4. Чосон (1/2)

Когда ленты времени оказались прижаты, скручены в узел и натянуты до предела, а невидимая рука словно на струнах сыграла на них свою мелодию, время обратилось вспять. Тогда Айван понял, что нужно переставать быть только сторонним наблюдателем.

В этом мире особенно, потому что всё ощущалось так, будто уже было пройдено, и не раз.

В этом мире Айван был провидцем.

Провидец рисовал картины, и каждая из них выдавала Айвану прошлое и будущее; другое дело, что предсказаниям никто особо не верил. В первую очередь потому, что они были идентичны прошлому.

Картины показывали будущее: Данн встретит свою любовь.

Из-под кисти выходило прошлое: жена Данна была мертва всего несколько недель.

Парадокс в том, что то была одна и та же женщина.

Когда она умерла, Данн отказался выходить на улицу. Подданные видели его всё реже, а если видели, то удивлялись, почему их правитель такой отчуждённый. Жители практически перестали слышать его голос, а если слышали, то негодовали, почему он такой отстранённый, незаинтересованный. Они не знали, что их эмоции правитель чувствует слишком хорошо — он не знал, куда деться от постоянных напоминаний о том, что он проиграл.

Подданные знали о смерти королевы.

Они были разочарованы, что правитель оказался недостаточно сильным — но мнение общества всегда было подобно листьям ивы, начинающим дрожать при малейшей перемене ветра.

— Данн?

Правитель моргнул, возвращаясь из собственных мыслей к реальности. На бумаге, где должны быть приказы — чёрное пятно туши. В зале, где раньше были советники — только Джахан. В воздухе, где раньше витало спокойствие — стрелы непонимания, осуждения со стороны народа.

В сердце, что раньше трепетало каждую минуту, осталось выгравированным имя его любимой, приносившее теперь только боль.

— М? — вопросительно промычал Данн, положив кисть. Всё стало слишком серым. Бесполезным, нежеланным, не интересующим. Данн понимал, что так не должно было быть.

Её смерть тоже не должна была наступить так рано.

Джахан подошёл ближе.

— Тебе нужно побыть вдали от всего этого. Тебе нужно время.

Данн не ответил. Он знал, что Джахан — первый, к кому стоило обратиться в таком случае; у Джахана в своё время случилась трагедия не менее страшная, но он смог её пережить, отпустить, выковать из неё свою волю и стать лучшим военачальником страны.

Его, — Данна, — страны, которая была окружена врагами, только и ждущими, когда правитель сломается окончательно.

Где-то был Луи, готовый перенять на время часть обязанностей правителя.

Где-то был Чиу, готовый всегда поддержать.

Где-то был Айван, который мог бы сказать, что их ждёт.

Но они были где-то, пускай и в пределах замка, и где-то — не рядом, а Данн готов был принять любой совет, любую судьбу, что ему была предначертана. Так уж вышло, что судьба решила говорить устами Джахана.

— И куда мне идти?

— За горизонт, пока однажды не станешь нашим лучом надежды вновь.

За горизонт Данн и ушёл, пока ещё не засияла полная луна (Артур любил повторять, что до её восхода выполнимы все мечты). Данн не выбрал себе мечту, только решил, что, если воспоминания его не доломают, он станет сильнее.

Когда Данн уходил, он сказал Чиу, что вернётся, если снова станет достойным трона. Подсознание отозвалось таким родным, любимым голосом: «Непременно станешь». Лишь бы помнить, ради чего. Ради кого.

— Я буду скучать, — сказал Чиу, отправляя почти что старшего брата искать свою силу. — И верю, что за горизонтом ты не потеряешься.

— Я приду со штормом, — внезапно серьёзно ответил Данн и, похлопав названного младшего брата по плечу, скрылся за воротами, тут же закрытыми с тяжёлым гулом.

Айвану оставалось только радоваться, что удалось удержать рассудок Данна от стирания хороших воспоминаний, от туманящей пелены.

Что благодаря этому злые, враждебные души будут сожжены, и всё наладится.

— Я верну всё к исходной точке.

Айван вздрогнул, не ожидая услышать голос Муджина настолько близко, будто в собственных мыслях.