Глава 30. Полуночные гости (2/2)

Рита поглядела вниз. Кошка Горыныча, до этого лежавшая, вздыбив шерсть, на тропинке, разом притихла и замурлыкала. Поднялась, махнула хвостом, и через миг её объяло голубое мерцание, вырвавшееся изо рта Кощея. Светящаяся Дымка встала возле его ног, а чёрное кошачье тельце осталось лежать на тропе.

― Кошечка и то умней, чем ты, Ыляку. ― Кощей отвернулся от Ильи, и тут же глянул на Риту: ― Вспоминай-ка поскорей всё, Сирин-птица. Негоже солнечной ставленнице в танке сидеть. ― И величественно прошествовал прочь от «Курьи», неожиданно ускорившись за стеной застонавших тополей.

Чем дальше Кощей уходил от биостанции, тем бледней становилось голубое сияние, а Рита спускалась всё ниже, чувствуя, что золотые с тьмой крылья истончаются и покидают её. Вмиг задрожавшей рукой она провела по волосам, а когда глянула на ладонь, увидела при свете неожиданно включившихся ламп, что на пальцах осталась золотая пыль, улетевшая от тихого вздоха.

Она не понимала, что произошло. Пока она летала на призрачных крыльях и говорила с… Кощеем, то знала всё. Теперь же на память словно навесили амбарный замок, а знание скрыли за семью печатями.

Рита обхватила себя руками, глядя на застывших в дверных проёмах коллег. Слабо махнула им, мол, проверьте студентов, а сама побрела прочь, чувствуя пронизывающие взгляды Кати и Лены. Дождь лил, не переставая, а Илья продолжал стоять возле раскрытой настежь палатки, куда набежало уже с ведро воды.

Что Кощей хотел от Ильи? Парень явно знал об этом больше. Не говоря ни слова, Рита взяла Илью за руку и повела за собой в аил. На кухне гулял сквозняк, но Рита захлопнула дверь и кое-как совладала с потухшей печкой.

― Что от тебя хотел Кощей? ― хрипло произнесла Рита, оборачиваясь к Илье. ― Что?

― Я откуда знаю, что чужой бог хотел от ветрогона, ― негромко отозвался Илья, глядя Рите в глаза. Она зажгла пару свечей, и теперь неверный свет заставлял тени за спиной Ильи клубиться и множиться.

― Кого? Кто такой ветрогон? ― Рита подошла ближе. Ей было не до шуток. Хотелось знать, что происходит и, желательно, правду.

― Я ― ветрогон. Стрибог. Колдун ветров. ― Илья медленно приблизился к ней. От него пахло дождём и дымом костра. ― Если бы я только мог нормально летать, Маргарита Алексеевна, я бы вас поймал… Подстраховал бы в воздухе… Как настоящий летун.

― Какой колдун? ― Рита задрожала. Илья был так близко, что она чувствовала исходящее от него тепло, смешанное с влажным холодом грозы.

― Такой же, как спас вас на Алтае. Я сразу по рассказу понял, что вы встретились с ветрогоном. В мире есть разные колдуны, так вот я, как и мой отец, ― стрибог. Он умел летать, а я совсем не умею. Сева — мой опекун, учил меня летать. Он ― великий спортсмен-ветрогон. Но у меня не получается, совсем плохой у меня дар ветра. Хорошо я умею только убивать. ― Илья поднял на Риту взгляд, и она невольно застыла, глядя на плескавшиеся в них огонь, участие и… желание. Не страстное или похотливое, а безмерно почитающее и оберегающее. Такое, какое она видела в глазах Жени.

― Кого ты убил, Илья? ― Удивительно, но Рите не было страшно. Только очень хотелось понять, что же творится в этом безумном мире, полном не менее безумных людей.

― Воспитательницу в детском доме в Переярске. И мальчика, которого сильно избили. Он очень хотел к маме. Она умерла. Я ему помог. ― Илья смотрел на Риту открыто и почти умоляюще. Боялся, что она его оттолкнёт? Наверное, в любой другой ситуации она бы так и сделала. Но не с ним. Не с Ильёй Айвазовым. ― Моя мать была дочерью эрской шаманки. Её звали Ачи. И в стойбище на Качурке мне с раннего детства сосватана невеста ― Ную. Когда я отомщу за смерть родителей, то вернусь и женюсь на ней. ― Илья говорил быстро, точно боялся не успеть всё сказать. Боялся, что Рита его оттолкнёт. Разве она могла?.. ― Я всегда держался за неё мысленно. Учился быть мужчиной, чтобы жить с ней. Добытчиком. Жил только этой мыслью. Пока не встретил вас. Вы… Маргарита Алексеевна, вы меня впечатлили. Я… я никогда не думал, что в кого-то влюблюсь. Но вас я… люблю!

Илья подался вперёд и положил дрогнувшие ладони Рите на плечи. Она не успела ничего сказать или двинуться, хоть и понимала, что сейчас произойдёт.

