Глава 30. Я (1/2)

Левее. Еще левее. Теперь палец лежит правильно. Одно движение и лист примет хорошую форму. Поделки Леля стали лучше. Лелю нравится. Каю нравится. Наставнику нравится. Но с настоящими вещами не сравнить.

Лель делает цветок. Такой же как у Кая в горшке. Но нежным он не будет. Гладким. Ярким. Плотным. Наверное, будет похож по форме. Но не нежным. И наверняка не такого цвета. Лель знает, что цвет – это то, с чем он не может создавать новое.

Игорь Сергеевич. Так назвал его хозяин, хотя обычно он откликается на слово «барсук». Игорь Сергеевич подарил Лелю краски. Лель обещал попробовать и попробовал. Но приходится много думать, прежде чем понять, какую краску взять. Лель показал наставнику. У него всегда твердеет лицо, когда Лель ошибается в цвете. Становится удивленным. Но он старается не говорить об этом Лелю. Для него все, что делает Лель – красиво. Он хвалит его за форму, за детали, за точность. Но никогда не говорит про цвет. Потому что Лель не умеет и всегда ошибается.

У Леля есть только два цвета, с которыми он не делает ошибок. Белый и черный. Единственные цвета, которые не изменились, когда все вокруг стало серым. Даже сам серый стал разным и расплывается перед глазами. С черным цветом работать легко. Это тени, это более темные краски, если смешать. Он правильный и точный. Только нельзя перебарщивать. Если переборщить с черным, то получается некрасиво.

Белый цвет. Лель боится его брать и никогда не мешает с другими. Он пробовал. Краска, если смешать ее с белым, станет чище. Но сама она пачкает белый. А белый пачкать нельзя.

Лель не знает почему так думает. Белый. Почему это так важно? Именно белый и чтобы совсем чистый? Наверное, потому, что Лель видит белым Кая. Кая пачкать нельзя.

Сначала, Лель не обратил внимания на новенького. Он был обычным. Его, как и прочих до него, называли красивым. Он и был. Не лучше и не хуже других. Лель тоже красив – про него не один раз так говорили.

Кая воспитывали. Лель много раз видел такое и не понимал. Почему те, кого приводят хозяева, так сопротивляются? Это же бесполезно. И уходить в тишину не умеют, так почему доводят хозяев до порога, где боль уже невыносима? Почему сопротивляются? И этот новенький тоже не отличался от предыдущих. Лель посмотрел и посчитал. Он хорошо считал. Новенький должен был сломаться не больше, чем за семь-восемь дней. Совсем хрупкий.

Через тридцать дней Лель наблюдал уже с интересом. Такого как Каин скорее всего продадут дороже обычного. Он даже знал, кто из клиентов скорее всего его купит. Или кто из хозяев оставит себе. Симашко или Горычев. Точно. Они любят выносливых. Почему же он не ломается?

Лель не замечал, чтобы Каин дружил с болью. Он ее боялся, как и все до него. Но если прочие ломались, то он – нет. Он боялся до приступов, мог навредить себе в припадке ужаса. Но от имени отказываться не желал. Почему? Ведь это просто набор звуков. Лель не понимал такого упрямства. И сила странного новенького, который не дружил с болью и тишиной, привлекала его.

А еще новенький смотрел по сторонам. Видел других. Видел, как быстро они становились послушны. Поначалу даже пытался вразумить. Кричал. А после стал терять интерес. Если кто-то ломался, то Каин на него уже не смотрел. Он смотрел на других, кто еще боролся. Хозяева смеялись над ним. Над тем, что он надеется.

Лель Каина не понимал. И от этого становилось не скучно.

Леля Каин выделил не сразу. В первые дни, когда хозяевам вздумалась показать Каину какого поведения от него ждут, позвали Леля. Лель был послушен, а хозяева ограничились трахом. Было неприятно, но Лель знал, как нужно делать, чтобы хозяевам понравилось, а ему не пришлось идти на лечение к хозяину Сидоренко. Вот это – всегда больно. До тишины. Глаза Каина светились ужасом. Как и у всех до него. Ничего нового. Лель сразу посчитал дни, и его увели к себе.

Каин сначала смотрел так, как другие. Новенькие на Леля всегда смотрели именно так. Но часть из них опускала уголки глаз и губ, а часть косила взглядом, резко опустив брови и сжав губы в линию. Лель не понимал разницы и не знал как она называется. Каин смотрел как первые. Но после – всегда на хозяев, хотя за прямой взгляд влетало. И эту эмоцию Лель знал по названию. Ненависть.

