Глава 41. Общественные курганы и слушания (2/2)
― Я знаю, ― удивительно спокойно отозвался он. ― Почему?
― Нэ вэдаю, ― откликнулась Ярослава. ― Смэрть ― нэ моя спэциализация.
Айвазов ничего не ответил и продолжил пить кофе. На столе лежала книга с собранием Золотых сказов Енисея, и пацан заинтересованно листал её. Пока в какой-то миг не застыл, едва не облившись кофе. Ярослава встрепенулась: с разворота на неё смотрел улыбающийся автор книги — Всеслав Ростиславович Бабогуров. Она решилась. Сейчас или никогда.
― Кто тэбэ Всэслав? Уж нэ отэц ли? ― Ярославе давно не было так страшно. Если она не права, то и айна с ней, а вот если права…
― Да, ― глухо откликнулся Айвазов. ― Отец. Вы его знали? ― Он впился в Ярославу взглядом чёрных глаз, и ей показалось, что сердце сдавили тисками, а из углов кабинета надвинулись тени. Давление скакануло вниз, отзываясь шумом в ушах.
― Видэлись нэсколько раз, ― с трудом ответила Ярослава. ― Он был хорошим чэловэком.
Айвазов кивнул и отвернулся, закрыв книгу. По-хорошему, следовало ему что-то сказать, как-то ободрить, но Ярослава не знала, что можно предпринять в такой ситуации. Ей и самой было неловко и тяжело. И как сказать Айвазову о том, кто она ему?.. Или не сказать?..
В мережку ударили, точно медвежьей лапой: «Ярэ, скорей!». Выругавшись, Ярослава едва не выкатилась из корпуса и ринулась на задний двор универа: вызвать тёсов без свидетелей и мчать в Панкратьевск, где уже начались слушания. Айновы организаторы «забыли» сообщить настроенной против ГЭС общественности о переносе начала заседания. Айвазов метнулся за ней, но только проводил тяжёлым взглядом и ушёл за угол покурить.
Тёсы не заставили себя ждать, и через полчаса вместо трёх на машине, Ярослава уже подлетела к месту назначения. У запертых дверей городской библиотеки на улице курили Баринов и Айу. Николай Фёдорович с мрачным лицом стоял рядом.
― Нас несколько раз останавливали гайцы, ― вместо приветствия произнёс он. ― А уже здесь сказали, что «местов нет».
― Так на достройку теперь выделяют больше полусотни миллионов, ― спокойно, будто ничего не случилось, произнёс Айу. ― Положи на одну чашу весов экологическое благополучие и здоровье людей, а на другую ― такие деньги. Какая чаша вдруг станет пустой?
― Что у вас тут? ― Ярослава потянула дверь. Заперто.
― Как всегда, зал переполнен у них, ― ответил Николай Фёдорович. ― Никого туда не пускают. Стоят люди, которые изначально строили эту ГЭС, просятся, но полиция честно отработала свой хлеб.
До чуткого слуха Ярославы донёсся голос, в котором она узнала ректора Юрия Юрьевича:
― …проект по достройке станции очень важен для жизни Карасукской республики. Это и огромные запасы пресной воды, и возможность регулировать уровень в наших реках.
Ярослава едва не заорала от негодования. Ясное дело, что строительство ГЭС и «зелёная энергетика» дело благое, но вот то, что реализовано всё будет через задницу с нарушением санитарных норм и полнейшим разорением заповедной земли, сводило на нет все плюсы. Вспомнился недавний разговор с Юрьем Юрьевичем по поводу ГЭС, когда Ярослава в гневе залетела к ректору после того, как он признался, что тоже против строительства.
― Ярослава Ростиславовна, ― устало произнёс ректор, глядя на коллегу сквозь очки. ― Если я открыто выскажусь против проекта, меня завтра здесь не будет. А послезавтра ― вас.
― В прах рассыплэтся ваша стройка, когда золота желающий мир покинэт! ― в сердцах воскликнула Ярослава. ― Неужэли вы нэ можэтэ задэйствовать свои связи? Вы, айна возьми, члэн-коррэспондэнт Акадэмии Наук, к вам прислушаются.
― Слишком много денег, Ярослава, ― откликнулся Юрий Юрьевич. ― И злить Малюту Златовича никто не хочет. И без того династия Яхонтовых столько лет ждала энергию для своего золотоплавильного заводика.
Ярослава опустилась на каменный край клумбы с бархатцами. Мерзко чувствовать собственное бессилие, когда ничего не можешь сделать с бизнесом, экономикой и вот этим вот всем. Она понимала, что прогресс необходим, люди развиваются, но не могла отдать землю на разграбление. Как и сохранить её нетронутой.
Айу присел рядом, приобнял Ярославу и поднёс зажигалку. Закурив, Ярослава поглядела на ещё сильней помрачневшего Николая Фёдоровича, остро чувствуя его гнев и растерянность. Баринов же просто смотрел вдаль на покачивающиеся ещё зелёные берёзы. С возвращением Лены он стал опрятней: перестал затаскивать одну рубашку месяцами и старался не оставлять на одежде пятен от табака и чая.
При мысли, сколько лет Баринов и Лена потеряли, Ярославе стало ещё горше. Она сочувствовала семье Ильи Николаевича, которую тот оставил, как вернулась Лена. Одно хорошо, что дети выросли, а с женой отношения давно стали соседскими. Сама Лена не появлялась ни в универе, ни в «Курье». Она дохаживала девятый месяц, и становилось с каждым днём тяжелей. И Ярослава всем сердцем надеялась, что Лене будет, что передать наследнице. Горам лучше, чем равнинам, но земля едина. И слабеет везде в равной доле.
― Скорэ бы прэдсказаниэ Самохваловой сбылось, и Яхонтов сгинул! ― произнесла Ярослава, затянувшись «Примой».
― Пусть приезжает, у нас Яхонтовы долго не держатся, ― глухо отозвался Баринов, поворачиваясь к Ярославе и Айу. ― Никогда не забуду, как сгинул Злат Путятич на ГЭС. Но и этот перед смертью сумел напакостить.
― Как? ― устало отозвалась Ярослава. Силы словно выпили. Или это отголоски страданий земли?
― Он в девяностом году в «Курье» останавливался, ― начал Баринов. ― Компанейским старался показаться, щедрым. Никогда водки и закуски не жалел для биологов и работяг, которые лес валили. Братался со всеми. Всё по окрестностям гулял, экскурсии любил. Вот и обмолвился я как-то раз, что у нас-де, на Холодном Плёсе воздушная могила чёрного шамана. Я тогда ещё не верил, что Злат Яхонтов ― колдун. А Путятич возьми, да и заинтересуйся. Поехали-поехали, просился всё. Ну я и отвёз его на лодке на Плёс. А он как гроб на соснах увидел, нехорошо так усмехнулся и полез туда. Что-то проделал с покойным и спустился. Так мол и так, Илья Николаич, сказал, я вашу биостанцию от чернокнижника спас, обезвредил его.
Баринов замолчал, а по спине Ярославы прошёлся холодок. Николай Фёдорович выругался. Теперь всё встало на свои места. Даже то, кто свернул шею Харыысхану.