7. Только мы вдвоём (1/2)

[Тина]

— Нет, Паш, всё нормально, — ставлю чемодан рядом с собой и осматриваюсь. До чего же красивый город. — Ждём машину.

— Тебе там какой-то сюрприз подготовили, но подробностей я не знаю, — я уже почти не слушаю его, изучая красоты неизвестной мне страны. Абсолютно всё равно, что там будет, потому что я хочу завалиться на кровать и просто лежать, проваливаясь в сон. — И ещё…

— Никаких «ещё», — мягко пресекаю его попытку свернуть на рабочую линию или личную жизнь. Не знаю, что он хочет, но неприятное чувство внутри сигнализирует о том, что мне нужно заканчивать этот разговор, — будем считать, что я совместила отдых с работой. Без дел, пожалуйста, я хочу насладиться этой поездкой сполна.

— Интересно ты придумала, однако, — его голос покрывается слоем льда. Нет той струящейся заботы, как раньше. Ну и не нужно. — Предлагаешь мне самому заняться всем тем, что ты здесь бросила? Нет уж, я не собираюсь разбираться во всём этом.

— Скидывай материал по новой коллекции, а остальное ставь на паузу. Если будут вопросы, пусть ждут моего возвращения. Никаких звонков и писем, я не собираюсь тратить своё время на решение того, что может подождать. Сейчас это не приоритет.

Меня чертовски сильно тянуло в Киев, но при одной лишь мысли о количестве работы это желание постепенно затухало. Это здесь, за сотни километров, я такая смелая в своих словах и поступках. А там мне хватит одного сердитого взгляда Паши, чтобы засомневаться в своём выборе.

— Это огромные потери, Тина! Не мне тебе объяснять…

— Мне плевать, делай, что говорю, — я в шаге от криков, но меня останавливают рядом проходящие люди. Нет желания разговаривать с человеком, который променял меня на работу. Понятия не имею, в каком кресле он там сидит. Нас держат в одном кругу формальности. И огромное количество лет, на протяжении которых мы шли плечом к плечу.

Сбрасываю, больше ничего не сказав.

Телефон отправляется в карман, а я делаю длительный вдох, наполняя лёгкие свежим воздухом. Голова вот-вот взорвётся из-за нехватки кислорода.

Моя хроническая усталость перекрывает даже удивление, вызванное гостеприимством грузин. Номер, который оказался тем самым сюрпризом, был в миллион раз лучше того, который мы забронировали.

Я остановилась у входа, наткнувшись глазами на огромные окна, которые позволяли рассмотреть даже горы. Волшебство. Простор вокруг заставил сжаться и обнять себя за локти. С непривычным азартом шагала по месту обитания на ближайшие дни, рассматривая каждую составляющую интерьера.

Слишком много всего для одной одинокой меня.

Не успокоюсь, пока всё не изучу. До последней царапинки. Пустоты внутри нужно восполнять изобилием извне. Пусть даже и таким странным способом.

Хочется накинуть на плечи плед и сесть у окна, прямо на полу, изучая крыши домов и огни над мостом. Завтра бешеный день, множество планов, и выглядеть уставшей никак нельзя. Максимум, который я сейчас могу себе позволить, — это запечатлеть Тбилиси на камеру, оставляя поиск ясности в этой таинственности на следующий вечер.

***</p>

Прошу оставить меня, отмахиваясь рукой и улыбаясь. Щурюсь, когда солнечные лучи касаются моих щёк. Вся компания уходит на несколько метров вперёд, и я могу со спокойной душой открыть диалог с Даном. Так непривычно не получать от него сообщения, пожелания хорошего дня и голосовые, в которых так хорошо слышна моя любимая хрипотца в его голосе.

«Дан, я понимаю, что ты уже слышал это много раз, но я правда не знаю, что делать дальше. Хочу лишь одного для нас двоих, но никак не могу к этому прийти»

Кажется, нескольких глотков вина оказались достаточными для того, чтобы посреди дня я так уверенно писала сообщение с извинениями.