Когда Каин перестал смотреть на сломанных, Лель остался единственной послушной игрушкой, кто не лишился его взгляда. Но теперь взгляды стали одинаковыми. Обоим было интересно.

Но вот почему Каин выделил Леля, Лель не знает.

Каин всегда смотрел на Леля, не отводя взгляда. Будто цепью привязанный. Лелю не нравилось. Каин был неправильным. А неправильное могло повредить. Лель не хотел касаться неправильного. Если касаться неправильного, то становилось сложно. Нескучно. Интересно. Но могло повредить. Уходить в тишину чаще привычного Лель не любил. Однажды так было. Ушел. И лишь долгие дни спустя, когда Лель снова стал Лелем, он понял, что из тишины можно не вернуться. Или вернуться не Лелем. Второе страшнее.

Каин прицепился как зажим к соску – не оторвать. Выделив Леля, он потерял интерес к новеньким. К тем, кого сломали и тем, кого только ломают. Остался только Лель. И Лель боялся, что поступки новенького навредят. Отталкивал. Шипел. Кусался. А он лез.

Однажды хозяева решили показать Каину то, как может быть больно, если не слушаться. Показать со стороны, а не на нем. Потому что он продержался уже куда больше тридцати дней. И снова показывать собрались на Леле. Лелю несложно. Лель знал, что ему предстоит и был послушен. После такого – всегда к Сидоренко. Но Лель привык. Он показал новенькому, как его и просили. Не понимал, правда, почему того заставляют смотреть, а не чувствовать. Разве испытать на себе – не понятнее? Он подумал, что хозяева ошиблись, и просмотр не поможет. Что снова придется считать дни. А Каин стал Девочкой. Не после, а стоило только начать.

Лель не понимал. Почему понятное не помогло, а то, что совсем не больно – посмотреть, сломало Каина. Он не понимал. Потому, даже когда он стал Девочкой, с ним все еще было не скучно.

И Девочка, сломанная, как и все, продолжала смотреть на Леля. Лель был ей интересен. Чем? Непонятно. Девочка не была послушной. Выполняла не все. Сопротивлялась. И рвалась к Лелю. Лель пытался противиться, но Девочка была настойчива.

Им запрещалось говорить, но Девочка говорила. Много непонятных слов. Свобода. Желания. Школа. Монстры. Чудовища. Друг. И много других. Лель слушал и пытался понять. Но не получалось. Сложно. Не скучно.

Девочка любила нюхать Леля. Она вообще все нюхала. Этого Лель тоже не понимал.

Было много дней. Было много боли, тишины, траха. Как обычно. Когда Лель впервые понял, что скучает без Девочки? Ее долго не было. Забрали. Так часто забирали. Кто-то больше не возвращался. Забрали и Девочку. Без нее стало тихо. И эта тишина Лелю не понравилась. Тишина, где нет Девочки. Неважно, с болью или нет.

Было много дней. Но тот, что запомнился навсегда, произошел вскоре после того, как Девочку вернули обратно.

Лель устал. И позволил.

Девочку привязали так, что она едва могла шевелить вывернутыми руками. Лель знал этот способ крепления и то, что долго в этой позе не выдерживают. Когда-то испытал его на себе. Как раз тогда, когда мог не вернуться из тишины. На его памяти только Девочка не начинала орать после первых пятнадцати минут. И в тот день не начала. Она вообще не думала о руках. Леля приковали рядом на обычную цепь. Это была одна из любимых игр хозяина Сидоренко. Вязать, приковывать. Ничего нового. Лель собирался спать, когда почувствовал. Девочка коснулась его щиколотки кончиком пальца ноги. Тронула. Специально.

– Я скучал, Зяблик.

В тот раз Лель не дернулся, не отпихнул. Он устал бороться с Девочкой. Лель должен был понять, что ей от него надо.

Девочка трогала его ногу. Лель устало прикрыл глаза, не дергаясь и не пытаясь отодвинуться. Прикосновения? Он к ним привык. Даже к нежеланным. Прикосновение Девочки нежеланным не было. Нежелательным – да. Нежеланным – нет. Скольжение пальца по коже казалось странным. Не как обычно. Леля часто гладили во всех местах, куда могли дотянуться. Хвалили кожу, тело. А после жадно пытались забрать себе, прижать, соединиться. Лель пожимал плечами: все равно рано или поздно отпустят. Не могут два человека стать одним навсегда, сколько не прижимай, сколько не трахайся. Он это знал. И не понимал, почему Девочке так важно прикоснуться к нему.

