Глава 21. Последний ветряк (2/2)
Наташа будто наяву услышала стук деревянных колёс, а мелодичные переливы вплелись в зародившийся речной туман. Маргарита Алексеевна покачивалась в такт нежным звукам и запела:
― Август-колесо, полная луна. Снится — я бегу по лесу одна. ― Лёгкая тоска, предвкушение и странная обречённость сквозили в голосе Громовой. Она смотрела в туман и пела, а Наташа застыла, не в силах шелохнуться. Потому что Маргарита Алексеевна пела её сон.
― И бегу, бегу, чтоб его догнать. Отвернись, луна! Отступи, беда! Пожалей меня, не бросай в тиши! Лес шумит листвой: «Чья ты есть? Реши…» ― Просьба, почти мольба, так знакомая Наташе ночными блужданиями по лесу-мороку. И правда, баба Даша только сегодня об этом говорила: прими. Почти «реши». Чья же ты, Наташа?
― Катись, колесо, набирай разбег, на железных крыльях да в небеса, в тумане — зверь или человек, когда до полуночи два часа? ― Громова заиграла быстрее и яростнее, а на словах о крыльях Наташа похолодела и сглотнула. Ведь в её сне тоже были крылья. Только не из перьев, а из ветра. Чья ты есть? Земли, али неба?
― Колесо-луна, август до краёв, леса пелена, да тумана зов. Через сон спешишь, сетуешь луне. Ты бежишь, бежишь… бежишь, бежишь… Только — не ко мне. ― На последних строчках Наташа не смогла сдержаться и разревелась. Она слишком хорошо знала, каково это, когда кто-то упорно бежит. Но не к ней.
***</p>
Она почувствовала, будто что-то не так, за секунду до того, как некто шевельнулся в зарослях черёмухи. Рита отошла покурить: не хотелось разговаривать с Адамом об айкосах и сигаретах. Да и после рождения Евы она привыкла курить тайком. Словно вернулась в юность, когда пряталась от мамы на верхнем этаже.
Убрав айкос, Рита осторожно выглянула из-за куста. Смеркалось, но в тишине тайги под едва слышный шум золотоносной Мельничихи она слышала раздражённое дыхание. Илья. Он стоял чуть поодаль и с ненавистью смотрел на Адама, суетившегося возле костра подчёркнуто далеко от печальной Наташи, глаза у которой целый день были на мокром месте.
Илья мотнул головой, отчего его длинные волосы, которые он распустил и вымыл в реке, чёрным облаком упали ему на плечи. Точно тени кустов улеглись, прильнули в неверном свете догоравшего дня. Рита вздрогнула. Уж очень Илья в этот миг напомнил ей Женю. Не лицом, но духом. Той густой волной непередаваемых ощущений, которые захлёстывали Риту в степи Приазовья. И, такое чувство, что после ― тоже. Но когда?
Рита осторожно приблизилась. На миг показалось, что черёмуха, к которой прислонился Илья, почернела. Игра теней, не иначе. Рита не успела ничего сказать, как Илья произнёс:
— Гадкий человек. Убить его хочется. — Он продолжал враждебно смотреть на Адама и играл кулаками. ― И я его убью.
― Илья, нет! ― Рита поняла. Так же, как понимала, что сейчас осыпь поедет под ногами, эрси будут негодовать, а Ева вот-вот что-то сломает. В голове пронеслось чёткое: Илья может.
― Он заслуживает смерти, ― упрямо и зло повторил он. ― Я его сейчас убью, и всем станет хорошо.
― Кому? ― Рита, дрожа, подошла ближе. Тени на плечах Ильи казались черней чёрного, а сердце неистово билось. Давно ей не было так страшно. ― Наташа его любит.
― Это плохое чувство.
― Если так, то пусть она сама это решит. Если Адам умрёт, он ничего не поймёт.
― Такие не понимают и в посмертье.