Стираю.

Дан появляется в сети ровно тогда, когда я удаляю последнюю букву. Зачем-то сразу же выхожу из мессенджера и пытаюсь в далеке рассмотреть Галю.

Не знаю, сколько раз за день я караулила его в WhatsApp. Но стоило Дану зайти, и я превращалась в жалкого труса, подолгу думая, стоит ли отправлять сообщение. Находила тысячу и одну причину, чтобы отложить телефон в сторону или переписать текст.

Была бы я одна весь день, наверное, уже утонула бы в своих слезах. Держала улыбку на лице, старалась поддерживать разговор и смеяться с шуток, большинство из которых не понимала. Это просто правила приличия.

Только в ресторане я смогла «отключиться» и как положено отдохнуть. Галантно отказывалась от алкоголя, принимала несущественный флирт и даже смущалась. Но в какой-то момент этот предохранитель вышел из строя, и я перестала ограничивать себя в действиях. Разумеется, я не сорвалась с цепей. Вела себя прилично, правда, язык немного развязался, но это даже пошло на пользу. Давно я так не веселилась в больших компаниях.

Ночь подкралась незаметно. Я проваливалась в беспокойный сон и сразу же просыпалась. Меня знобит настолько, что даже в тёплом худи дрожь по телу не прекращается. Не могу вспомнить, когда я физически чувствовала себя настолько разбитой. И, кажется, дело совсем не в количестве выпитого вечером красного сухого.

Делаю очередной глоток тёплого чая и ощущаю каждой клеточкой, как жидкость проходит по стенкам горла. Неприятно. На экране высвечивается имя человека, которого я люблю по-особенному, так, что не подобрать ни одного слова.

— Алло, — ставлю на паузу фильм, который идёт больше для фона, и закусываю губу.

— Здравствуй, милая, — её нежный голос струится через динамик и вызывает дрожь. — Я тебя не отвлекаю?

— Мама Люда, ну как Вы можете отвлекать? Я всегда рада Вашему звонку, — пью небольшими глоточками своё спасение, стараясь скрыть свой севший голос.

— У тебя столько работы всегда, что я даже не знаю, когда лучше тебе написать, не то что позвонить… — Людмила усмехается, и я вслед за ней принимаю эту эмоцию, поднимая уголки губ. — Как ты там, девочка моя?

— Я? Ну, как Вам сказать… — мне не хочется, чтобы между нами возникала ложь. Но я сама до конца не понимаю, каково моё моральное состояние.

— Тиночка, ты случайно не заболела? — в её голосе слышно волнение, и, когда она услышала мой тяжёлый выдох, молчание повисло на несколько секунд. — С тобой рядом кто-то есть? Кто-нибудь может тебе помочь?

— Я не одна, не волнуйтесь, — спешу её успокоить, потому что знаю, как сильно она может начать нервничать. — Лучше скажите, как Ваши дела.

— Всё хорошо, только давление скачет последние дни, но это пустяки, — конечно, так я и поверила. Она точно так же, как и я, никогда не признается, насколько те или иные вещи её тревожат.

— Берегите себя, пожалуйста, — срывается с губ тоскливо.

— И ты тоже! Одевайся теплее и пей больше жидкости. Напоила бы тебя чаем с малиновым вареньем, и всё бы вмиг прошло, — знаю я эти целебные силы, проходили однажды.

— Соскучилась по Вам сильно, — всхлипываю, тут же вытирая слёзы. Сейчас остро ощущаю необходимость в её добром взгляде и крепких объятиях.

— Девочка моя, — эта фраза выбивает почву из-под ног, и я уже никак не могу сдержать вырывающийся из глубин поток отчаяния, — прошу тебя, не надо.