Она касалась иначе. Она не пыталась забрать. Не пыталась присвоить. Не пыталась трахаться. Хотя среди игрушек находились те, кто пытались сблизиться друг с другом. Обычно, если хозяева замечали, то игрушки больше не возвращались. Потому Лель не хотел общения с Девочкой. Не хотел не возвращаться. Но Девочка трахаться не хотела. Она просто гладила. За это тоже могло влететь, но исчезнуть – нет. Обычно нет.

Разницу Лель почувствовал сразу. Девочка не любовалась, как хозяева, когда гладила. Не предвкушала. Не пыталась что-то забрать себе.

Она давала. Давала Лелю. Тогда Лель не мог подобрать слова и правильно назвать разницу между Девочкой и остальными, кто прикасался к нему. Просто чувствовал. Это сейчас, когда появился новый хозяин, наставник Тихонов Вадим Ладиславович, Лель может назвать разницу верным словом.

Лель научился скучать по Девочке. По Куколке. По Пушку. По Щеночку. Скучать по тому, кто давал нечто, чему не было названия, – Лелю. До того момента Лелю никто ничего дать не хотел. То, что давали хозяева, было для самих хозяев. Лелю редко удавалось получить что-то для себя. Хотя он научился. Попадать в нужные руки. Реже бывать у Сидоренко. Заменять одну игру другой. Реже падать в тишину. Лель не сразу понял как добиваться того, чего хочет Лель. А когда научился, то понял, что это легко.

Хозяева были понятны. Их желания ясны. Привычки известны. Ему не нужно было владеть речью, чтобы заставить загореться то или иное их желание. Они даже ссорились из-за него. Наблюдать за ними было интересно. Искать. Изучать. Пробовать. Со временем он стал считать – сколько удачных попыток Леля получалось осуществить против попыток хозяев сделать по-своему. И Лель выигрывал. Он знал это слово. Радость от того, что победил. Хозяева любили игры, где надо выигрывать. И часто играли, ставя, как они это называли, – на кон бумажки-деньги, вещи и игрушек.

Когда Девочка стала давать Лелю то, что она давала, Лель осознал, что у него появилась привычка. Как у хозяев. То, что нравилось и хотелось повторить. Привычка тогда звалась Девочка. Потом были другие имена. Поначалу он не знал, что с этой привычкой делать. Если у хозяев есть привычка, и Лель может пользоваться ею, чтобы получить то, что нужно ему, то привычка самого Леля тоже может дать хозяевам возможность получить то, что хотят они. А Лель этого не хотел. Он знал, как оно бывает.

Лель боялся. Впервые за долгое время. Он чувствовал, что это опасно. Не должно так быть. Но то, что давала Девочка было так… Слова он не знал. Тогда не знал. И он решился научиться делать так, как делают хозяева. «Ставить на кон». Играть. Он знал, что игра, где больше одного игрока всегда сложнее той, где играешь один.

С того момента, как Лель решил играть за двоих, скука больше не посещала его. Нужно было думать. Помнить. Изучать. Наблюдать. А еще учитывать того, кто не всегда поступал так, как хотел Лель. Второго игрока. И теперь Лель понимал хозяев. Играть в сложные игры страшно и опасно. Можно потерять то, что нравится. Но чувство, что дает такая игра весьма… Слова не знал.

Он научился играть за двоих. Теперь не только сам Лель, но и Каин-Девочка-Пушок… реже бывал у Сидоренко. А хозяева даже не заметили. Как он думал тогда. Лель играл. И ему нравилось выигрывать. Нравилось получать от благодарного Каина то, что он давал.

Когда в голове Леля перестали звучать имена Каина, что придумали хозяева? Их нельзя произносить вслух. Имена заставляли забывать. Но для Леля теперь существовало только одно имя. Имя того кто даёт что-то. Имя того, кто не оставляет одного наедине с болью. Имя того, кто вытаскивает из тишины, когда она приходит к Лелю непрошенной. Каин. К.А.И.Н. Как хорошо, что Лель разучился говорить. И не может ошибиться в именах под действием таблеток, боли или тишины. Что не может выкрикнуть неправильное имя, выдать себя и…

А потом ему сказали, что повезут на представление в Замок. Актером. Лель знал, что это такое. Лель был послушен, и его возили в Замок смотреть на последние выступления игрушек. Лель и Кай должны были стать следующими. Тогда Леля накрыла тишина. Впервые настолько гулкая. Он не испытывал ничего, когда думал о себе, как об актере. Но Каин… Лель впервые захотел что-то дать. И даже нашел способ. И впервые проиграл. Хозяину Горычеву.