите. Пожалуйста. Не хочу ничего слышать, как и вы, думаю, — обтекаемо прошу я, скрываясь на правом заднем, за спасительным Сэмом. Как там говорят? Ноги в руки и вперёд навстречу неизбежному? А как же взять себя в руки? Ничего, что оба действия одновременно невозможны как физически, так и психически-психологически?

Безопасностью рядом с архангелом и не пахнет, а посчитать младшего Винчестера, — которого, при всём положительном мнении о нём, породнившимся можно назвать лишь с большой натяжкой, — прослойкой между нами нельзя. Он сидит спереди. Прятаться в узком и душном салоне негде.

— По-моему, стоит закончить, — Дин звякает ключами от «Шевроле», отвлекая от неинтересного вида за окном, и мотор автомобиля бодро рычит. Гавриил всё это время ведёт себя подозрительно тихо. Смиренно молчит. — Вздумаете подраться — вышвырну на ближайшем шоссе.

Кого вышвырнет? Гавриила? Меня? Обоих? Не уточняет. И ведь даже не угрожает, просто констатирует факт. И кроме того, что-то в глубине голоса предупреждает о том, что он не шутит.

Машина трогается и, медленно набирая скорость, катится по шоссе, шурша колёсами по жести дороги. Гавриил старательно молчит, но я начинаю догадываться, о чём он думает. На лице его застывает напряжение. Дин и Сэм помалкивают, и покой на их лицах показателен. От погружения в мысли меня отделяет разве что грохот мотора и мелькнувшее шестиэтажное здание из красного кирпича, которое с первого взгляда, — если не заметить вывеску над невзрачной железной дверью с окошком-решёткой и табличку с режимом работы, — гостиницей не посчитать. Окна небольшие, застеклённые, некоторые изнутри перекрыты листами картона. Пустые номера? Подготовка к ремонту? Да тут всё здание следовало бы по-хорошему пустить под реставрацию. Припарковав «Шевроле» перед ним, Дин одними губами грозит мне не чудить. Я приподнимаю брови, показываю пустые кисти рук и послушно следую за охотниками, подсознательно цепляясь за Сэма. В округе никого. Отель пользуется малой популярностью.

Противясь наказу старшего Винчестера, я ловлю подходящий момент и проскальзываю мимо престарелого консьержа, сидящего за столом посреди коридора, к лестничной клетке и бегом мчу на третий этаж. Перстень включает радар, прямо как было в книжном, и жжение металлического ободка ведёт меня по облезлым коридорам к шикарным апартаментам. Собравшись, толкаю двери обеими руками. Светлость и белизна мозолят глаза сверкающим на солнце снегом. Преображённый, в прошлом захудалый, как и всё в этой гостинице, номер Локи просто сияет. Сквозь тренч ощупываю себя руками: револьвер пригрет за поясом, но против язычников он — пшик, бесполезица.

— Знаешь, я ожидал Гавриила, я ожидал братьев, но… Неплохо, что первой меня навестила ты, — Локи, сидящий в кресле, вынимает изо рта клубничный леденец на палочке и вкладывает его в кейс, к другим, и закрывает. — Пожалуйста, присядь.

Слушаясь, я обхожу диван с левой стороны, понадеявшись удержаться подальше от полубога, и усаживаюсь, но рано радуюсь гостеприимству. Резким и грубоватым движением сильной руки оттягивается воротник рубашки, да так, что ткань жалобно трещит. Поддаваясь, я запрокидываю голову на подушки и поздно вспоминаю о соблазнительно открытой шее. Совсем рядом звучит тихий щелчок кнопочного механизма и стук железки, поцеловавшей паркет под ногами. К моему горлу приставляют кончик узкого лезвия клинка. Не сомневаюсь в его хозяине — он вмиг нависает надо мной.

— Если хочешь насадить мою голову на пику… давай быстрее. Хотя бы почти не почувствую боли. Гавриил отказался меня придушить, так сделай это ты. Я не собираюсь сопротивляться, — советую излишне по-дружески и зажмуриваюсь. — Вся твоя, как бы по́шло не звучало.

Клинок свободно насадит голову и шпажкой пройдёт до носоглотки и глаз ножом по маслу. И даже если полубог в итоге выберет поединок один на один, голыми руками, с ним настоящим, или его проекцией — я не справлюсь по понятной причине.

— Корнел, ты бы только знала, как мне не хочется тебя убивать… — голос Локи кажется одновременно родным, и чужим, и по-змеиному угрожающим, трескучим, словно у гремучки перед броском. Он обнажает истинную, тёмную сторону сути сына Лаувейи. Словам его противоречит тёплая кровь, кажущаяся горячей, опаляющей кожу. Несколько капель выступает под легконько скользнувшим лезвием, и теперь сбегает по, гуляющему при нервозных сглатываниях, кадыку. — Благодаря своим дружкам ты знаешь только одну сторону этой неприятной истории.