― Но мы же не будем до этого доводить? ― Она коснулась обтянутого тёмной майкой плеча Ильи. Тот резко выдохнул и дёрнулся, но потом взял себя в руки. Рита осторожно провела ладонью, чуть задевая шею. Успокаивая. Она надеялась, что это так, потому как Илья то напрягался ещё больше, то утихомиривался. А Рита ощущала под пальцами влажные жёсткие, пахнущие лесом волосы. ― Ведь не будем, Илья?
― Как вы скажете. Ваше слово для меня свято. — Он уставился на корень под ногами. ― Я верю, что вы умная и знаете, как лучше для всех.
― Тогда пойдём. ― Рита постаралась улыбнуться. Ужас отступал, а плечо Ильи больше не было напряжённым. Только биение его сердца отдавалось в ладони. ― Вместе приготовим ужин.
― Здорово. — Его чёрные глаза заблестели. А миг спустя он потянулся рукой к её руке и осторожно взял ладонь в свою. — Мужчинам не годится заниматься стряпнёй, но с вами я согласен. Будем жарить… ― Илья покраснел.
― В смысле? Что жарить? Кого жарить? ― Она задыхалась. Чувствовала горячую кожу Ильи, понимала, что ещё чуть-чуть, и он сотворит что-то непоправимое. Сама была такой.
― Грибы. Я набрал подосиновиков.
― Хорошо, Илья, грибы ― это хорошо. — Рита пожала его пальцы и тактично высвободила руку.
― Я рад, что вы любите грибы! ― Илья засиял, как солнце, и задышал, как лось. ― Маргарита Алексеевна, если вам что-то понадобится, любое мясо, рыба, птица, вы мне говорите, я добуду... Для вас. — Он сделал упор на последнее слово и пытливо поймал Ритин взгляд. А затем добавил, наклонив к ней голову: ― И Адама я не трону. Ради вас.
― Ты молодец, Илья. Ты будешь отличным археологом. Потому что человек уже хороший. ― Рита знала, что это значит, но пока ничего Илье не говорила. Рано для душеспасительной беседы. И Рита очень надеялась, что до этого не дойдёт. Илья ей нравился, но переходить черту она не собиралась и не хотела. Парню тоже подобное ни к чему. И тут услышала, как Илья сказал очень тихо, почти шёпотом, посчитав, что разговор исчерпан:
― Археологи добывают мёртвое. А я живой. Я живой, Маргарита Алексеевна...
Живой. Риту точно столкнули в горную реку со скалы. Ведь именно эту песню «ДДТ» пел для неё Женя на свадьбе. Почему Илья постоянно перекликался для неё с мужем? У них не было ничего общего. Разве что страсть к прошлому ― один палеонтолог с мировым именем, другой ― юный археолог, — тени и дыхание смерти. Оба копались в смерти. Точно были её частью.
Рита растерянно смотрела на смущённо ковырявшего ствол черёмухи Илью. Тряхнула головой и поманила парня в лагерь: грибы сами себя не почистят. Подосиновики получились отменными, как и стихийно пожаренная под них картошка. Илья явно никогда не готовил, умудрившись напугать Риту, когда во время чистки грибов со всей дури резанул ножом себе по пальцам. Удивительно, но не до крови, хотя Рита сама точила нож. Впрочем, Илья и о гитарные струны не резался, так что стоило позавидовать его толстокожести.