— Я не могу так больше, — сдаюсь. Ну не получается у меня быть сильной и держать маску. Давно уже забыла, насколько это тяжело. — Я думаю о нём постоянно, хочу уже выкинуть из головы клип, песню, да всё на свете, но ничего не получается. Хочу к нему, но уверена, что опять скажу что-то ядовитое и мы разбежимся по разным углам, — глотаю воздух и, шмыгнув носом, продолжаю уже не так пылко: — Но я так сильно его люблю, что забываю про физические потребности, не обращаю внимания на реальность… Скажите, я совсем глупая?

— Ты всегда будешь для меня человеком, у которого никогда не возникает ни одной глупой мысли, — кажется, она тоже плачет. Мама хочет сказать что-то ещё, но я перебиваю её, когда осознаю, что пугаю её таким поведением. Она не привыкла быть свидетелем моих истерик.

— Боже мой, простите… Прошу беречь себя и сама же даю повод для беспокойства, — вытираю ладонями следы слабости и часто дышу. Организм всё ещё находится под слабым влиянием алкоголя, из-за которого я с трудом контролирую свою эмоциональность.

— Что бы ни случилось, ты всегда можешь мне об этом рассказать. Я люблю тебя и приму любые твои мысли и поступки, какими бы они ни были.

— Я знаю, мама, спасибо, — вновь хнычу, не зная, как себя успокоить и чем заслужила такого светлого человека рядом с собой.

После разговора с Людмилой мне пришлось сходить в ванную комнату, чтобы смыть остатки потёкшей косметики. Вытираю лицо полотенцем, стараясь особо не шевелить головой, которая дробится на части из-за продолжительных слёз.

Даже после концертных туров я не была так подавлена. К проблемам и осенней депрессии добавилась ещё и простуда, так легко потопившая мой кораблик.

Белоснежным одеялом, напоминающим облако, накрываюсь почти с головой. Обнимаю подушку и притягиваю колени. Можно уснуть и больше никогда не просыпаться?

Сегодня прям день звонков. Я хочу, чтобы все забыли о моём существовании хотя бы на день, о большем я даже не смею просить. Я люблю свою деятельность, сцену, поклонников, но неужели вся эта участь будет преследовать меня до конца дней?

Пальцы с трудом отыскивают телефон, поднимаюсь, сделав упор на локти, и, стоит мне прочитать имя, выгравированное на сердце, мурашки атаковывают всё тело.

— Дан? — шёпотом произношу, не до конца веря в то, что он смог забыть обиды и набрать меня. Как раз в тот момент, когда был так нужен.

— Мама сказала… — он вздыхает и наверняка поправляет свои кудри. Не вижу, но уверена в этом на сто процентов. — Как ты себя чувствуешь?

— Температура уже начала падать, но меня всё равно очень трясёт от холода, — ощущаю его присутствие каждым сантиметром тела. Захотелось в его крепкие руки, которые часто гладили меня по спине.

— Я уже попросил найти билет, прилечу самым первым рейсом.

— Не нужно, в этом нет необходимости, — присаживаюсь на край кровати и помутневшим взглядом упираюсь в прекрасную панораму перед собой. — Я уже скоро буду дома, зачем тебе мотаться?

— Затем, что тебе плохо, — напоминает мне маленького ребёнка, который надувает губки и топает ножкой. Ко рту подступает ком, и мне приходится сделать серию вдохов-выдохов, чтобы хотя бы отсрочить проявление чувств в виде солёных дорожек на щеках. — Тин…

— М-м? — не могу сгенерировать даже худо-бедный ответ, потому что вся сосредоточена на его дыхании в телефоне.

— Я так сильно люблю тебя. Возвращайся, пожалуйста, — он совсем поник. В его голосе нет ничего, кроме хрипа, хранящего в себе отчаяние.

— Не знаю, как тебе удаётся меня за всё прощать, но надеюсь, что моя страсть к косякам выветрится быстрее, чем твоё желание быть рядом со мной. Мне так стыдно, — прикрываю глаза ладонью и сжимаю пальцы на ногах, спрятанные в тёплые домашние носки. — Встретишь меня из аэропорта?

— При условии, что я тебя никуда не отпущу, — облизываю губы и сразу же краснею. Нежность и порочность. Коктейль, благодаря которому мы, пьяные от любви друг к другу, всё ещё способны на поступки, диктуемые из самых глубин сердца.

