1. Мёртвые (1/2)
[Тина]
Боль тоже накладывает свой отпечаток. И это тот след, который ты носишь, как татуировку на теле. Его не смоешь, не сможешь забыть. Просто нужно жить дальше, а как — никто не знает.
«Мы кожа на коже»
Когда-то ты говорил, что прирос ко мне и отпустить уже не в состоянии. Я знаю, каково это, потому что однажды в детстве коснулась языком заледенелых качелей. Больнее, наверное, было само представление того, как я оторвусь от металла. Эта картинка в голове сразу отзывалась покалыванием, и мне приходилось зажмуриваться и как-то держать в себе накопившиеся слёзы. Я буду отогревать тебя своим дыханием, постепенно давая свободу действиям, чтобы в конце тебе было не так больно отрываться от меня. Иначе больно будет нам обоим.
«Мы в плену фантазий»
Я дарила тебе блокнот после поездки с сыном ещё в самом начале наших отношений, а ты записывал туда всё, что рождалось под взглядом на меня. Хранишь это у сердца, не показываешь никому, даже мне. Но мне не обидно, потому что знаю, что я там совсем другая. Я не смогла бы быть такой в этом жестоком мире. Но ты охраняешь меня своими крыльями не только там, на бумаге, но и в жизни, и я сбрасываю перед тобой все свои маски, показывая всю себя абсолютно беззащитной. И всё это между нами не иллюзия — ты доказывал мне это миллион раз и называл нашим собственным миром.
«Проговори это вслух, я тебе тоже»
После твоих «люблю» я не только избавлялась от масок, надетых тяжёлой судьбой, но и ощущала себя увереннее в том, что, будучи слабой в твоих руках, я готова свернуть горы даже за пределами нашего общего рая. Ты вселял в меня какую-то нечеловеческую уверенность во всём. Даже в том, что вообще от меня не зависело. Учил меня философии, показывал, как работают законы Вселенной, а я молча смотрела на тебя, боясь сказать такое важное «люблю». Ты ощущал меня на каких-то только тебе известных волнах и струнах, поэтому, я была уверена, давно знал о том, что таится у меня в сердце.
«Научи меня смелее стать»
Меня — наконец-то дать волю чувствам и не бояться того, к чему и к кому они приведут. Тебя — не бояться ощущать искреннюю любовь, где ты дорог не из-за денег и славы, а из-за вселенской связи, которая тонкими ниточками прошлась по нам двоим, соединив раненые сердца. У меня есть больше тысячи поводов поблагодарить тебя, но я успела озвучить только жалкий процент.
В этом мире, где нам с тобой не место, так страшно и одиноко, что хочется сбежать куда-то подальше. А вдруг мы сойдём с ума, вдруг перестанем думать о себе, постоянно твердя о любви друг к другу? А вдруг будем ждать многого, не думая о том, каково нам по отдельности? Вдруг в нашем собственном мире нам станет тесно или слишком свободно?
Нет. Это слишком откровенно. В каждой строчке ты, я, мы, наши чувства… Карандаш летит в сторону, кончик его ломается вместе со мной. Слёзы градом опускаются на щёки, не жалея чувствительную кожу. Не могу контролировать это. Устала. Устала бороться. Это ведь нормально, правда? Я ведь тоже человек.
Реву, как дура. В очередной раз.
Почему боль — синоним любви? Кажется, тебе было проще «оторваться». Теперь из каждой моей раны сочится кровь, а я не в силах её остановить. Вспоминаю, как едва ли не сорвалась и не набрала тебя в прошлый раз, когда меня так же накрыло.
Это какая-то новая фантомная боль. Тебя рядом нет, но я знаю, что бы ты сказал, если бы я проходила с большим рюкзаком вдоль дивана в гостиной; знаю, что бы ты сказал, если бы я резала сыр, или домашние помидоры, или грейпфрут к кофе; я чувствую тебя, когда тебя нет рядом.
Было бы проще, если бы ты меня разлюбил, предал, изменил мне. И началась бы снова игра в одни ворота. Не в первый раз. Сначала больно, а потом привыкаешь. А там и до мазохизма недалеко.
Какие глупости. Рву лист бумаги, где дала нам слишком много свободы, отчего в голову полезли дурацкие мысли. Нас не существует в реальности и не должно быть в строчках. К чему весь этот обман и пафос? Любовь, которая не смогла. Я, которая сделала ничтожно мало. Или слишком многого хотела.
Не знаю.
Кусаю дрожащие из-за истерики губы, мигом тру глаза, относясь к себе не с такой нежностью, на которую способен ты, и, выпуская новый всхлип, опускаю голову на сжатые кулаки. Заливаюсь слезами во всех смыслах. На ощупь ищу что-то, что смогло бы выцарапать ещё несколько строк, способных разделить со мной отчаяние.
Нахожу ручку и, вытерев солёные дорожки со щёк, бегу в домашнюю студию. Открыв дверь, стою в нерешительности, а затем падаю на колени возле тумбочки и ищу блокнот, подаренный девочками на концерте. Смахиваю ладошкой пыль с матовой обложки и открываю его где-то ближе к середине. Плевать. Оглядываюсь по сторонам и, всё ещё находясь на коленях, ползу к мешковатому креслу, отыскав более-менее подходящую поверхность.
«Холод в губах»
Не чувствую той искры, огня, в котором мы горели, как два дьявола на котле. Мы всё так же открыты друг перед другом, но что-то потухло в тебе, а вслед за тобой и я. Перегорели ли мы? Точно нет.
«Будто бы тир, глазами стрельба»
Пытаюсь разжечь это пламя, молю тебя о пощаде, хочу снова в уют, подогреваемый ночной страстью. Не хочу тебя ни с кем делить, хочу, чтобы тебя было много и ты весь принадлежал только мне. Хочу слышать от тебя комплименты, знать, что я любима. Хочу быть любима тобой, по-особенному горячо. Так, что одного твоего лукавого взгляда хватало, чтобы осознать, насколько ты одержим мной.
Забыли ли мы что-то подкинуть в наш костёр чувств? Возможно. Но не точно.