Глава 20. Айу (1/2)
июль, 2021 год, Лосевка</p>
Берёзовые поленья потрескивали в костре, а концы белой повязки на лбу ложились вместе с косами на грудь. Ярослава давно не участвовала в камлании не как шаманка, а как тот, кому нужна помощь. Но Айу, едва увидел её, остановившуюся на пороге его лосевской избы, улыбнулся и сказал, что ей просто необходим обряд очищения. Иначе она и себя, и других измучает.
И теперь Ярослава сидела у костра, глядя в деревенское небо, почти такое же, как в тайге, а Айу неспешно готовился к камланию. Вот кто был настоящим камом. Тем, кого выбрали духи в более-менее сознательном возрасте. И ведь глядя на сухого, с красивым тёмным лицом Айу, не скажешь, что он кандидат биологических наук и вообще вхож в администрацию республики. У всех коренных народов существовало два имени: документальное и народное. По первому Айу звали Олег Петрович Селиванов, а по второму ― от телеутского «медведь».
Для Ярославы же он всегда был Айу ― спокойный, надёжный, каким и должен быть кам. В отсветах костра становилось трудно поверить, что ему хорошо за шестьдесят. И что именно Айу искал дольше всех Лену Усольцеву, когда её забрал Эрлик. Но даже Айу предположить не мог, какую сделку заключил Илья Николаевич. Айу много видел и знал, рассказал Ярославе, Кате и всем молодым ведуньям о том, кто такая Лена и что с ней произошло. Сама Усольцева до этого лета ни словом не обмолвилась о случившемся. Только в ночь Ивана Купалы начала говорить. И её слов Ярослава ждала с нетерпением. Угольщики и золотодобытчики, подобно скверне, расползались по республике, казалось, что за их спинами стоит не только Малюта Яхонтов и местные предприниматели. И только жившая в настоящем единстве со своей землёй Лена могла дать ответ. А пока Ярослава старалась сосредоточиться на гортанном голосе Айу, вышедшего на первый круг шаманского танца.
Истинным наслаждением было смотреть, как танцует старый кам. И в обычной жизни лёгкий и быстрый, сейчас Айу казался тягучим, словно мёд, так любимый его звериной ипостасью. Он перетекал из круга в круг, с юга на восток и с запада на север. Онгоны<span class="footnote" id="fn_29462133_0"></span> из солёного теста на старой берёзе качались в такт движениям кама, и Ярослава видела, как байана<span class="footnote" id="fn_29462133_1"></span> наполняли приготовленные для них вместилища.
Она дышала глубоко и размеренно и уже не отличала срединный мир от верхнего. Айу кружил, выбивая ритм своего тотема ― четыре быстрых удара в большой бубен, испещрённый именами и рисунками тёсов, один одиночный. И снова по кругу, по всем сторонам света, пока Ярослава не почувствовала, что оказалась на собственной мережке, в своих воспоминаниях. Распахнула душу и силу, обнажила связь с землёй, заглянув в дальние уголки и дав Айу посмотреть на всё, что с ней происходило. И сама окунулась в реку памяти, доставая забытое: порой желанное, а порой с таким трудом похороненное.
Ярослава помнила искусственный остров посреди запруды и старого-престарого, казалось, древнего, как сама тайга, алагумни — эвенка Катанэя. В городе шаманов их учили в основном эвенки. Их шаманы считались самыми сильными — сильнее якутских, хакасских и монгольских.
― Поместная первого колена? Хор-рошо. ― Учитель ― алагумни Катанэй, смотрел на неё из-под густых бровей пронзительными чёрными глазами, а Ярослава не могла оторвать взгляд от амулета из енисейского нефрита на шее у старого эвенка. Все в городе шаманов носили такие амулеты, и она, когда обучится, получит такой же.
― Моя мать ― старшая шаманка Карасукской республики Айнура Каргина, ― Ярослава старалась не мямлить, но перед алагумни, разменявшим двенадцатый десяток, робела, как только получившая шорбу<span class="footnote" id="fn_29462133_2"></span> девчонка. ― А отец…
― Летать ветром ты не будешь, ― покачал головой из стороны в сторону Катанэй. ― Но крылья получишь, дуннэ мушун<span class="footnote" id="fn_29462133_3"></span>. Будь ты морой, другое дело. А ветер ― не твой удел.
Горечь заполнила сердце соком сон-травы. Ярославе едва исполнилось пятнадцать, и больше всего на свете она хотела летать. Взмывать в карасукское небо потоком ветра, как отец, подаривший дочери на день рождения охотничий нож. А потом отправившийся, как всегда, на другой конец света к сыну от чукотской шаманки. Ярослава никогда не видела единокровного брата, но было бы интересно узнать крылатого наследника колдуна-ветрогона.
Город шаманов находился в самом сердце Подкаменной Тунгуски, и старики-алагумни рассказывали, что после Отечественной войны его уничтожили, как и всех шаманов. Но эвенки умеют молчать, и карты на шкурах, амулеты, бубны и шаманское облачение восстановили. И Ярослава вместе с другими молодыми шаманами кружилась в танце на новом острове, что символизировал мир. Смотрела горящими глазами на каменное изваяние, растущее из земли. Они не забывали Ульгена и Эрлика, и те учитывали это.
Айу танцевал и колотил в бубен. Пел, перетекая по строчкам, как по Карасу:
― Э-хе-хе! А-йей, с Улгеном, а-йей, я плетью оплету, а-йе, хе, покамлаю!
Берёзовый дым, разъедавший глаза, окутывал Ярославу. Стало трудно дышать, но через миг показалось, что воздух не нужен. Она сама стала воздухом, долгожданным ветром. Рассыпалась искрами костра и увидела. Ярче солнца и прозрачнее горной воды. То, что обычно приходило строчками предсказаний, не оформившихся в видения.
― А-йе, к какому из духов, а-йе, Ярослава пришла, а-йе-йе-йе, призову, а-йе, из Мундыбаша, а-йе, возвращайтесь!
Ярослава видела малахитовый ветер над старым центром Карасукска, слышала поющую траву, смотрела на лося с горящими рогами, бежавшего по золотой реке. Видела огромный смерч над Балясной, непрекращающийся дождь над тайгой, выложенные в ряд посохи двенадцати ведуний.
― А-о, хом! А-йе, хе, камчой оплету! А-йе, к Ярославе приникайте, а-йе, по горным хребтам, а-йе, сами собою, а-йе, приходите!
Айу колотил, делал бубном пассы в сторону калитки, выгоняя кашлявших в дыму священной берёзы айнов. Ярослава на миг глянула на кама, открыла рот, чтобы вдохнуть, и глотнула дым.
― А-йе, опахалом машу! А-йей, с Ульген-каном, а-йе, благословлять будем! А-йе, хын!