— У каждой медали есть вторая сторона и бла-бла-бла? Фраза приелась, извини, — забывая дышать, я приоткрываю один глаз. Боюсь лишний раз пошевелиться. Локи не убирает клинок от моего горла, но настроение его меняется. Он прищуривается с некоторым интересом. — Погоди, каким дружкам? Одному Гавриилу? Он мне не дружок. С братьями я на личностной дистанции, сожительство не считается, мы вынужденные коллеги. Бывший демон перекрёстка считается за дружка или выпадает из категории?

— Бартамус? Двуличный паршивец… но полезный. Он был сговорчив, как для главного адского сплетника, миновавшего гнев Асмодея, — хмыкая, подхватывает полубог, всё-таки игнорируя развязавшую рученьки хамовитость. С этим всё более или менее проясняется, приходит понимание, как красноглазый торгаш обнаружил меня, миновав воздействие скрывающих сверхъестественных причиндалов.

— Перед смертью он настучал мне на твоих сыновей и посоветовал остерегаться.

— Хочешь сказать, он обвинил во всём нас в твоих глазах?

— В точку.

— Что ж, значит, пришло время рассказать тебе более правдивый вариант истории… — до того, как мне начинает не нравиться формулировка, Локи объявляет свою речь одним обращением к сыну: — Слейпнир, отпусти её и пойди-ка встреть оставшихся гостей должным образом.

С хлопком двери я расслабленно выдыхаю, не скрывая задатков облегчения. Лезвие перестаёт упираться мне в челюсть. Я не додумываюсь стереть влажную дорожку, хотя рефлекторно прикладываю руку к горлу и массирую его обледеневшими пальцами. Они окрашиваются алым, но мне нет дела до зудящей кровоточащей царапины, потому как есть что-то поважнее.

Локи поднимает с пола чернённую латунную трость и защёлкивает набалдашник — начищенную до блеска и поистине изящную воронову голову с маленькими аккуратными рубинами вместо глаз. Наверняка она сделана в напоминание о верных и ужасно надоедливых птицах Одина. Интересно, что раньше в его коллекции я её не видела.

— Гавриил не пояснил вам, почему хочет моей смерти? Держи, возьми её себе, — головёшка ворона мелькает перед глазами и едва не утыкается клювом в кончик носа. Поледеневший, приказной тон Локи окончательно пробуждает во мне звериный страх. — Возьми её, я сказал.

— Если я скажу, что мне плевать, совру. Если скажу, что не рассказывал, тоже совру. Так что как-то так, да… — я вцепляюсь здоровыми пальцами правой в деревяшку, принимая прощальный подарок. Если это он, а это, по всей видимости, именно он.

Интуитивно ищу скрытый подвох. Ведь неспроста всё. Щёлкая ручкой, плавно вынимаю лезвие, чтобы взглянуть одним глазком. Посередине кропотливо и умело, крупными символами выгравированы руны — Кано, Отилла, Райдо, Наутиз, Эйваз, Лагуз. Вспоминать значения всех вместе взятых не время.

События злопакостно флиртуют.

Первые буквы образуют имя.

Моё имя.

Локи, напоминая собой кота, объевшегося свежевыловленной рыбы, улыбается: одобряет честный подход и тихое изумление, в которое я выпадаю, как осадок, порождённый ионной реакцией, судорожно защёлкивая ручку трости.

— Наши с ним разногласия есть следствие его собственных преступлений, — Лаувейсон показательно элегантно стаскивает с себя пиджак тёмно-кофейного цвета в тончайшую светлую полоску, точь-в-точь как на моём жилете, и аккуратно оставляет его на стоячей вешалке в дальнем углу приёмного зала. Он отправляет на неё и драгоценную шляпу, заворачивает оба рукава белой рубашки по локоть, выглядывая что-то или кого-то в большом панорамном окне. — Гавриил убил моего отца. Одина.

— Вот же… — вырывается у меня, причём, сразу не соображаю, что выдаю.

В растерянности закусываю щеку изнутри и, опуская голову, слабо стукаюсь лбом о ручку трости. Не верится. Этот проклятый мир вместе с мировоззрением сломал каноничную скандинавскую мифологию. Хорошо, по одной из версий скандинавских легенд, если память не играет со мной злую шутку, Локи ребёнком подкинула к подножью Асгарда сама Лаувейя, и в таком случае ничего из рук вон выходящего, но — сколько раз я думаю в этом ключе? — в голове не укладывается.