— Только мы вдвоём, — одинокая слезинка медленно скатывается по коже и останавливается, достигнув уголка губ. — Хочу к тебе. Мне здесь одиноко и очень неуютно.

— Потерпи, малыш, я знаю, что ты справишься. Только нужно себя беречь. Хотя бы иногда, — слышу звук переливающейся жидкости и морщусь.

— Ты пьёшь? — врываюсь в его слова неожиданно, шмыгая носом.

— Это простая вода. Мне нужно выпить успокоительное, мама напугала едва ли не до состояния смерти, — он выпивает лекарства, щёлкает выключателем и продолжает: — Даже не смей о таком молчать в следующий раз, чтобы мне не приходилось узнавать о твоём состоянии от третьих лиц. Что бы ни произошло, я не перестаю волноваться о тебе.

— Хорошо, — озвучиваю самое глупое, но времени на обдумывание чего-то «правильного» у меня нет.

— Напиши мне утром и передай Гале, чтобы она скинула мне твой план на день, — обещаю всё выполнить и укладываюсь на подушки. — Уже очень поздно, малыш, ложись спать. Обнимаю тебя.

***</p>

Горы — это всегда хорошо. Удивляюсь тому, как всё удачно складывается с поездками и компанией. Эти люди явно знают всё о хорошем отдыхе.

Солнечные лучи попадают на угол одеяла, и первое время после пробуждения я лениво рассматриваю пейзаж за окном. Вспоминаю наши вчерашние приключения, от которых становится немного совестно. Первая половина дня прошла ещё более-менее адекватно. Но вечер в ресторане…

Даже не знаю, что было хуже: пришедшая в джинсах Галя или взгляды молодых девиц, которые, как кинжалы, вонзались в меня на протяжении всего ужина. Я не понимала, чем вызваны были такие эмоции у этих грузинок, и старалась не обращать на это внимание. Мужчины подарили красивые розы, приятная живая музыка, хорошее вино и искромётный юмор избавили меня от стеснения в новой компании.

Я даже успела забыть, что сидящая рядом девушка, которая по внешнему виду совсем никак не подходит всей этой атмосфере, вообще-то мой менеджер.

Душ совсем не помогает, мысли о предстоящем интервью никак не могут собраться воедино, поэтому приходится писать Гале, уточнять у неё время съёмок и прочие рабочие детали.

Смотрю в настольное зеркало, держа в руках карандаш для бровей и думая о том, как нарисовать ровные линии, когда каждое моё движение будет сопровождаться дрожью из-за озноба. Найденные в вещах таблетки не помогают, и поэтому попытки сделать макияж откладываются.

Чёрт, ну почему сейчас?

Глядя в своё отражение, я вижу только лицо болеющего человека, но никак не народную артистку. Поднимаю голову, встречаясь с утренним Тбилиси. Вспоминаю весну, когда на несколько дней выпала из этого мира, борясь с «короной». Всё бы ничего, если бы эту заразу не подхватил Дан. Ужасное время, которое мне совсем не хочется вспоминать.

Кроссовки слетают с ног, бросаю сумку на комод, попутно стягивая верхнюю одежду. Залетаю в спальню и сразу же закусываю губу. Опускаюсь коленями на кровать и ползу к другому краю. Ложусь, утыкаясь носом в позвоночник, а правую ладонь запускаю под его руку, пробираясь к груди.

— Я перенесла репетицию на три часа, — глажу его горячую кожу, прикрывая от усталости глаза. Эти бесконечные метания от дома к нему, разбор дел, которые накопились за несколько дней моего постельного режима, постоянные смс-ки с вопросами о его самочувствии и перманентное состояние тревоги забирает вновь появившиеся силы. — Надо что-то поесть, Данчик.

— Не хочу, — морщусь, когда слышу эти сдавленные звуки. Забрасываю свою ногу на его и прижимаюсь плотнее.