Илья поцеловал её. Быстро, мягко и неловко, ткнувшись сомкнутыми губами в её чуть приоткрытые губы. Коснулся бы поцелуем ещё раз, но Рита, собрав волю в кулак, осторожно сняла его руки со своих плеч и произнесла:

— У нас ничего не получится, Илья, и не может получиться. Мне жаль. ― Она говорила искренне. Потому что понимала, что парень по-настоящему в неё влюблён. Как она когда-то в Евгения Николаевича. Тогда он ответил ей взаимностью, потому что был холост, отчуждён и свободен, как степной ветер. Рита так не могла.

— Это потому, что я — «чёрный», да? — Илья сжал и разжал кулаки, неловко забирая ладони у Риты. ― Чурка. Узкоглазый малолетка. Невоспитанный и вообще детдомовский…

— При чём тут это? Я дорожу тобой. — Илья покраснел и с надеждой глянул на неё, но вмиг потупился и потух, словно костёр под дождём, когда Рита добавила: — Как добрым другом. У меня есть семья, и тебя тоже на Качурке ждёт невеста. Влюблённость — это хорошо, но мы же не станем поступать безрассудно? Последствия могут быть непоправимыми. ― Она знала, о чём говорила. Видела парней, девушек, взрослых мужчин, женщин и саму себя, пошедших по этой дороге. Назад не вернулся никто. Прежним уж точно.

— А... Да. Извините. ― На Илью было больно смотреть. Он словно весь слился с тенями, в глазах плескались обида и непонимание. То, когда отвергают. Оставляют, а сами проводят черту.

— Ну что? Дружба? — Рита протянула руку, намереваясь скрепить договор, но Илья спрятал дрогнувшую ладонь за спину.

— Ничего, Маргарита Алексеевна, я... Я справлюсь. — И он опрометью выскочил из аила под дождь. Рита слышала влажный звук приминаемой травы и удаляющийся топот.

Она не пошла за Ильёй. Потому что понимала, что сейчас ничем не поможет. И что может быть потом. Ведь тогда Евгений Николаевич пошёл за ней. И она призналась во всём, как Илья сейчас. А Женя предложил ей поцелуй. И тысячу поцелуев после.

Невыносимо захотелось курить. Не легонький айкос, а нормальные крепкие сигареты. Как раньше. Они не раз выручали, когда тяжесть сдавливала сердце, а сделанный выбор не казался правильным. А ещё Рита поняла, что ей необходимо увидеть Ярославу. И спросить, наконец, у той прямо и без утайки, какого лешего происходит в Карасукской республике и с самой Ритой?

Ярослава сидела в домике на полу возле буржуйки и курила, закутавшись в спальник. Ворона исчезла, а рядом с Ярославой лежал резной черемуховый посох с навершием в виде вороньей головы.

Когда Рита вошла, Ярослава обернулась, явив красные от полопавшихся капилляров глаза. Под носом у неё подсыхала кровь, да и в целом она выглядела неважно. Но молча протянула Рите пачку «Примы», верно истолковав, зачем подруга пришла.

— Где Наташа? — После пары затяжек Рита взяла себя в руки и оказалась в состоянии думать о ком-то ещё.

— Успокаиваэт Адама. Или он эё. Там нэпонятно, — отозвалась Ярослава. — Они у Баринова. Оказываэтся, Адам тожэ видэл... — она покосилась на Риту одним глазом, точно ворона, — Эрлика.

— Дымка умерла. Жалко. — Рита вдруг вспомнила про кошку. Мысли в голове роились пчёлами и жалили не хуже настоящих. ― Илья не приходил?

― Нэт, ― покачала головой Ярослава. И добавила: ― Спасибо, что поговорила с Эрликом.

― Кощей назвал меня Сирин. А Илья сказал, что он ― плохой нелетающий ветрогон. Неужели это правда, Яся? ― Рита растерянно поглядела на Каргину. Так на маму смотрела Ева, когда боялась ночных монстров. Неужели её собственные родители были сродни им?

― Да. Илья ― колдун, я ― шаманка, ты ― Сирин, а колдовство ― рэально. ― Ярослава не сводила с Риты пристального, но удивительно мягкого взгляда чёрных глаз. ― Просто прими это. Я чувствовала давно, что ты ― нэ отсюда.

Рита промолчала. Вот и эрская шаманка Умси на Качурке сказала ей то же самое. Назвала женщиной огня, Най-эква из божественного пантеона Севера. Старуха Умси... Мурашки пробежали у Риты по спине: она догадалась, что именно эта шаманка была бабушкой Ильи. Той, что выбрасывала его во время аргиша. Наверное, из-за отца-стрибога. Чем-то зять старой эрси не угодил.

Рита затянулась так, что закашлялась с непривычки. Кощей сказал про зажжённые и погашенные свечи. А Женя… чёрт возьми!

Она вспомнила, как перед самым отъездом Женя спал беспокойно, ворочался и бормотал:

«Рядом с Ритой ходит смерть… Смерть…»

Её твердокаменный материалист Евгений Николаевич, тот, кого они с однокруппниками прозвали Гамаюном… Рита застыла, глядя в огонь. Птица Гамаюн вещала смерть. Неужто Женя, как и она… тоже?!

И, не в силах отвести взгляд от языков пламени, Рита вспомнила другой огонь. Едва заметные сполохи на тлеющем фитиле, которые она видела лишь однажды. В тот день, когда воскресила своего друга.