— Скажи, как мой отец вообще мог оказаться там? — усаживаясь в такое же белое, как диван, кожаное кресло, что ближе всего ко мне, полубог разводит руками, как бы, спрашивая ответа, но мы оба понимаем, что вопрос риторический, и продолжает: — Точно не знаешь? Так я расскажу, как. Он пришёл договориться с братьями Гавриила. Когда мы заключали договор, у меня было одно условие: я отдам ему своё лицо и научу быть мной, трикстером, если он будет держаться в стороне от махинаций своей семейки.

— Не хочу прерывать и показаться наивной, но в участи всех языческих богов на том сборище-таки был виноват Люцифер, разве нет? И тогда мир катился по наклонной? Гавриил не…

— Не перебивай меня! — вместо того, чтобы в порыве злости схватить меня за горло и наслаждаться беспомощными хрипами, Локи хлопает ладонью по стеклянной поверхности столика с такой силой, что рискует пустить паутину трещинок. Сердце, взрываясь в грудной клетке, теряет удар, отдавая в шею, и я подпрыгиваю, звучно клацая зубами. Гневается Локи с размаха, но при должных обстоятельствах так же быстро остывает, предпочитает держать лицо. Если бы он искренне желал убить меня, сделал бы это тихо, без прелюдий. Вжимая голову в плечи, я сжимаю в руке трость до побеления костяшек. — Явившись в ту гостиницу, Гавриил нарушил данное мне обещание, и это стоило отцу жизни, а это значит, что я имею полное право нарушить своё. Один был сварливым и мрачным ублюдком, и, по правде, презирал меня. Но он был моим отцом и я его любил. У тебя, Корнел, в отличие от меня, был добрый и любящий отец, но я думаю, ты понимаешь, о чём я.

Неожиданно скандинав наклоняется ближе, удивительно мягко берёт меня за подбородок и разворачивает лицом к себе. Фисташково-карие глаза режут душу ребристыми кинжалами, выворачивают нутро наизнанку. Может, я действительно предала его, будучи долгое время нейтральной стороной в назревшем конфликте? Как иначе? Как?

— На что бы ты пошла ради отца? Я же знаю, что на всё. Так мне выпадает шанс наказать Гавриила и отомстить за Одина, и я хочу непременно им воспользоваться. Но также я хочу, чтобы ты не считала меня ужасным монстром, каким этот засранец пытается меня выставить, — Локи гладит меня, сглотнувшую от бушующих штормящим морем нервяков, по щеке большим пальцем, и заглядывает в лицо, словно пытаясь напоследок запомнить каждую черту и морщинку юности, продолжая: — Ты мне правда нравилась. Есть в тебе что-то. Особый стержень, раз побрякушка Соломона выбрала тебя. Ты не умрёшь. Не от моей руки. Но пойми правильно: просто казнить кого-то — скучная задачка, а вот оставить с чувством вины, тянущим камнем на дно — уже что-то новенькое и довольно заманчивое, не находишь? Очень жаль, что тебе выпала роль Коломбины во всём этом водевиле.

— Хватит разглагольствований, я поняла, — отрешённо отвечаю, с трудом отводя глаза от лица Локи, которое будто бы рябит, как помехи на экране телевизора, накладываясь побитым ликом Гавриила. — Я не благочестивый рыцарь, что будет топить за принцип Талиона. Я не собираюсь никого выгораживать.

— Что ж… Шоу начнётся с минуты на минуту. Не опаздывай. Арлекин и прочие слуги заждались тебя в коридоре, — он наставляюще хлопает меня по плечу, щёлкает пальцами и напоследок бросает короткое и тихое, так, словно мы не расстаёмся навсегда: — И, прошу тебя, как наставник ученика, не потеряй трость.

Очутившись за пределами комнаты, в коридоре, позволяю себе обмякнуть. Ноги превращаются в разваливающиеся ходули. Костыли. Колени ржаво подгибаются. Я опираюсь на облезлый угол плечом и вместо того, чтобы осторожно двигаться на выход, к лестнице, по-умному спасая свою шкуру, спасаясь от братьев, архангела, оправданий, примыкаю к нему спиной и обессиленно сползаю на пол.

В зале Локи время словно не текло вовсе, а сейчас снова заводится, спешит вперёд, продолжая безжалостный отсчёт. Где-то в правой стороне — точно не понять, откуда издаётся шум — голоса и звон бьющегося стекла. В давящем, душащем хоре, смешивающимся со сбитым дыханием и ополоумевшим сердцебиением, безотрадному, полудохлому альтруисту не спасти никакими жалостливыми речами, не разнять архангела и полубога. На хороший исход в противостоянии рассчитывать не стоило с самого начала. Сценарий не предполагал за собой выигрыша, а реальная жизнь — не какая-нибудь компьютерная ролевая игра. Сделав неверный выбор, кликнув не на ту реплику, испортив канву сюжета, не получится перепройти последнее сохранение, спасти жизнь какому-то персонажу, как и исправить собственную.

──────── ⋉◈⋊ ────────</p>