Глава 26. Глупый Принц (2/2)

Наставник надеялся, что я вспомню. Что «родные люди», «папа и мама» помогут. Но ничего не получается. В этом доме нет ни одной знакомой и вызывающей чувства вещи. Кровать неудобная. Шкафы полупустые, но мне нечего туда класть. Моих старых вещей, что были до хозяев, не осталось. Матушка говорит, что все продали, потому что нужны были деньги, а я, казалось, потерялся навсегда. Тут нет моего. Потому вспомнить не могу. Сами матушка и отец ничего не рассказывают. Гулять не ходим, и мест, что могли бы быть знакомы я не вижу. Они говорят: «Сначала обвыкнись дома». Кормят, зовут в ванну и укладывают спать.

Книжку я кладу на стол. Из одежды снимаю только брюки и свитер. Их можно положить на стул. В этой квартире из нового у меня только тапочки, выданные матушкой. Постельное белье одно и то же. Она не меняет его, а я не хочу лишний раз говорить, хотя наставник приучил меня к чистоте.

Вот только футболки она пыталась забрать. «Сынок, потные же, дай постираю». Меня хватило только покачать головой и вцепиться в них. Она нахмурилась и стала приходить с этой просьбой каждый день. А я не могу! На них еще остался запах Леля и наставника. Благодаря им я засыпаю и справляюсь с кошмарами. Я не объясняю ей этого. Потому что это только мое.

Еда здесь пресная. «У твоего отца диета, я не могу готовить на всех разное», – говорит матушка, и я почему-то не верю, хотя в голове крутятся мысли, что она уже немолода и ей тяжело. Я предлагал помочь. Наставник учил помогать. Отказалась.

Почему я не верю? Может, это потому, что мне есть с чем сравнить? Ее холодильник забит. Из подобных продуктов наставник готовил множество вкусных вещей. Он говорил, что учится на ходу, извинялся за то, что, может, не очень удачно получилось. А получалось всегда удачно. От его еды и рук, что ее готовили, шел такой аромат, что даже пока не проснулся вкус постоянно хотелось попробовать.

Помню больницу. Он тогда принес мандарины. Я одурел от их запаха. За четыре года ни разу не ел подобного, а до них… Мне тогда казалось, что я вообще не знаю подобного вкуса. Я боялся больницы, боялся наставника, боялся чужих. За себя и за Леля. Боялся, что разлучат. Но те мандарины и те руки, что кормили… Это тоже походило на ломку. Только без боли. И я сломался. Я готов был расцеловать пальцы, что держали фрукт, что так ошеломительно пах. И я целовал. Сдерживался как мог, едва касался, но целовал. Потому что хотел… впервые хотел поблагодарить и одновременно боялся сделать лишнее движение.

Мне жаль, что я не оправдал ожиданий наставника и не смог вспомнить. Что он скажет, когда матушка ему позвонит? Рассердится? Накажет, как в первые дни, или обнимет? Почему-то мне кажется, что обнимет. Он уже давно не наказывал. И никогда не делает этого без повода.

Я не могу вспомнить. И я в этом не виноват. Наставник говорил, что во всей этой истории нет моей вины.

Мне очень не хватает его запаха. Кровь, дым, что-то металлическое, и какой-то… химикат. С привкусом гари. В чистом виде этот запах пугает. Но стоит к нему примешать запах наставника, его личный аромат, как вместо желания сбежать, захочется прижаться, окунуться. Запах из опасного становится другим. Он словно та удивительная способность Леля: погружает туда, где нет лишнего шума, неприятных прикосновений и боли.

Мне нравилось сидеть на кресле наставника. Оно внушает мне и страх и спокойствие. Страх – когда сижу на нем без дела. Наставник наказывал так. Но страшно не потому, что чувствую что-то исходящее от этого кресла, а потому что когда без дела и один, начинают лезть мысли о прошлом. Мне трудно с ними справляться. Как ни странно, именно запах наставника, исходящий от мебельной кожи, со временем стал помогать думать, вспоминать, но не погружаться в ужас. А когда я садился на это место с книгой или учебником, то это были самые спокойные часы.

В этой комнате, «дома», нет подобных мест. На кровати преследуют кошмары, приходится просыпаться, нырять головой в футболки и успокаивать сердце. Стулья жесткие, а за окном вместо веселой улицы – стена соседнего дома. Матушке не нравится, когда я смотрю сквозь занавеску.

Мне очень не хватает рук наставника. Когда он объяснил мне, что такое «нежный», я вдруг понял одну вещь. Он назвал нежным тот цветок. И меня. Но его руки, шершавые и грубые – тоже нежные. Они не несут боли и касаются аккуратно, а иногда от прикосновений хочется стонать – так хорошо. Я никогда не сдерживался. Мне хотелось, чтобы наставник видел, что его руки делают с моим телом, моим голосом.

Вот странно. Раньше я боялся чужих рук. До колкого льда в животе. Потом привык, потому что выбора не было. Потому что раз за разом! Но руки наставника – это другое. Таких чувств и эмоций, как я испытываю под его пальцами, я не испытывал никогда. Он гладил, а я готов был извернуться в любую позу, только чтобы он не переставал этого делать. А его губы? Они еще нежнее пальцев. Я весь дрожал, когда он коснулся ими моего лица. Никто не касался меня так. Никогда. Даже Леля я касался сам.