Наташа снова плакала, да так, что у Риты сжалось сердце и захотелось прямо сейчас набить морду Адаму, который сидел в «буханке» и походил на мокрую куницу. Рита пела «Колесо», а с каждой строчкой лицо Наташи становилось всё печальнее. Полноватые губы дрожали, а нос покраснел. Адаму обнять бы её, успокоить и извиниться, но он глотнул коньяка из фляжки и, когда Рита опустила гитару на колени, произнёс:
― Посмотреть бы в ваши наглые глаза, когда из-за вашей хе́ровой эзотерики умрёт любимый человек. ― Он поднял взгляд, и Рита поняла, что Адам успел хорошо накатить. ― Моя Элеонора скончалась от инсульта, а довело её вот это вот всё! ― Он махнул фляжкой на сидевших у костра Риту, Наташу и Илью. ― Эля чего только не наговорила мне перед смертью: колдуны, ведуньи, посохи, сила земли… Не знаю, какая мразь надоумила её, но я боюсь, что это и свело её в могилу. Поэтому, Наташ, ― в его широко открытых зелёных глазах плескались алкоголь, страх и желание, ― не надо. Пойдёшь по кривой дорожке с ними ― назад не вернёшься. ― Адам глотнул коньяка и продолжил:
― Вы и меня довели. В кого ни ткни в этой дикой республике, все с прибабахом, все ёбнутые! Пару дней назад я был на маршруте: брал пробы воды из Мельничихи. А золота так и не нашёл, ― он усмехнулся. ― Пошёл обратно, уже вечер был, и тут мне навстречу из-за поворота вышел бородатый дед с волком. С белым, блядь, волком! Не знаю, какой селекцией его изнасиловали, но смотрел он на меня, будто что-то понимал. Собака ― друг человека, но этот волчара… ― Адам вздрогнул. ― Жара была, голову напекло, виски давило, а ещё сумерки… Дед-то оказался артистом: за волка поговорил. Знаете, что волк, ― Адам тряхнул головой, ― сказал?
― Что будем делать? ― Со мной, вашу мать!
― Пусть идёт, ― ответил дед. ― Всё равно скоро наш будет. ― И сиганули куда-то в кусты. Пропали вмиг. Уверен, что дед ― какой-то придурок из Кедровки. А волчара…
― Такому стоит верить, Адам Евгеньевич, ― вдруг очень серьёзно произнёс Илья. Он сидел на земле, совсем как Ярослава, а в его чёрных волосах тонуло пламя. ― Это плохое предзнаменование. Белые волки не к добру. Я читал в одной книге про Сибирь о человеке, отцу которого тоже явились такие дед и волки…
― А ты меня уже похоронил! ― Адам подорвался и шагнул к костру. ― Тёмный узкоглазый недомерок!
― Я никому никогда не желал побывать в моей шкуре. ― Илья поднялся, и Рита увидела, как он сжал кулаки. Тени и огонь трепетали. ― Но для вас с удовольствием сделал бы исключение.
― Сидел бы в своём стойбище, охранял оленей от олигархов и не лез бы в науку к нормальным людям! ― Адама несло. Они с Ильёй стояли друг напротив друга, и Рита была уверена, что сейчас кто-то из них сорвётся.
― Адам Евгеньевич, ну сколько можно! ― Голос Наташи подрагивал, но выглядела она так, будто терять ей больше нечего. ― Чего вы к Илье прицепились?
― Уже Илья, да? ― Адам повернулся к Наташе, побледневшей, несмотря на загар. ― Ну и вали к этому чёрту!
― А если я встану и отвечу? ― Рита поднялась, прикидывая, как не укатиться в костёр в случае чего. ― Что скажешь равной, Адам? Или ты умеешь только перед начальством прогибаться и подчинённых унижать? Если что, я с тобой и в рукопашную могу раз на раз. ― Она могла. Без ледоруба и приёмов айкидо. Сбить спесь с Антонова да ещё кулаками… ― Все сели! ― Сердце колотилось, в голове просчитывались варианты. ― Сели! ― Её голос зазвенел, отражаясь от реки.
Первым опустился на землю Илья, затем на походный стул рухнул Адам. Наташа отвернулась от Антонова и пододвинулась к Рите, которая сама села.
― Мы все не первый год в поле, ― негромко произнесла она, опустив дрогнувшую руку и рассеянно задев струны гитары. Тонкий перелив улетел в небо. ― Даже в контрактах пишут: экспедиция прекращается в случае форс-мажора, если возникают конфликты между участниками. Поэтому никто, по-хорошему, не должен быть в поле дольше месяца. Чтобы крыша не протекла. Потому что если начались ссоры, экспедицию можно сворачивать. Мы все сейчас не в себе. И хорошо бы послезавтра спокойно вернуться в «Курью».
Едва она договорила, как тишину прорезал рокот мотора. Кто-то пожаловал к ним в гости.