Мое тело учили нравиться хозяевам. Выполнять их приказ, а не мой. Давали таблетки, чтобы тело слушалось. А потом окунали боль и грязь. Раз за разом. Я ненавидел свое тело, которое меня не слушалось. Которое подчинялось и могло получать удовольствие вопреки моему желанию.

А теперь, впервые в жизни, я с ним согласен. Наставник – особенный. Мое тело это знает, и я слушаюсь его с радостью. И готов слушать, когда оно реагирует на движения рук наставника. Готов изогнуться в любую дугу, лишь бы не разрывать прикосновения. Я не знаю хорошо ли это. Боюсь, что когда-нибудь, как сейчас, наставника рядом не будет.

А ведь это может случиться. Тот мужчина. Начальник. Дмитрий. Павлович. Он говорил про семью. Я помню, нет… знаю, что такое семья. Это когда мама, папа и дети. Тот господин говорил, что Вадиму нужна семья. А мы? С кем будем мы? Я не хочу об этом думать. Но не получается. Я помню тот фильм, что смотрел наставник. Он сложный, интересный и очень красивый. И его герой тоже искал женщину, чтобы быть с ней. Получается, это правильно? А не как у нас с Лелем? Та женщина из магазина, что назвала нас грубым словом была права?

Сейчас у наставника никого нет. Нет жены, нет детей. Получается, он одинок? Как тот плохой герой, который не хотел быть один и сделал всем плохо? Что будет, когда у наставника появится кто-то? Нет! Не хочу!

Страх в животе. Он всегда там. Руки-ноги-горло. За эти пять дней он ни разу не оставил меня. Запахи с футболок постепенно исчезают, скоро я потеряю возможность успокоиться. Книжку знаю уже почти наизусть, но стараюсь перечитывать, чтобы хоть чем-то занять время. Сколько дней еще нужно матушке, чтобы починить телефон?

Книжка. Она удивительная. Господин Тай не ошибся. Каждая глава вызывает мысли. Необычные, я не привык думать о таких вещах. Потому перечитываю, чтобы снова найти что-то важное. Я раньше не понимал только Розу и Принца. Они ведь любили друг друга, так почему? С трудом вспомнил, что такое любовь. Не сразу разобрал текст. Не сразу совместил это понятие с тем, что увидел в фильме.

И лишь сейчас, сидя в этом доме, который я не помню, рядом с «мамой и папой», которых я тоже не помню, я нашел. «Будь счастлив». Роза любила Принца. Она хотела сделать так, как для него лучше. Отпустила. Стала сильной, перестала бояться сквозняков и животных. Потому что самое страшное в ее жизни уже произошло. Ушел тот, кого она любила.

Я сейчас тоже один. Меня отпустили. Потому что хотели, чтобы я вспомнил. Чтобы все было хорошо. Так говорит господин Тай. Наставник хотел мне счастья. Счастье – это когда все очень хорошо. Он отпустил. Зачем? Неужели он, как Роза… Потому что…

Он сильный. Он не боится ни шипов, ни зверей, ни хозяев. Он никого не боится. А Принц глупый. Он ушел, когда они все поняли. Поняли, что делали друг для друга и как любили. И я глупый. Не нашел слов, чтобы остаться. Но мы ведь еще увидимся, правда? Я не буду больше глупым, как Принц. И скажу наставнику, что не надо меня отпускать. Я уже счастлив. Рядом Лель. И в руках наставника не страшно. Даже, если не помню прошлое, это не важно. Я проживу. Мне не нужны эти воспоминания. Теперь не нужны. Только бы выдался случай сказать!

На кухне шум и разговоры. Это редкость. Обычно отец молчит. Делать шаги страшно, но я хочу знать.

– Он совсем не выходит из комнаты. Слова не вытянешь. Не отдает эти свои провонявшие тряпки, а еду ковыряет, будто я ему тухлятину какую на тарелку кладу. А еще у него на теле этот богомерзкий пирсинг. Даже видеть не хочу. Хорошо еще, что рот открывает редко. Эта палка за зубами…

– Потерпи. Я позвонил. Он приедет послезавтра. Сказал, что есть срочные дела. Приедет не один. Думаю, скоро все разрешится. Это не наш груз, понимаешь? Он так ничего и не вспомнил. И, скорее всего, не сможет. Это к лучшему. Он обещал его забрать. А дальше пускай будет, как велит Всевышний.

В груди скачет мячик. Это правда? Они позвонили наставнику? Уже послезавтра? Приедет его забрать? «Не один» – это с господином Таем? Получается, что эти люди… не хотят, чтобы я оставался с ними? Я им не нравлюсь? И они сами скажут об этом наставнику, и он меня заберет? Я вернусь к нему в дом?

Но я все равно должен сказать наставнику, что узнал и понял. Скажу. Обязательно скажу! Что не надо больше оставлять меня для счастья. Мне не нужна память, чтобы быть счастливым. Только наставник и Лель.